— Волков ещё в Кракове?

— Который министр военной энергетики и генерал-лейтенант?

— Разве у нас есть другой Волков?

— Ещё губернатор Пермского края и заместитель министра сельского хозяйства.

— Един в двух лицах?

— Нет, Глеб Егорович, это разные люди.

— Ты ещё про писателя вспомни. Волшебника Изумрудного города читал?

— Разве это наш Владимир Владимирович написал?

— Нет, не он. Но спрашиваю как раз про него.

— Да, он ещё в Кракове. Позвонить ему?

— Не нужно, я сам свяжусь, — президент кивнул в сторону мусорной корзины. — И приготовь к завтрашнему утру ответ на эту писанину, мать их чухонскую за ногу.

— В самых жёстких выражениях, Глеб Егорович?

— Можешь вообще выражения не выбирать. Вояки же…

— Сделаем, Глеб Егорович.

Президент промолчал, переваривая полученную информацию. Эх, какая красивая комбинация полетела псу под хвост! Эти грёбанные финны были назначены на роль мальчиков для битья, и на их примере решено показать всему миру решительность и твёрдость нового российского курса. А эти… эти… эти подлюки умудрились нанести превентивный удар. И всё сгубили.

И ведь вчера ещё ничего не предвещало. Да уж… днём не предвещало, а ночью в стране произошёл военно-монархический переворот, и самоназначенный временный генерал-губернатор Великого Княжества Финляндского отдал приказ о массовых арестах противников нового государственного строя. К утру были расстреляны руководители практически всех политических партий, кроме, почему-то, коммунистов, а из бывших парламентариев и высших чиновников созданы рабочие бригады, готовые к отправке в Воркуту, Норильск и Джезказган.

— Ладно, Дима, чёрт с ними, — махнул рукой Глеб Егорович. — Что ещё принесла в клювике наша разведка?

— Монголы, — коротко ответил секретарь.

— Что монголы? В очередной раз штурмуют Рязань с Козельском?

— Нет, Глеб Егорович, они час назад вылетели в Москву с белой кошмой.

— Зачем?

— Зачем вылетели, или зачем с белой кошмой?

— И то и другое! Я что, из тебя каждое слово буду клещами вытягивать? Дождёшься, прикажу в приёмной дыбу установить.

— Вроде в Историческом музее была.

— Тем более! Так что там про монголов?

— Улсын их хурал…

— Это ты сейчас матом?

— Великий Государственный Хурал, Глеб Егорович. Что-то вроде Государственной Думы, но по-монгольски.

— Что-то слышал, да. И что они?

— Объявили Российскую Империю единственной законной наследницей Золотой Орды, и срочно вылетели для принесения присяги от имени моглольского улуса. По традиции верховного хана поднимают на белой кошме. Или сам хан должен на эту кошму сесть, тут небольшая неясность.

— Бля…

— Ещё они что-то про титул Великого Могола обсуждали, но наш человек в хурале мог неправильно понять.

— Два раза бля…

— Позвольте с вами не согласиться, Глеб Егорович. Если информация подтвердится, то титул Великого Могола даёт нам право претендовать на большую часть Индии, Пакистан, Бангладеш и кусочек Афганистана.

— Афганистан в задницу.

— Правильно, Глеб Егорович, Афганистан вычёркиваем. На остальное претендовать будем?

— Зачем? Сапоги в Индийском океане мыть?

— Найдём применение, Глеб Егорович. Будет повод выкатить англичанам претензии за разграбление вашего наследственного имущества. Вы, как Великий Могол, в своём праве. Стрясём с Англии хоть какую-то копеечку.

— Да что от той Англии осталось?

— Не скажите, Глеб Егорович, — не согласился секретарь. — Если хорошо поискать, то много чего найти можно. А искать мы умеем.

Президент хмыкнул:

— Я ещё императором не стал, а ты уже грандиозные планы строишь.

— Канцлеру Империи по должности положено мыслить глобально и планировать на много лет вперёд.

— Кому положено? — удивился Жеглов.

— Мысли вслух, Глеб Егорович. Извините.

— Ладно уж. Если карьеризм здоровый, его не стоит стесняться.

— Так я займусь этими вопросами, Глеб Егорович?

— Какими именно?

— Финансовыми претензиями к нарушителям территориальной целостности Российской Империи.

— О как!

— Прошу разрешения вылететь в посёлок Мухоедово для передачи материалов в районный суд.

— Это где на прошлой неделе поставили тридцатиметровый памятник Фемиде?

— Глеб Егорович, это же неофициальная столица мирового правосудия. Положение обязывает, так сказать.

— Но почему ты? У нас есть генеральный прокурор.

Секретарь скривился:

— Вам нужно решить вопрос по справедливости, или по закону?

— Даже так?

— Именно.

— Ладно, Дима, отправляйся. Недели на все дела хватит?

— Постараюсь раньше управиться, но обещать не могу. Очень много работы, Глеб Егорович.

Посёлок городского типа Мухоедово. Площадь Правосудия.

До недавнего времени посёлок Мухоедово считался эталоном провинциальной глухомани, опережая в неофициальном рейтинге Урюпинск, Жмеринку и Хацапетовку. Всемирная известность пришла недавно и внезапно, но всерьёз и надолго. Местные жители радовались образовавшемуся многолюдью, и охотно сдавали комнаты понаехавшим иностранцам, скромно ориентируясь на расценки столичного «Метрополя», умноженные на четыре. Гостиницы в Мухоедове не было даже в былинные и почти легендарные советские времена.

Понаехало в районный центр изрядно. Англичан почти два десятка вокруг здания суда крутится, пытаясь всеми правдами и неправдами пробраться внутрь. Охрана их не пускает, так как просители предъявляют на входе паспорта несуществующей страны. Нет её больше, этой Великобритании.

Английская делегация самая многочисленная, но хватает и других, лишь немногим поменьше. Две старушки ла лавочке под древней липой, чуть тронутой первой сентябрьской желтизной, как раз обсуждают новых соискателей сурового Мухоедовского правосудия:

— Слышь, Пална, что за цыгане к тебе вчерась заселились?

— Сама ты цыганка, — оскорбилась пухленькая и подвижная Валентина Павловна, поправляя наброшенную на плечи кашемировую шаль. — Это, Верка, португальцы у меня.

Вере Ивановне до восьмидесяти ещё три месяца, и обращения по отчеству она ещё не заслужила, из-за чего переживает и характер имеет желчный:

— Где же ты шестерых-то разместила? Али сама на кухню переехала?

— Ты, Верка, в бизниси не понимаешь ничево, — вернула шпильку Валентина Павловна. — Португальцы, оне мущщины худосочные из-за жаркого климату. Поставила на веранде три раскладушки, да на всех и хватило. Оне же по трое сменами у суда сидят. Сама знашь, какие штрафы за опоздание на заседание. А Роман Юрьич може и неуважение к суду выписать.

— Дык в повестке время указано.

— Дык ту повестку Почтой России посылают. Твоих румын скока раз штрафовали, ась?

— Читыри.

— Вот! А повестка до сих пор не пришла.

— Дай бог здоровья нашей почте, — перекрестилась Вера Ивановна. — Ишшо неделя, и я с тех румынов на новы зубы скоплю.

— А деду?

— У деда своих зубов полно. Штук десять осталось точно.

— Кормишь плохо, вот и не сточились зубы-то.

— Ты свово закормила, — огрызнулась Вера Ивановна, но решила не идти на конфликт, и сменила тему. — Слышь, Пална, за что твоих португалов судить-то будут?

— Вроде как за портвейн.

— За «три семёрки» я бы вопще расстреливала. Хуже них только самогонка у Нюрки Караваихи.

— Не, не за семёрки. За мадеру. Её Массандровский завод в Крыму делат, а португальцы, вишь ли, свой остров в море в её честь назвали.

— И чо?

— Забесплатно назвали.

— А должны платить?

— Залигистрованный бренд!

— Тады да, тады пусть плотют. Ну у Роман Юрьича никакой португал не забалует.

— А чо, румынам твоим баловать можно? Смотри, Верка, дед тебе за баловство остатни волосья на башке и повыдергат.

— Я в хорошем смысле по баловство.

— И чо там хорошева в румынском баловстве?

— Тьфу на тя, Пална! — обиделась Вера Ивановна.