Боевые флаеры поднимались по тревоге в воздух, да не тут-то было — с каждой секундой разрыв между угонщиками и преследователями увеличивался. Заложив вираж, Харин повёл «Старфлеш» на юг, в сторону Великого, или Тихого. Раза два до днища гиперзвуковика дотянулись зелёные шпаги палубных лазеров, но рассеивание давало себя знать — когерентное излучение лишь накалило абляционное покрытие из биокерамики, не нанеся ощутимого вреда.

Покряхтывая, одолевая растущую перегрузку, Сихали прополз в кабину. Сиденья в космоатмосфернике полагались только двоим, и оба были заняты — Ильёй и Купри. Белый пристроился прямо на полу. Тяжело дыша, с лицом оттянутым вниз, Шурик всё же нашёл в себе силы пошутить. Кивнув в сторону Купри, он промычал:

— Уступим старикам место.

— По лбу получишь, — пробурчал комиссар. Харин смолчал.

20 декабря, 17 часов 15 минут.

ТОЗО, архипелаг Кирибати, космодром высшего класса «Таити-2».

Прошло десять минут. Оттикало ещё пятнадцать. Сихали лёг на пол кабины и стал смотреть сквозь прозрачный потолок в тёмное небо. Ничего, кроме синей-синей стратосферы… Уже добрую четверть часа снижается «Старфлеш», а за окном всё та же густая синева. Когда-никогда блеснёт в вышине крошечный диск Спу или космического ангара — и всё. И опять всё синим-синёшенько. Синь, синета, синина, синедь… Тимофей вздохнул.

Закрыв глаза, он вспоминал Наташу, как она прижималась к его плечу, как скидывала туфельки, забиралась на диван с ногами, сворачивалась уютно, клала голову ему на колени. Он гладил её, пальцами теребя пушистые пряди, склонные виться, а девушка, притворяясь возмущённым ребёнком, негодовала. «Не трогай мои волосы! — сердилась она. — Всю прическу мне разлохматишь!»

А он кончиками пальцев щекотал Наташину шею, легонько щипал за ушко, водил рукой по гладкому плечу, по крутому изгибу поясницы и клал ладонь на сильное, крепкое бедро. Наташа…

Красотуля… Это приятно. Даже тешит тщеславие, когда проходишь с такой лялечкой по улице… А кто сейчас не красив? Это ж какой ленивой надо быть, чтобы не обратиться к генетикам — ну там, ноги удлинить или исправить «не ту» форму носа. Сейчас все — красавишны. Стройные, фигуристые и зачастую без изюминки. Стандарты совершенства. Но когда идеал во множестве, он становится нормой, отметкой среднего уровня. Наташа не такая. Красы её удивительные, странные, как будто даже неземные, но оттого ещё больнее пленяющие и влекущие до озноба. И «изюму» хватает. И что-то ещё есть в ней, что-то западающее в душу, греющее, заставляющее скучать вдали и называть «родненькой», когда рядом. «Наташечка ты, Наташечка… — думал Браун, — противная, милая, вредная, нежная, ревнивая, добрая… Всё равно я тебя люблю, тут уж никуда не денешься. Да и не хочу я никуда от тебя деваться…»

— Перехожу в режим планирования, — сообщил Харин.

«Прибываем! — мелькнуло у Тимофея. — Фу-у… Наконец-то!»

«Старфлеш» задрал нос, будто встал на дыбы, сотрясся, опрокидываясь хвостом вниз, и за прозрачным потолком медленно, плавно повернулись два острова — натуральный коралловый атолл и выращенное ИТО — чудо биоинженерии, колоссальная рифовая платформа, стелившаяся до самого горизонта — сверкающая, слепяще-белая, плоская, как стол, залитая стеклопластом, утыканная решётчатыми башнями радиотелескопов и радиомаяков. И заставленная ионолётами местного сообщения, автоматическими и пилотируемыми, — точь в точь сервиз на камчатной скатерти. Поодаль виднелся прямоугольник аэродрома и «зеленый городок с обязательной высотной гостиницей на окраине».

Оба острова соединяла песчаная коса — сверху это было похоже на картинку из учебника астрономии, где звезда-гигант затягивается в крошечную чёрную дыру.

— Наш стратолёт совершает посадку в порту «Таити-2», — натужно выговорил Белый, пародируя щебечущую стюардессу.

Гремя двигателями, гиперзвуковик завис над землёй, выпустил шасси и медленно, осторожно, как робкий купальщик пробует ногою дно, коснулся посадочной площадки. Укрепился и грузно осел. Гром перешёл в гул, затем сменился свистом и затих.

Спрыгнув на площадку, Сихали постоял, переминаясь (подошвы пекло), с жадностью вбирая запах стеклопласта, пышущего жаром, но уже остывающего, и бесплатный морской парфюм — душную смесь соли, йода и гниющих водорослей.

— Мы, как идиоты, в своих каэшках, — проворчал Купри, появляясь из люка.

— В унтах на экваторе, — хмыкнул Белый. — Офигеть…

— Нам во-он в ту сторону, — показал Харин на горизонт, где темнели в белесой дымке исполинские треугольные силуэты ионолётов, а ещё дальше протягивалась в небо тонкая вертикаль Орбитальной Башни[146] — космического лифта, первого и пока единственного на Земле.

— Вон электробус! — показал Сихали подбородком, сдирая с себя каэшку — припекало.

Обтекаемый экипаж стоял на подзарядке и был пуст. Сев на место водителя, Харин буркнул: «Порядок…» — и включил моторы. Сихали, Белый и Купри упали на сиденья в просторном салоне.

— Я — коротким путём, — сообщил Харин.

Низко жужжа, электробус скатился по пандусу вниз. Вписался в ворота магистрального туннеля, разогнался и понёсся по нижнему ярусу.

Тимофей оглянулся. Позади сходилась диафрагма ворот, усекая небо в круг, кружок, кружочек… Радости или облегчения от того, что он находится на своей территории, не возникало в генруке — тревога за женщин выматывала, не оставляя ни на секунду.

— Надо было «Старфлеш» спрятать, — озаботился Белый, — чтоб со Спу не увидали.

— Спрячем, — сказал Сихали, мысленно подгоняя электробус и желая одного: скорее бы всё кончилось! Схватить Наташку в охапку и спрятать, как «Старфлеш»…

Нижний ярус был скучен — мелькали вереницы светопанелей, какие-то ниши, фермы, многорукие киберы, копавшиеся в гирляндах волноводов.

Впереди и сбоку открылся подземный ангар. Видно было, как опустилась громадная круглая платформа лифта, занятая корпусом бота-планетарника, точнее, только его кормой — центральная и головная части уходили через круглый проем в верхний ярус. Люди в синих рабочих комбинезонах сновали по антресоли вокруг корабля, спускались на подъемниках и карабкались по трапам; неуклюжий робот-заправщик тянул блестящие гофрированные шланги к баковым выступам; самоходная платформа с тремя парами членистых манипуляторов развозила аккумуляторы, ящики, тюки, ручную кладь.

— Сейчас, уже выезжаем…

Электробус пронёсся мимо стеклянных стен большой столовой, мимо мирно клокочущих атомовозов, выруливавших на автоярус, мимо мастерских, уходящих в перспективу, переполненных шумом, искрами, вспышками, мельканием суставчатых эффекторов и их ломаных теней, мимо садов отдыха, по пандусу в горку, прямо в район складов.

— Так Рыжий и не слетал в космос… — вздохнул Шурик.

Купри, с интересом поглядывавший то в одну сторону, то в другую, нахохлился.

Склады были длиннющие и приземистые, с громадными — во всю створку широких ворот — белыми номерами. В узких проездах топтались, играя чудовищными буграми рабочих мышц, краны-манипуляторы.

— Въезжаем в стартовую зону! — чётко и звонко предупредил автоводитель.

— Без тебя знаю, — буркнул Тугарин-Змей, и Сихали порадовался за друга — молчаливость Ильи, явный признак крайнего волнения, стала давать слабину.

Купри покосился на Белого и приоткрыл окно. В салоне электробуса зазвучала атональная какофония космодрома.

— Блин, — заворчал Шурик, — я уже весь взопрел…

Брауну было не слишком интересно смотреть в окно — нагляделся. Все космодромы были как близняшки, только и разницы, что в Вумере — буш кругом, в Мирза-Чарле — пески Заунгузских Кара-Кумов, а на «Таити-2» плещется океан. А шуму-то, а сутолоки…

За окном, мигая бортовыми огнями, носились целые стада космодромных киберов. Под рёв сирен метались разрисованные красно-чёрными шашечками вездеходы радиационного контроля. На вышках командных пунктов крутились огромные бумеранги радаров, а гулкие мегафоны сердито требовали какого-то пана Вотрубу и просили не приближаться к зоне излучения.