— Да…. И много вас таких?

— Миллионов пять наберётся. Ой…. Нет, на корабле, конечно, поменьше. Инженеров же Вы заберёте? Тогда человек сто.

— А уголовники?

— Так Вам людей посчитать, или сказать, сколько народа? — Ответил Соломон Борухович. — Всех социально близких можете забрать себе, мы не обидимся. А давайте, Лаврентий Павлович, продадим их Нахамсону на шахту? Гирш заплатит в твёрдой валюте.

— Русскими людьми торгуешь, морда? — Взревел отец Алексий, пытаясь нащупать на боку отсутствующий палаш.

— Подождите, Алексей Львович, — Берия остановил священника, — какие же они русские? Это про Вас можно сказать. Уже про меня. Или, даже, про Соломона Боруховича. Вот мы — русские. А уголовники…. Всё, кончилось время социально близких. Урою урок.

Добровольные секретари с должным почтением внимали начальственному гневу, впрочем, не понимая его причин. Но Лаврентий Павлович быстро успокоился и стал прежним, крайне невозмутимым комбригом с тихим голосом.

— Мы подумаем над Вашим предложением, товарищ Сагалевич, — того перекривило от обращения, — мне нужно посоветоваться с шефом.

— С Гавриилом Родионовичем?

— Ага, с ним. Не с Михал Иванычем Калининым такие вопросы обсуждать.

Лежу в тесной радиорубке на диванчике и изнываю от жары. Эти кочегары, точно пособники вероятного противника. Разве можно так пускать пар на отопление? Изя, правда, объясняет излишнее тепло работой радиоаппаратуры. Лампы, мол, там здоровенные, вот они и раскаляются. Ха, за дурачка меня принимает. Даже дети загадку знают — светит, но не греет. А они даже и не светятся, так, волосинка какая-то внутри горит. Уши он мне греет, собака. Не лампа — Изя.

И злобный такс страдает. Вот он, притулился в ногах, и посматривает, в тайном ожидании, что я из кармана ему белого медведя вытащу. Всё ещё надеется поохотиться, по несколько раз в день выбегает встречные льдины осматривать, а потом перед зеркалом грозному рыку тренируется. Ездовые собаки уже неделю как боятся из трюма вылезать, за что охотнику ежедневный боцманский респект. Разъедается чудовище моё кривоногое, скоро по трапу не сможет взобраться. Но на зов Сан Саныча летит стрелой. Предатель. Так вот она проявляется, немецко-фашистская порода.

Да, кстати, о немцах. Гитлер же в этом году должен на выборах победить. Они уже были, или нет? Надо будет у Лаврентия спросить, наверняка в его диссертации записано. Напарник ещё вчера предлагал Адольфа попутно грохнуть. Оно бы и неплохо, я лично не против, но как его теперь на полюс затащить?

— Ну вы долго ещё там настраивать будете? Эрнст Теодорович, ты частоту не забыл?

— Я там шкалу ножиком процарапал, — вместо радиста ответил Изя, прикручивая провода к большому громкоговорителю. — Не волнуйся, сейчас готово будет. Не терпится с шефом поговорить? Сейчас он тебе хвост накрутит.

— Настолько грозен? — Спросил Кренкель.

— Не то слово, — лицемерно вздохнул товарищ архангел. — Форменный зверь. Ночами не спит, всё думает — куда бы нас послать? А ты говоришь — грозен. Это бы полбеды.

— Да… — посочувствовал Теодорыч. — И как его Менжинский до сих пор терпит?

— Кого? — В один голос спросили мы.

— Ягоду, кого же ещё?

Из репродуктора слышался обычный шум, треск и свист вперемешку с чужой морзянкой. Что, впрочем, старшего радиста не смущало. Он привычно отбивал ключом свои позывные, пытаясь достучаться до неизвестного ему шефа. Уже восьмая попытка заканчивалась неудачей.

— Может у них обед? — Предположил Кренкель.

Я поглядел на часы. Всё может быть, распорядок дня в нашей конторе весьма вольный и своеобразный. Особенно у нас в отделе. Бывает, так всё надоест, что обеденный перерыв с каждым часовым поясом устраиваешь.

— Ну, чего кричите? — Из динамика вдруг раздался знакомый голос с сильным грузинским акцентом. — Слышу я всё. Мощность передатчика убавьте, уши закладывает.

Старший радист подскочил со стула, встал по стойке "смирно" и, косясь на радиостанцию, прошептал:

— Ваш начальник сам товарищ Сталин?

— А ты как думал, Теодорыч? — Изя расплылся в довольной улыбке. — Станем мы ещё на всякого Ягоду размениваться.

Шеф в громкоговорителе пошелестел бумагами, с хрустом в скулах зевнул, и продолжил:

— Морзянку вашу, тут всё равно некому переводить. Поэтому спрашивать меня ничего не надо, не отвечу. Потому, слушайте. Да, секретность обеспечьте. Посторонние есть?

— Так я пойду? — Утвердительно спросил Кренкель, и вышел из рубки.

— Значит так…. Товарищи, братья и сёстры…. Пардон, не тот листок взял. Ага, вот он.

Видали апостола? Без бумажки двух слов не свяжет, если, конечно, без мата. И это один из лучших.

— Короче так, ребята, — по новой завёл наш Чудотворец. — Как я и говорил раньше, у вас проблемы.

— А я и не знал. — Прокомментировал сообщение напарник.

— Ну, не то что бы очень большие, так, накладочка вышла.

— Да, совсем малюсенькая, — Изя продолжил одностороннюю полемику.

— Моя шутка с названием корабля, оказалась… м-м, несколько неудачной.

— Так ты шутил, сволочь? — Возмущению архангела Израила не было предела. Молодой ещё, наивный.

— Ночью, накануне вашего отплытия, противником была устроена диверсия, заметили которую, к сожалению, слишком поздно.

— Что там у тебя взорвали, супермаркет на перекрёстке седьмого неба и проспекта имени Взятия на лапу?

— Заткнись пожалуйста, уважаемый, — попросил я. — Мешаешь слушать.

Изя не ответил, лишь презрительно оттопырил нижнюю губу и отвернулся. Шеф, видимо дававший нам время на переваривание новостей, опять заговорил.

— В четыре часа утра, вероломно, без всякого объявления войны, противником был запущен Большой Гудронный Эквалайзер.

— Адронный коллайдер, — автоматически поправил напарник. Тоже мне, заклёпкометр домашнего разлива.

— Были приняты меры по обезвреживанию и остановке агрегата, но в результате его кратковременного воздействия на существующую реальность, произошло самопроизвольное появление нескольких параллельных миров, и срастание их с халявниками. В одной из этих параллелей вы сейчас и находитесь.

— Охренеть! — Теперь уже моя очередь настала спорить с невидимым шефом.

— Связи с этими мирами не существует, за исключением вашего. Да и с вами только по радио. Помочь ни чем не сможем. По прогнозам наших учёных, эффект изоляции может продлиться несколько лет субъективного времени. Короче, господа архангелы, постарайтесь не скучать до решения проблемы. И… не надо меня благодарить. Конец связи.

Изя подошёл ко мне, кажется передумав обижаться, взял за руку, и, глядя в глаза, попросил:

— Гиви, когда отсюда выберемся, не ходи бить ему морду без меня. Хорошо?

— Какой разговор? Замётано. — И повернулся на скрип открывшейся двери. — А, Лаврентий Павлович, заходи. Закончил?

— Нет ещё. Там Акифьев с Сагалевичем доделают. У вас как, связь была?

— Лучше бы и не было, — я махнул рукой и кратенько обрисовал сложившуюся ситуацию. И то, что Никола нашу морзянку понять не может, и про то, что задержимся мы тут гораздо дольше, чем рассчитывали.

— Вот придурок, — Берия оценил умственные способности нашего шефа, — не понимает он. Ну ладно, переводчика не нашёл, но через комп можно было пропустить? Я же сам ему в прошлом месяце новейшее ПО поставил.

— Висту, что ли, десятую?

— Отстой твоя Виста. Я только собственными разработками пользуюсь. Про Лаврентия-53 слышал? Нет? Это вы зря. Мои ребята старались, Муза майкрософтовского отловили.

— Так это из-за него скандал с олимпийскими бесами был? — Вспомнил Изя.

— Нет, там всё тихо было. Кто эмигранта хватится? Мы его взяли как раз при переезде с Парнаса на Порнай. На 121 статье подловили. А тут ещё целый букет отягчающих обстоятельств. По совокупности на три тысячи лет каторжных работ потянуло. Да, чуть не забыл про своих уголовников, тех, что на "Пижме". У Сагалевича неплохая идея появилась.