Мы меряемся взглядами. Он тяжело сглатывает.

В коридоре раздается школьный звонок. Я слышу голоса детей, выходящих из классных комнат; они становятся все громче. Топот бегущих ног, смех, отдельные выкрики. Хлопают двери шкафчиков в раздевалке.

— Значит, когда Лиина была объявлена пропавшей без вести, вы… что? — спрашивает Люк. — Просто забыли упомянуть, что были там в тот вечер и видели ее?

— Вы не нуждались во мне, чтобы узнать, что она была у костра. Другие видели ее и сообщили об этом. В то время я искренне полагал, что Лиина скоро объявится. Она играла в подобные игры, добиваясь внимания к себе, и я не считал, что здесь может быть что-то серьезное. Кроме того, мне не хотелось терять доверие детей, завоеванное с таким трудом. Если они доверяют мне, то линии коммуникации остаются открытыми. Тогда я могу помочь им, если где-то появляется красный флаг. Например, в тот раз, когда Эми Чан рассказала мне, что она видела Лиину, бредущую по мосту Дьявола. Я сразу же отвел ее к директору, мы связались с ее матерью, и Эми все сделала правильно. Она пошла с матерью в участок и сообщила об этом.

Люк делает медленный, глубокий вдох, и я вижу, что он готов нанести удар.

— Значит, вы провели какое-то время у костра вместе с Лииной? — очень тихо спрашивает он.

— Я немного поболтал с ней, сидя на бревне.

— Что вы носили в тот вечер?

— Черную куртку и вязаную шапочку. Джинсы. Рабочие ботинки. Шарф, тоже черный. Перчатки.

Люк подается вперед, вторгаясь в личное пространство Клэя.

— Мистер Пелли, вы имели интимные отношения с Лииной Раи?

— Что?

— Просто отвечайте на вопрос.

Он страшно бледнеет, котом на его скулах проступает багровый румянец.

— Черт побери, нет. Вы с ума сошли?

— А что, если я скажу вам, что один из ваших учеников видел, как вы возились с Лииной в кустах незадолго до вспышки русской ракеты? — Люк делает паузу и уточняет: — Речь идет о половом акте с несовершеннолетней.

Он смотрит на нас с приоткрытым ртом. Слова как будто изменили ему.

Дети продолжают шуметь за дверью. Время снова растягивается, как эластичный бинт.

— Не могу поверить, — тихо говорит он. — Кто это сказал?

— Это правда?

— Разумеется, нет. Кто бы это ни сказал, она лжет.

— Почему вы думаете, что этот ученик был женского пола?

Его глаза ярко блестят.

— Он или она — не имеет значения. Кто бы это ни сказал, он солгал. И это его слово против моего. А если вы будете настаивать на своем, то я засужу вас до небес за клевету.

— Какого размера ваши ботинки, Пелли? — спрашивает Люк.

— Одиннадцатого. Какое это имеет отношение к…

— Нам нужно, чтобы вы проследовали с нами в участок, — говорит Люк. — Мы должны все сделать официально, под запись. Вы согласны?

— Что, сейчас?

— Да, сейчас.

Клэй гневно смотрит на Люка, потом на меня и неожиданно вскакивает на ноги. Я тоже встаю.

— Это нелепо, — шипит он. — Вы арестуете меня?

Люк остается сидеть.

— Мы хотим прояснить определенные вещи в официальной обстановке, получить показания под запись.

— Если я не арестован, то никуда не пойду с вами. И больше не скажу ни слова без моего адвоката. А теперь уходите. Убирайтесь из моего кабинета.

Я нахожу Дасти Питерс в оздоровительном центре для наркоманов «Последняя дверь», где она работает консультантом. Это учреждение с постоянным проживанием на сельской земле неподалеку от Твин-Фоллс. Дасти — одна из первых школьных подруг Лиины, которая откликнулась на мое предложение. Ее не допрашивали вместе с другими детьми из средней школы Твин-Фоллс, поскольку в тот день она отсутствовала. Впрочем, с ней побеседовали позже, и ее показания о вечере перед костром совпадали с большинством остальных.

— Мы лечим как взрослых, так и подростков, — говорит Дасти, провожая меня в кабинет с видом на лес. Мы рассаживаемся в удобные кресла перед мерцающим газовым камином, пока дождь падает на угрюмые ряды хвойных деревьев. — Это убежище предназначено не только для наркоманов. Оно восстанавливает жизненное равновесие.

— От общежития к оздоровительному центру, — говорю я. — Это само по себе образует красивый цикл равновесия, Дасти.

Она улыбается. Это сильная, приземистая женщина. У нее руки фермерши, настоящей труженицы. И у нее добрые глаза. Я чувствую, что жизнь обошлась с Дасти жестче, чем с многими другими, но она нашла способ преодолеть это и вернуться в строй. Я здесь для того, чтобы побольше узнать о жизни и личности Лиины Раи.

— Не возражаете, если я буду записывать наш разговор? — спрашиваю я.

— Давайте.

Когда я включаю цифровой диктофон, она говорит:

— Честно говоря, я так и не успела хорошо познакомиться с Лииной. И я сожалею об этом, как и о многом другом. Ей было очень трудно жить, будучи отверженной. И я как никто другой должна была понимать это, поскольку моя жизнь представляла собой сплошной бардак. У меня была мать-алкоголичка и дядя с агрессивными наклонностями. Мой отец скончался. В семье часто случалось насилие. У нас не было денег, и я жила то дома, то в общежитии, рядом с Ниной и Натальей Петровыми. Это сделало меня неуравновешенной. И сердитой. Мне нужно было к кому-то прибиться, и я перепробовала все, чтобы подружиться с моими одноклассницами. В определенном смысле они стали моей семьей. А для того чтобы стать своей среди них, я должна была… выбрать кого-то вроде Лиины, которая была нашей мишенью для насмешек. Полагаю, это был наш способ самоутверждения. Нечто объединяющее.

— Какой была Лиина?

Дасти тяжело вздыхает.

— Неуклюжей в общении. Она делала разные глупости, чтобы привлечь внимание, и это, как правило, давало обратный эффект.

— А какие у нее были отношения с Клэйтоном Пелли?

— Со стороны казалось, что он заботится о ней. Как любой хороший учитель. Он… старался оберегать ее. Время от времени он укорял нас за то, как мы притесняли ее. Поэтому я была так потрясена, когда узнала о случившемся.

— Вы видели Клэйтона Пелли в тот вечер у костра?

— Да, он сидел с ней на бревне. Я не видела, как они занимались сексом, но слышала об этом. Это тоже было потрясением для меня. И мне стало жутко. Как ни странно, не от того, что у него были интимные отношения с ученицей, а от того, что это оказалась Лиина.

— Потому что вы не считали ее сексуально привлекательной?

— Боюсь, именно так я тогда и думала. Но убийство, насилие… мы не могли это предвидеть. В это трудно было поверить, еще труднее понять.

— Как вы думаете, возможно ли, что сейчас Клэйтон говорит правду? Что он ничего такого не делал?

Дасти умолкает и погружается в раздумье. Трет лоб ладонью.

— Не знаю. Честно, не знаю. Когда я прослушала первый эпизод, то постоянно возвращалась к вопросу: если он этого не делал, то почему он признался и был осужден?

— Ради примера… Если он этого не делал, то был ли кто-нибудь в городе, которого вы, девушки, считали… скажем, странным парнем? Любого, кто преследовал вас, исподтишка следил за вами или наблюдал таким образом, что вам становилось неловко?

Дасти погружается в воспоминания. Капли дождя косыми загогулинами стекают по оконному стеклу за ее спиной, а ветер набирает силу и клонит верхушки деревьев в густом лесу.

— Не знаю. То есть были мужчины, которые смотрели нам вслед, когда мы проходили мимо. Рабочие с фабрики. Парни со стройки. До признания Клэйтона Пелли я думала, что убийцей Лиины мог быть водитель грузовика, который проезжал там ночью, увидел ее там одну и притормозил. Что-то вроде того. — Она внезапно смотрит на мой диктофон. — Мы можем немного поговорить без записи?

— Это необходимо?

— Я не хочу, чтобы на меня подали в суд. У меня тоже есть репутация. Я… даже не знаю, стоит ли упоминать об этом.

Мой пульс учащается от интереса. Я протягиваю руку и выключаю диктофон. После некоторой заминки Дасти говорит: