…я …должна сначала доказать, что справлюсь с этой работой. Она мне нужна…

Он облизнул губы, вгляделся в лицо Таны Ларссон, думая о том, что у этой девчонки явно не все гладко. Иначе она не прониклась бы так его историей.

— Ты спала с начальником, Тана?

Она побледнела. Ветер выл. Ее губы напряглись. Она пыталась себя побороть.

Внезапно села, уронила голову на руки, ногтями впилась в кожу.

— Я много с кем спала, Бабах, — медленно подняла голову, сглотнула. Ее глаза блестели, и у него больно сжалось сердце. — Я сделала столько ошибок…

— От кого ты ждешь ребенка?

— От одного крутого босса. Он настоящий засранец, близкий друг моего начальника. — Она помолчала. — Я была пьяная. — Резко поднялась на ноги, сделала шаг, остановилась. — Видишь ли… да, я могу попытаться себя оправдать, но как человек я полное дерьмо.

— Тана!

Она жестом велела ему молчать.

— Нет. Не надо. Это просто факт.

— И ты приехала сюда, чтобы начать все сначала, доказать себе что-то?

— Да, и как ты сказал, порой уже некуда идти, и ты просто переставляешь ноги в надежде, что однажды утром вновь засияет солнце. И еще, — она пожала плечами, — мне показалось, что Твин-Риверс — край света, крошечный город, затерянный на обочине цивилизации, где можно скрыть ошибки прошлого и начать с чистого листа, — она усмехнулась. — И знаешь что? Здесь в самом деле богом забытое место.

Ему хотелось прикоснуться к ней. Обнять. Успокоить.

— Как ты стала работать в полиции? — спросил он.

— Как? Странный вопрос. Тебе это кажется странным? Полукровка, недостойная того, чтобы…

— Не смей. Не смей говорить за меня.

Она снова опустилась на стул, и он увидел — она думает, стоит ли раскрывать ему душу.

— Так вышло, — сказала она. — Жизнь меня потрепала, прежде чем привести в полицию. У меня было… интересное детство. Как у Минди. Так что честь вам и хвала, сержант О’Халлоран, за ваш профессионализм. Вы учуяли меня за много миль. Добрый полицейский подобрал меня с улицы, когда мне было восемнадцать. В моей жизни творился полный бардак, и это стало поворотным событием. Он верил, что у каждого есть второй шанс. Благодаря ему я тоже стала копом. Он был хорошим. Заботился обо мне — ну, может, как ты о Минди. Заставил завязать с алкоголем, пройти программу адаптации. Я начинала как доброволец в банке продовольствия[103] и центре помощи женщинам. Видела много таких девушек, как я, — они пытались бороться, и порой им просто нужно было надежное плечо. И сочувствие. Я вернулась в школу и решила, что хочу стать такой же, как полицейский, изменивший мою жизнь. Я захотела вступить в КККП. Мне казалось, если я смогу помочь другим женщинам и детям, значит, я живу не зря. Значит, смогу оправдать свое прошлое. Я подала заявку. Меня приняли. Я прошла подготовку. И меня направили в Йеллоунайф. Тогда-то я и встретила Джима Шеридана. Он был парамедиком, летал на север вплоть до Нунавута, в самые отдаленные уголки северо-западных территорий. Он жил ради адреналина, был всегда наготове. И каждый день видел страшное, но казался счастливым. Он любил меня, он был ко мне добр. Мы съехались, и, — ее голос дрогнул. Она отвела взгляд, стараясь собраться с силами. — И мы были счастливы… почти два года. Он подарил мне кольцо, и мы собирались пожениться. А потом однажды после работы я пришла домой, переоделась и сказала Джиму, что пойду за покупками. А когда вернулась, было тихо. Слишком тихо. Знаешь, такая тишина, которая кричит… Он взял мой «Смит-Вессон» — я не подумала убрать его в сейф… — и в ванной вышиб себе мозги.

Повисла тишина. Лишь ветер бился о пластик, которым Бабах заколотил разбитое окно. Макс под столом проворчал что-то, перекатился на бок.

— И ты слетела с катушек? — тихо спросил Бабах.

— Ну да. Опять подсела на алкоголь и… спала черт знает с кем, пока не… — Она вздохнула.

— Пока не забеременела.

Она кивнула. И внезапно показалась совсем маленькой и слабой.

— Он… отец ребенка… велел мне избавиться от него, сказал, что я его опозорю, разрушу его репутацию, его семью — у него жена и дети, — его карьеру. И я почти решилась. Сделала УЗИ, прошла консультацию. Мне назначили время. Я пришла. Но пока я ждала в приемной, когда мне должны были дать таблетку мизопростола,[104] медсестра напомнила мне, что, когда я приму эту таблетку, пути назад уже не будет. И я сидела там, как будто окоченев, а на стене висел плакат — пожарные, копы, работники соцслужбы, мужчины и женщины, с табличками типа «Ты не один», «Ты сильный», «Ты справишься», «Тебя не сломают». — Она зашлась в кашле, и Бабах увидел, с каким трудом она держит себя в руках. — Это была социальная реклама. А еще, знаешь, есть такая песня. На всех языках Севера — на английском, французском, еще каких-то незнакомых. Гортанное пение. Я в то утро услышала ее по радио. «Ты не один». И сидя там, глядя в глаза всех этих людей, я вдруг увидела глаза того копа, который вытащил меня из канавы и сказал, что я достойна большего. Это он смотрел на меня с плаката. И песня звучала в голове. И голос бабушки. И внезапно я поняла, что и правда не одна. — Голос Таны надломился, и она замолчала.

— Я думаю, ты гораздо сильнее меня, Тана Ларссон, — тихо сказал Бабах.

Тана резко подняла на него глаза. На ее лице было написано изумление. Он заметил — она с трудом сдерживает слезы.

Он сделал то, что у него получалось лучше всего — ушел от разговора. Взял фото со стола, поднялся, прикрепил его к доске. И ощутил острую боль в сердце. По многим причинам.

Возрождение?

Еще один шанс?

Он прочистил горло и сказал, по-прежнему глядя на доску:

— Итак, я думаю, старые кости надо вычеркнуть из списка. Сейчас самое время собраться, а завтра на рассвете — в лагерь и к Эллиоту.

— И Дженни Смитерс.

Он повернулся к Тане. Она была совсем бледной, глаза распухли и покраснели.

— Может, это был не один человек? — спросила она. — Целая группа? Если речь о ритуальных убийствах…

— Да, возможно. Большая жестокость, сила, ярость… мы должны рассматривать и такой вариант.

— Я возьму карты и компас. Ты покажешь мне дорогу до лагеря и леса. — Она поднялась и задвинула за собой стул. Бабах смотрел, как она сворачивает в трубочку старые топографические карты — спутниковый навигатор мог не сработать, и было бы слишком рискованно полагаться только на него. Он чувствовал, что его влечет к ней — в самом откровенном смысле слова.

Весь вечер до самой ночи они планировали, укладывали аварийное снаряжение и кое-какую еду. По пути решили захватить еще — из столовой и из его дома. Наконец Тана сказала, что ей нужно поспать.

— Я буду здесь, — заявил Бабах. Она попыталась воспротивиться. — Пока мы не выясним, имеет ли все происходящее отношение к убийствам, ты под угрозой. Лягу на кровати в маленькой комнате.

Она посмотрела ему в глаза. Кивнула. Она так устала. Бабах вывел Макса и Тойона. Вернувшись, увидел, что она сняла бронежилет и распустила волосы. Потом, когда они вместе поднимались по лестнице к ее спальне, их руки соприкасались. Он чувствовал ее запах. Их губы были так близко…

Он коснулся ее лица, и она словно окаменела. Время замерло, нависло над ними, и вместе с ним — ясное, все нарастающее осознание, что их влечет друг к другу опасная, мощная, непреодолимая сила, в которой нет смысла, которая и есть смысл.

Он медленно наклонился к ней, желая поцеловать, но она твердо сжала его запястье, неотрывно глядя в глаза. Сглотнула и хрипло прошептала:

— Не надо. Это плохая идея.

— Да, — сказал он тихо, — очень плохая. Спокойной ночи, детектив.

— Я не детектив.

— Пока нет, — заметил он, — но когда придет твое время, станешь самым крутым детективом.

Воет ветер, снег стелется по улице, словно необъятное белое покрывало. В сумраке теней прячется фигура, ежится от холода, глядя на полицейский участок. Ноги коченеют в снегу.