Свет в окне участка гаснет только в полночь. О’Халлоран выгулял собак копа. Его снегоход припаркован у стены. Он ночует здесь. Они стали командой, и теперь все изменится. Теперь ничего уже никогда не станет прежним, раз девчонка взялась охотиться на убийцу. Ей придется уйти.

Им обоим придется.

Ослепляющая, удушливая ненависть вскипает в груди Зрителя. Из темноты и вихря метели рвется наружу вопль ярости. Его уносит ветер, и среди закрученных снежных вуалей он обретает форму. Это Голод, порождение дикости и одиночества. Он подбирается ближе, чем прежде, он движется в город, с воем мечется по улицам, стучится в окна спящим людям, пролезает в дымоходы, стережет под дверью.

Зритель ждет. Холод все сильнее. Рождается план.

Фигура выплывает из тени и сливается с чудовищами ночи…

Четверг, восьмое ноября.

Продолжительность дня: 7.31.57

— Мой брак распался, как и брак Эллиота, — сказала Дженни Смитерс, ставя чашки с кофе на низкий столик перед Таной и Бабахом. Сидя на потрепанном диване, Тана внимательно разглядывала хозяйку дома. Дженни сильно сутулилась и была такой худой, будто горе высосало ее изнутри, оставив лишь оболочку когда-то счастливой жены и матери, полной смеха и жизни. Тана заметила на каминной полке ее фотографии — Дженни выглядела совсем иначе до того, как волки разорвали ее дочь.

Они с Бабахом очень рано приехали в крошечный дом Смитерсов, но в окне сразу же зажегся свет. Не прошло и часа, как Дженни пригласила их войти. Ей больно было говорить, и она то и дело нервно почесывалась.

— Это Эллиот стал навязывать мне идеи о том, что Дакоту преследовал маньяк-педофил. Я сходила с ума от горя. Мне так хотелось за что-нибудь зацепиться, попытаться что-нибудь сделать, чтобы все наладилось. Но слушать Эллиота было большой ошибкой. Все эти гадости про Кроу Удава… Вы видите, во что превратилась моя жизнь. Так много боли. Так много… Мне очень стыдно за свой поступок.

Тана наклонилась к ней поближе.

— Как вы думаете, почему Эллиот так настаивал, что это не волки? Кто внушил ему мысль, что Дакоту мог убить человек и оставить на растерзание животным? Почему он не счел это несчастным случаем — она ведь могла выпасть из саней, сильно удариться?

Дженни почесала колено.

— Чувство вины, — не сразу сказала она. — Эллиота мучило чувство вины, желание отомстить, злость, что он не смог защитить свою дочь, что позволил ей выйти из палатки. Видите ли… он сильно пил.

— Вы думаете, в ту ночь он мог быть в отключке, поэтому и не услышал криков? — спросила Тана. Ей нравилось, что Бабах не задает вопросов, просто сидит рядом, не мешая ей делать свое дело.

— До меня доходили слухи, что Эллиот пьет все больше и больше, потом отключается. К тому же он страдал провалами в памяти. Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что он пытался обвинить кого-то и снять таким образом вину с себя. — Она поежилась. — Я… я обратилась к психотерапевту. Это она предположила, почему Эллиот так себя вел. Сказала, что я и сама пытаюсь делать то же самое — искать виноватых, валить все на Кроу. И что я не должна себя за это ругать. В таком состоянии люди могут вести себя по-разному, нет каких-то общих правил, но все мы проходим стадию отрицания, и способ справиться у каждого свой.

— Когда он начал пить?

Большая рыжая кошка запрыгнула Дженни на колени, и она принялась гладить животное с таким усердием, будто это стало ее главным делом.

— В городе говорили, что Эллиот завел интрижку на стороне, и когда эта связь распалась, запил уже по-черному.

Тана и Бабах быстро переглянулись.

— Интрижку с кем? — спросила Тана.

— Не знаю.

— Тогда откуда вам известно, что он…

Дженни глубоко вздохнула, отвела взгляд.

— Я подружилась с тем психотерапевтом. Она мне и сообщила. Жена Эллиота тоже ходила к ней. Рассказывала про любовницу, но имени не называла. Сказала, что Реган тоже об этом знает и что Эллиот взял ее на рыбалку, когда порвал с любовницей, потому что хотел загладить вину, снова стать хорошим папой.

Тане вспомнились слова Адди о том, что не следует переходить границы между дружбой и работой, нарушать конфиденциальность пациента, особенно если работаешь в таком малонаселенном месте, как Твин-Риверс. Психотерапевт Дженни перешла эту границу.

— Этот врач все еще в городе?

Дженни покачала головой.

— Она теперь работает в Уайтхорсе.

— Вы не могли бы дать мне ее номер?

— Я… нет, не могу. Я не должна была этого говорить. Прошу, поймите, я не могу.

Тана кивнула. Она выяснит сама. Если нужно, позвонит жене Эллиота.

Они поблагодарили Дженни, та проводила их до двери. Напоследок Тана спросила:

— Значит, никаких следов маньяка не было? Может быть, он оставлял странные рисунки, записки с цитатами из книги?

Дженни внезапно посмотрела Тане в глаза.

— Что-что?

— Дакота не получала записок, в которых были стихи или еще что-нибудь необычное?

— Подождите… подождите здесь. — Она метнулась по коридору в комнату и вскоре вернулась с клочком бумаги.

На нем было нарисовано чудовище, похожее на то, что видел Бабах в книге Дракона Синовски «Голод». Исхудавшее, как труп, существо держало в когтях кровоточащую голову женщины. Под картинкой были выведены слова:

На бесплодной земле души чудовищ наползают,

Изо льда их сердца и налиты кровью глаза их.

Почерк, похожий на тот, каким была нацарапана записка, найденная Вероникой Гарньер среди вещей Селены Аподаки. Тана почувствовала, как напрягся Бабах.

— Когда вы ее нашли? — спросила она.

— Когда наконец нашла силы убраться в комнате Дакоты. Спустя два года после ее… гибели.

— Она ничего вам не говорила?

— Нет. Разве это важно?

Тана с трудом натянула улыбку.

— Может быть, и нет. Но если нетрудно, расскажите, почему вы решили сохранить у себя эту записку, когда разбирали вещи Дакоты?

— Да я просто сунула ее в ящик. Хотела спросить мужа, вдруг он знает, что это. Слова такие… странные. А потом… — Она закашлялась. — Потом мой брак развалился, и я о ней забыла.

— Можно взять записку себе?

— Конечно. А почему вы сейчас занялись всем этим? Потому что волки напали на тех биологов? Вам кажется, это связано? Но ведь такого не может быть.

— Мы просто рассматриваем все варианты. Спасибо, миссис Смитерс, вы нам очень помогли.

— Называйте меня Дженни.

По дороге к снегоходам, уже покрытым свежим снегом, Бабах сказал:

— Это срисовано с той картинки, что я видел в книге. И слова почти такие же.

— Странно, — пробормотала Тана, надевая шлем.

— Значит, у Эллиота были провалы в памяти, — вслух размышлял Бабах, счищая с машины снег. — И чувство вины за то, что изменял жене. Порвав с любовницей, он везет Реган на рыбалку, желая загладить вину, но бутылку все-таки берет с собой. Вечером напивается и засыпает пьяным сном. Ночью Реган убивают, но он не слышит криков. Чувство вины, жажда мести, самобичевание — все это его добивает, он начинает еще больше пить и искать виноватых. Жена бесится, брак Новаков распадается. И тогда он окончательно слетает с катушек.

— Ну да. Или он сам это сделал. Сам убил свою дочь. Может, не понимал, что творил. И теперь ничего не помнит.

— А что за женщина, с которой у него был роман? Если бы мы ее нашли…

— У него и спросим, — решила Тана, надевая балаклаву и вслед за ней — шлем. Села на снегоход, завела мотор. Оделась она основательно — теплые стеганые штаны и толстовка, сверху непромокаемый плащ. Было еще темно, и из-за густого тумана и сильного снегопада казалось, что эта мгла рассосется еще не скоро. Бабах тоже завел снегоход. Тана поехала на своей машине в целях безопасности и потому, что на этот раз не было необходимости скрывать логотип КККП. А еще потому, что нужно было взять с собой много вещей и топлива, раз уж предполагалось ночевать не дома, возможно, в лесу. Они встали рано, чтобы закончить сборы, и Тана успела даже написать Розали записку с просьбой позаботиться о Максе и Тойоне и провести ночь в участке. Она была по уши в долгу перед Розали.