Дождавшись, пока успокоится участившееся дыхание, фотограф запечатлел Джона, когда тот садился на заднее сиденье. Наверное, вызвал такси по телефону, решил он. Запустив двигатель, фотограф поехал следом. В этот поздний час машин на улицах было мало, и ему приходилось держаться от такси на расстоянии. Сначала он решил, что Джон едет на подземную парковку в здании «Терры Уэст», где стоял его «ауди». Это тоже могло обернуться проблемой. Вряд ли Джон был в состоянии вести машину, а фотографу не хотелось, чтобы он во что-нибудь врезался или попался копам. Но и разыгрывать из себя доброго самарянина, который готов ни с того ни с сего подвезти Джона домой, ему тоже было не с руки.

К счастью, на очередном перекрестке такси свернуло на улицу, ведущую от башни «Терры Уэст», и фотограф с облегчением вздохнул. Впрочем, Джон ехал не домой, не в «Розовый коттедж»…

«Куда, черт возьми, его понесло?»

Через пару кварталов фотографа осенило.

«Хитрый, сволочь!..»

Такси свернуло на территорию Центральной больницы Ванкувера и остановилось напротив корпуса, где размещалось отделение экстренной медицинской помощи. Здесь Джон выбрался из машины и, прихрамывая, направился ко входу. Стеклянная дверь за ним закрылась, и фотограф свернул на ближайшую стоянку. Он выключил двигатель, погасил фары, посмотрел на часы и приготовился ждать. С того места, где стоял его автомобиль, были хорошо видны высокие окна, за которыми располагался ярко освещенный приемный покой. Вот Джон Риттенберг подковылял к одному из пластиковых кресел. Сел. Уронил голову на руки. Никто из медперсонала, однако, не спешил к нему на помощь, и фотограф начал сомневаться, что Джон вообще обращался на стойку регистрации пациентов.

Прошло двадцать минут, и к больничным дверям подкатил небольшой белый «БМВ». Развернувшись, он остановился прямо напротив входа, и из него вышла черноволосая беременная женщина, которая ринулась прямиком в раздвижные стеклянные двери.

Дейзи Риттенберг.

Похоже, Джон позвонил жене и попросил приехать за ним в больницу.

«Умно, ничего не скажешь!»

Фотограф навел аппарат на окна первого этажа. Вот Дейзи заметила мужа, замерла на мгновение, потом бросилась к нему. Он поднял голову, что-то сказал, потом поднялся и обнял жену. В течение нескольких минут она гладила его по спине, по лицу, плакала, что-то говорила, пока Джон не положил ладонь на ее выпирающий живот. Это подействовало: Дейзи успокоилась и вытерла глаза. Джон что-то спросил, она кивнула в ответ и, подхватив мужа под руку, повела его на улицу к своей машине.

Если тебе в спиртное подмешают наркотик, ты ни за что не вспомнишь, что с тобой происходило. Но и забыть это полностью тоже не сможешь. Днями, неделями, годами и десятилетиями ты будешь стараться сделать и то и другое: вспомнить и забыть. Но в каждом кусочке информации, который тебе удастся извлечь из памяти, ты будешь сомневаться, потому что остальные – те, кто был рядом, – будут рассказывать всю историю по-другому. Они будут говорить – ты сама виновата. Ты лжешь. Ты – пьяница и шлюха, мстительная авантюристка и просто сумасшедшая. Того, о чем ты рассказываешь, не могло быть. Хорошие парни не совершают таких поступков. Никогда. Это невозможно.

Но иногда, много лет спустя, посреди привычной рутины, когда ты занимаешься обыденными делами, полагая, что все в порядке и что страшное позади, легчайший запах, случайное сочетание цветов, звук или музыкальная фраза могут пробудить воспоминание, которое вонзается в мозг, словно острый осколок стекла, и ты замираешь в растерянности и испуге. Внешне ты недвижима, но внутри твоего тела происходит бешеная работа. Гипоталамус посылает надпочечникам сигналы, под действием которых происходит выделение гормонов, отвечающих за первобытную реакцию «бей-беги-замри». Как учит современная нейронаука, нейроны, срабатывающие одновременно, образуют устойчивые цепи. Разум еще не проанализировал, не охватил всю картину и не знает, откуда грозит опасность, но тело уже готово реагировать, потому что оно знает. Проблема в том, что тело не умеет обмениваться информацией с мозгом тем способом, который позволил бы ему создать описание травмы – описание, которое ты была бы способна понять. А без этого описания ты никогда не станешь целой. В отчаянии ты тянешься к бутылке, к таблеткам или погружаешь себя в пучину еще какой-нибудь патологической зависимости, будь то бег на длинные дистанции, кикбоксинг, очередная диета, работа, болезненное любопытство, игра в театре или эксперименты с масками и гримом. Все эти увлечения, хобби, пристрастия, патологии нужны тебе для того, чтобы стать никем, стать Безымянной, потому что только так ты можешь спрятаться от Чудовища, которое живет внутри. А когда какое-то занятие уже не приносит желанного результата, ты пробуешь что-то другое, но каждый раз это нужно тебе только для того, чтобы сбежать от этого безликого Монстра, скрывающегося в темных уголках твоей души. Но знай: убежать ты все равно не сможешь, и вовсе не потому, что Чудовище живет внутри тебя. Тебе не убежать потому, что Чудовище – это ты сама.

А потом ты однажды оказываешься в его доме.

Ты видишь его фотопортрет.

В конце концов ты находишь железные доказательства того, что ты не лгала. Что лгали все остальные.

А среди этих доказательств, словно внутри матрешки, ты обнаруживаешь доказательство еще большего предательства, которое ранит тебя в самое сердце. Доказательство, которое превращает в пыль все, что, как тебе казалось, ты знала и во что верила.

Ты узнаёшь, что лучший друг, который всегда тебя поддерживал, на самом деле тоже лжец.

Как и все они.

А еще ты узнаёшь, что твоя мать, с прахом которой ты так долго не решалась расстаться, хитростью и обманом убедила тебя избавиться от ребенка в обмен на деньги. Может, она действительно считала, что эти деньги понадобятся тебе, чтобы получить хорошее образование. Может, она искренне верила, что деньги помогут тебе быстрее забыть все, что с тобой случилось, позволят осуществить все твои детские мечты. Но этого не произошло. И не могло произойти. А хуже всего то, что отсутствие поддержки с ее стороны, ее попытки притвориться, будто ничего страшного не случилось, ее настойчивое стремление скрыть от отца весь ужас произошедшего – все это только усугубило нанесенный ущерб. Ты едва не покончила с собой, но в последний момент одумалась и ограничилась тем, что бросила школу и уехала из города.

Интересно, дорогой Дневник, ты хотя бы представляешь, каково это – ходить по его дому, видеть его портреты, убираться в детской, предназначенной для ребенка, который будет у него и которого никогда не будет у тебя? Можешь ли ты хотя бы вообразить, каково это – увидеть подпись твоей собственной матери рядом с подписью Аннабель Уэнтворт под договором о неразглашении? Я скажу – каково… Это примерно как если бы кто-то всадил пулю тебе прямо между глаз. Твой мозг ошметками разлетается во все стороны. Защитный панцирь, который годами нарастал вокруг тебя, в одно мгновение разваливается на куски, и в трещины врывается тьма, тьма, тьма, которая наполняет тебя так стремительно и полно, что тебе начинает казаться, будто твоя хрупкая человеческая оболочка вот-вот лопнет.

И в какие-то доли секунды ты вдруг осознаешь, что ты одна и всегда была одна.

Ну и как с таким справиться?

Я долго над этим думала, пока – на страницах дневника, как и советовала моя психоаналитичка, – не задала себе вопрос: почему? Почему моя мать поступила именно так? Почему Аннабель Уэнтворт, мать Дейзи, так рьяно защищала ее мерзавца-бойфренда? Почему женщины предают подобным образом других женщин? Почему мы до такой степени зависимы от въевшейся в сознание идеи традиционной семьи с мужчиной во главе? Почему мы так боимся «неприятностей»?