– Похоже, док О’Хейган и компания уже здесь, – отметил Хольгерсен. Они вышли из «Импалы», оставив Джека-О в салоне и слегка опустив окна. Полицейский в форме проверил их значки и занес фамилии в список допущенных к месту происшествия. Мэддокс и Хольгерсен поспешили по длинному коридору к палате.

У двери доктор тихо беседовал о чем-то с консультантом потерпевших, бледной как стена, с круглыми от шока глазами. Поодаль стоял полицейский в форме.

– Как вы это допустили? – спросила консультант, едва Мэддокс подошел. – И это при наличии вооруженной охраны, и не кого-нибудь, а из ваших! Кто это сделал, зачем?

– Где остальные девочки? – спросил Мэддокс, доставая из кармана нитриловые перчатки.

– Приехавшие на вызов полицейские увели их в другую палату. С ними сейчас психолог.

– Переводчица приехала?

– Нет.

Мэддокс обратился к Хольгерсену:

– Звони Дандёрну или Смиту, пусть один из них приезжает и остается охранять свидетельниц. – Хольгерсен отошел, на ходу набирая номер своего отдела. – И найди уже эту переводчицу!

Мэддокс повернулся к человеку в белом халате:

– Вы кто?

– Я врач, Тим Макдермид. Это мои пациентки…

– Когда в последний раз видели своих пациенток?

– Проведал вчера перед концом смены и уехал домой. Около двадцати одного часа.

– И что?

– Все было в порядке. У Софии наметилось явное улучшение. Я уже начал надеяться, что она одна из немногих, которым удается оправиться после перенесенного кошмара и жить более или менее нормально… Господи, такая юная, почти подросток…

У врача заблестели глаза.

Мэддокс стиснул челюсти:

– Медсестра дежурила в палате?

– Нет, но она пришла бы по сигналу кнопки вызова. Пациентки уже хорошо спали по ночам…

– Мне нужен список всех сотрудников больницы, которые работали вечером и ночью. Можете подготовить?

– Да-да, конечно.

– А когда составите… – рукой в перчатке Мэддокс поманил сотрудницу полиции с другого конца коридора. Патрульная поспешно подошла:

– Сэр?

Мэддокс взглянул на бейдж с фамилией:

– Тоннер, идите с доктором Макдермидом, запишите имена всех, кто вчера работал в больнице, и соберите их в столовой. Палату и коридор оцепить. И найдите, кто из наших перекроет доступ в это крыло.

– Есть, сэр.

Хольгерсен подошел, со щелчками натягивая перчатки:

– Дандёрн едет, переводчица не берет трубку.

Стоявший у двери полицейский записал в журнал, что Мэддокс и Хольгерсен проходят на непосредственное место преступления, и подал каждому высокие бахилы.

Напялив их на ноги, Мэддокс распрямился, глубоко вдохнул и вошел в палату. Хольгерсен, нехарактерно для себя молчаливый, шагнул за напарником.

Один из экспертов фотографировал обстановку, другой опылял порошком разные поверхности, ища отпечатки пальцев. Патологоанатом Барб О’Хейган стояла у койки Софьи Тарасовой, до половины укрытой простыней. На девушке была простая белая ночная рубашка. Рука свесилась ладонью вверх, лицо повернуто к двери. Открытый рот в запекшейся крови, натекшей на подушку. Широко распахнутые неподвижные глаза. Белые простыни почернели от засохшей крови, на светлых плитках пола тоже виднелись кровавые капли, уже отмеченные специальными желтыми метками с цифрами.

О’Хейган подняла глаза:

– Доброе утро, сержант. Как поживаете в этот прекрасный день?

– Док, – коротко отозвался Мэддокс в качестве приветствия, стоя неподвижно и осматриваясь.

В палате было тепло. Белая занавеска немного парусила над решеткой радиатора. Снаружи лил дождь. Остальные койки были пусты и смяты. На одной посередине было мокрое пятно, будто кто-то обмочился.

– Блин горелый, – прошептал Хольгерсен. – Как это могло произойти? Еще пятеро девчонок в комнате, полицейский в коридоре, и никто вот прям ни звука не слыхал? – Он нагнулся к мокрому матрацу и принюхался: – Раз описалась от страха, значит, что-то видела?

– Даже если и видели, не решились вызвать помощь. Даже дежурную медсестру не позвали, пока обход не начался в семь тридцать.

Хольгерсен тихо выругался.

– Если и раньше молчали как рыбы, теперь уж точно не заговорят…

Мэддокс подошел к трупу. О’Хейган поверх очков взглянула на термометр.

– Кстати, Чарли передает привет, – сообщила она, записывая температуру в блокнот. – Оставил меня здесь, а сам уехал на другой вызов.

Чарли Альфонс был главный коронер острова Ванкувер. С Барб о’Хейган, блестящим судмедэкспертом и суровой немолодой дамой, любившей высказываться за мертвых, Мэддокс познакомился на расследовании дела Аддамса. О’Хейган дружила с Энджи, и обе терпеть не могли Харви Лео.

– Что у нас есть, док?

– Не хотела снимать простыню, пока вы не взглянете на нее как есть, но измерила температуру тела под мышкой. Окоченение еще не наступило. Учитывая температуру трупа и тепло в палате, я бы сказала, что смерть наступила от шести до девяти часов назад.

Мэддокс взглянул на часы – одиннадцать минут девятого.

– Значит, с одиннадцати вечера до двух часов ночи?

– Примерно да, – отозвалась Барб, убирая термометр в сумку на столе и доставая фонарик: – Вам нужно кое-что увидеть.

Она посветила узким лучом в рот покойной и деревянной лопаткой отодвинула скопившуюся там загустевшую кровь.

– Взгляните.

Мэддокс вгляделся и вздрогнув от шока, вскинув глаза на О’Хейган.

– Нет языка, – проговорил он. Во рту Тарасовой торчал только окровавленный обрубок мышцы, заканчивавшийся гладким срезом.

– Да, язык отрезали.

– И где он? – спросил Хольгерсен, подойдя сзади.

– Пока не знаю.

Мэддокс смотрел на мертвое лицо Софии Тарасовой, на широко открытый рот, полный крови. Вот черт…

– Думаете, от этого она и умерла? – не унимался Хольгерсен. – Истекла кровью из отрезанного языка?

– Могла и захлебнуться кровью, вон как голова запрокинута… Когда попадет ко мне на стол, узнаем больше, – отозвалась О’Хейган.

Недосказанное тяжело и сумрачно повисло в палате. Мэддоксу припомнились слова Тарасовой: «Когда я задала ей вопрос, она ответила по-русски, что мне отрежут язык, если я буду болтать. Нам и в Праге сказали – отрежут язык, если мы кому-нибудь скажем о тех людях, которые нас привезли. В Праге реально была женщина без языка».

– Предупреждение, – прошептал Мэддокс. – София Тарасова перешла черту, ослушавшись запрета, и кто-то ее вычислил и оставил послание для остальных.

– Да как, как они ее нашли? Откуда узнали, что заговорила именно Тарасова?

Мэддокс покачал головой:

– Не знаю. Утечка. Или убрали первую попавшуюся для острастки.

– И чисто случайно выбрали Тарасову?

– Может, она давала им повод раньше… Остальные младше и совсем запуганы. А расправиться со всеми, видимо, времени не хватило.

– Они все видели, – проговорил Хольгерсен, оглянувшись на мокрую постель, – и теперь не сомневаются, что их отыщут хоть под землей.

– Он пришел в начале второго, я решил, что это врач, – говорил бледный как стена полицейский. – Медики постоянно делали ночные обходы, когда жертв только привезли в больницу. Не было ничего необычного в том, чтобы врач или медсестра вошли в эту палату ночью…

Мэддокс сидел напротив полицейского в маленьком кабинете, который им выделили для допроса. Хольгерсен в комнате охраны просматривал записи с камер наблюдения. Врачей и медсестер, дежуривших ночью, опрашивали в столовой. Труп Тарасовой увезли в морг, вскрытие назначили на сегодня – Мэддокс собирался обязательно присутствовать.

– Как он выглядел? – еле сдерживаясь, спросил Мэддокс.

– Обыкновенно. Роста среднего – где-то пять футов десять дюймов, белый, лет около сорока… Среднего телосложения…

О господи!!

– Волосы? Только не говорите, что тоже средние!

Молодой полицейский вытер мокрый лоб. От него исходил резкий запах пота – здорово испуган или перепил накануне. Похмелье могло спровоцировать непозволительную беспечность…