Выезжая из следующего поворота, я вижу пожар. Дом полностью объят огнем. Мигалки пожарных машин пульсируют в тумане. Языки пламени освещают весь дальний конец тупика. Дорожное заграждение заставляет меня ударить по тормозам. Полицейский в мундире бежит к моему автомобилю, когда я распахиваю дверь и начинаю бежать к огню.

Я отодвигаю заграждение и мчусь посредине тупиковой улицы. Полицейский гонится за мной. Пожарный в полном снаряжении надвигается на меня под углом. Мое внимание сосредоточено на доме. Я могу думать только о Мэдди, прикованной к инвалидному креслу. О Лили, Дейзи и об их отце.

Тепловой удар выбивает окна с боковой стороны дома. Ветер залетает внутрь, и пламя бушует с новой силой. Я слышу треск и громоподобный звук очередного взрыва.

Парадная дверь распахивается. Из дома выбегает человек, замотавший голову курткой или одеялом, которое продолжает гореть. Человек выбегает на переднюю лужайку, падает и начинает кататься по траве. К нему спешат пожарные, один из которых направляет струю из брандспойта, чтобы сбить пламя, пожирающее парадное крыльцо. Другие пожарные оттаскивают упавшего человека.

Пожарный, направлявшийся в мою сторону, преграждает мне дорогу.

— Мэм, вам нужно отойти. — Он часто дышит после бега. — Всем нужно отойди подальше. Мы опасаемся взрыва газовой трубы.

Я отталкиваю его.

— Там моя дочь и ее дети! Она в инвалидном кресле…

Ко мне подходит полицейская. Она хватает меня за руку и пытается удержать на месте. Я освобождаюсь от захвата и наношу ей удар в лицо. Она шатается и отступает. Мне нужно попасть в дом. Я перестала думать, и моя сила возросла многократно.

Подбегает другой полицейский, мужчина. Он гораздо массивнее и сильнее, поэтому без труда справляется со мной и удерживает меня за плечи.

— Мэм, послушайте меня. Мэм! Посмотрите на меня.

Я смотрю на дом. Здание горит с такой силой, что пожарные даже не пытаются войти. Они только сдерживают огонь, не дают ему распространиться на соседние дома и на лес позади.

— Там… там мои внучки.

Полицейская приходит в себя и направляется к нам. Ее разбитый нос сильно кровоточит.

— Все в порядке, — говорит она полицейскому, который держит меня. — Мэм, нам всем нужно отойти отсюда. Мы отодвигаем заграждение. Есть опасность взрыва на газопроводе.

Я продолжаю тупо стоять, глядя на ревущее пламя.

Полицейские насильно разворачивают меня и ведут к заграждению. Мой автомобиль пропал. Должно быть, Грэйнджер или копы переставили его.

За нами раздается грохот. Я рефлекторно приседаю и прикрываю голову руками. Взрывная волна ударяет нам в спину с такой силой, что все делают несколько нетвердых шагов вперед. У меня в ушах стоит звон. Кто-то вопит. Все кажется отдаленным. Нас заволакивает клубами черного дыма; я задыхаюсь и кашляю. Пламя ревет, как сплошные раскаты грома.

— Хочешь пива? — спрашивает Джио.

Я оглядываюсь на него. Я сижу на маленьком диване в номере мотеля и смотрю в темноту через свое отражение в оконном стекле. Сейчас чуть больше девяти вечера, и возвращение в Твин-Фоллс кажется бесконечной серией поворотов на спиральном серпантине темноты и времени. Я не знаю, как отнестись к смерти моего отца. Должна ли я горевать или радоваться?

Или ничего не чувствовать.

Мои мысли возвращаются к его последним словам, обращенным ко мне, и я вспоминаю чувства, которые отобразились на его лице и в его глазах, когда он говорил. Все это приобретает совершенно иной смысл теперь, когда я понимаю: он знал, что обращается к своей дочери.

Я смотрел на этих следователей, которые видели во мне дьявола, которые хотели упрятать меня за решетку, и вдруг я все понял. Я должен был отправиться в тюрьму. Я хотел, чтобы меня заперли здесь. Ради спасения тех, кто окружал меня. Ради этих детей. Ради защиты моего собственного ребенка…

Боялся ли он, что в конце концов изнасилует и меня?

Это ли опасение двигало моей молодой мамой, когда она сдала его полиции? Мои глаза жжет, как огнем, когда изнутри поднимается волна смутного томления. Это печаль о том, чего не могло существовать. Томление по настоящей отцовской любви. Каким-то странным, усложненным, извращенным образом я завидую Лиине Раи. Тому, что мой отец заботился о ней. Тому, что она знала его так хорошо, как я больше никогда не узнаю. Бессмысленно испытывать подобные чувства к жертве жестокого убийства. Но я рада, что он не убивал ее: я действительно верю, что, кто бы ни убил Лиину, он до сих пор разгуливает на свободе. И теперь моя задача состоит в том, чтобы покончить с этим. Ради меня. Ради моей мамы и бабушки. Ради моего отца.

Но главным образом ради Лиины и членов ее осиротевшей семьи, потому что они так и не увидели торжества справедливости.

— Да, — говорю я Джио. — Давай выпьем пива.

Я подгибаю ноги на диване и наблюдаю за ним, когда он подходит к маленькому холодильнику в кухонном уголке, открывает его, достает две бутылки местного пива и несет к столу.

Мне нравится смотреть на него. Нравится, как он двигается. Он носит тренировочные брюки с низким поясом и выцветшую серую футболку. Уверена, что это дизайнерские бренды, но одежда выглядит так, словно была куплена на барахолке. Его черные волосы растрепаны, на подбородке проступает тень от щетины. Это делает его зеленые глаза еще ярче под густыми и темными бровями. Внезапно я понимаю, как мне повезло иметь Джио на своей стороне.

— Мне нравится, когда ты одеваешься неформально, — говорю я, когда тянусь за холодной бутылкой.

Он удивленно моргает и как будто на мгновение утрачивает дар речи. Нечто плотное и жаркое проходит между нами. Он медленно садится рядом со мной, пока я отвожу глаза и скручиваю крышку пивной бутылки. Мой пульс бьется чаще. Я делаю большой глоток холодного пива и гадаю о том, что отпугивает меня от отношений с мужчинами. Я имею в виду реальные отношения с мужчинами, которые мне действительно нравятся и которых я уважаю. Вместо ряда моих краткосрочных романов и однократных ночей с мужчинами, которые ничего не значат для меня.

Он кладет ногу на кофейный столик рядом со мной. Глотает пиво и говорит:

— Хотелось бы, чтобы ты раньше сказала об этом.

Я поворачиваюсь к нему.

— О том, что Клэйтон Пелли был твоим отцом. — Он выглядит уязвленным, и я его понимаю. На его месте я испытывала бы то же самое.

— Извини, Джио… я не могла. Я даже сама не знала, что и думать об этом. Наверное, я хотела это выяснить во время моих бесед с ним. Вычислить его. И попытаться понять или осмыслить мое отношение к нему. — Я делаю паузу и отпиваю следующий глоток. — Я хотела выяснить то же самое, что и родители Лиины: причину его предполагаемого преступления. А когда он сказал, что не убивал ее… у меня в мозгу что-то щелкнуло. Я захотела доказать его невиновность, по крайней мере, в этом отношении.

— А потом он заявил, что признался потому, что хотел освободить тебя и твою маму.

Я киваю.

— Это, и еще… — Мой голос прерывается от нахлынувших чувств, и я молчу еще несколько секунд. Джио кладет руку мне на колено.

— Я понимаю, — тихо говорит он, не в сексуальной или угрожающей, но просто в дружеской манере. И тогда я разражаюсь слезами. Но он просто сидит рядом и дает мне выплакаться. В этот момент я люблю его. Возможно, всегда любила, но раньше это пугало меня. Потому что Джио слишком хороший. Слишком хороший для меня. Я не хочу начинать ничего, что могло бы повредить нам обоим и нарушить наши профессиональные договоренности.

— Тебе нужно бы позвонить бабушке, — тихо говорит он.

— Там, где она живет, уже поздно.

— Она все равно захочет узнать.

Я киваю. Он прав. Наверное, сейчас бабушка сидит одна в доме престарелых у кровати моей мамы. Слушает подкаст и гадает о моих чувствах.

Я вытираю слезы и улыбаюсь ему.