— Кто вам их дал? — Она сжала в руках морду Тойона. Из пасти текли слюни, длинные нити свисали до земли. Все его тело дрожало. То же самое творилось и с Максом.

О господи.

В голове зашумело, завизжало. Сердце сжалось.

— Пойдем, — взяв их за ошейники, Тана потащила своих друзей по лестнице, навстречу метели и огням полицейского участка. Паника нарастала, сжимала грудь. Она втащила собак в участок, положила у огня, где могла получше рассмотреть, что с ними. Руки тряслись. Глаза ничего не видели от слез.

Макс шлепнулся на свой коврик. Его ноги мелко тряслись. Тойон сел, безразличный ко всему, во рту пенилась кровавая слюна. Тана попыталась разжать ему зубы, посмотреть, какого цвета десна, и за спиной звякнуло стекло. Оконная рама задрожала. Камень, стукнув об стол Розали, упал на пол. Сквозь разбитое стекло ворвался ледяной ветер. Заплясали тени в свете вышек спутниковой и сотовой связи за ограждением.

Сердце Таны бешено стучало. Ее колотило от страха. Все по порядку. Сначала собаки. В городе нет ветврача. Придется самой сделать так, чтобы их вырвало. Если повезет, удастся очистить их желудки от отравы. Но если это крысиный яд или что похуже, у них нет шансов. Они умрут медленной и мучительной смертью.

Яд, конечно, был в мясе. Нужно было выяснить, что это за яд. Кто угодно, кто вошел в столовую или вышел оттуда, мог отравить ее собак.

— Ждите здесь!

Она распахнула дверь и побежала, низко опустив голову, сквозь метель. Перепрыгивая ступени, домчалась до столовой. Костей уже не было. Остались лишь кровавые пятна. Рванула дверь, впустила за собой порыв ветра и снежных хлопьев.

— Кто? — прокричала она. — Кто отравил моих собак? Кто дал им эти кости? — Ее голос дрожал. Трясущейся рукой она указала за окно. В глазах мутилось. — Что было на костях? Марси? Эти кости… кто дал моим собакам кости? Мне нужно знать, что они съели, черт побери!

Но все только молча смотрели на нее. Марси казалась напуганной. Бабах поднялся, крепко сжал руку девушки.

— Тана, Тана! Посмотри на меня. Соберись.

Да…

Да, соберись.

— Макса и Тойона отравили, — сказала она. — Я… я не знаю, чем.

— Иди к ним. Сейчас же. Будь с ними.

Он рванул в аптеку позади столовой.

— Перекись, Марси, у тебя есть перекись водорода? Я знаю, у тебя есть уголь. Тана, иди! Я сейчас.

Тана вспыхнула, выругалась, выбежала из столовой.

Бабах сидел у теплой печки. У его ног спала Тана, свернувшись на собачьих ковриках, обвив рукой Макса и Тойона, тоже уснувших.

Была почти полночь. Ветер выл, и снежные хлопья вырисовывали фигуры, которые, то появляясь, то исчезая, танцевали, как злые духи, и колотились в кусок пластмассы, которым Бабах закрыл разбитое окно.

Он нахмурил бровь, почувствовав, как трясутся руки. Несильно, но он вспомнил. Вытянул их, долго смотрел и видел страшную героиновую ломку. Метадоновую терапию. Центр реабилитации.

Свое прошлое.

Оно просачивалось, как чернила, в трещины, в щели, сквозь пряди волос женщины, лежащей у его ботинок. Он глубоко вздохнул, глядя на нее спящую, любуясь, как угасающее пламя в железной печи у маленького заляпанного окна бросает красноватый отблеск на темный водопад волос. Узел развязался, они рассыпались во все стороны. Она сняла кобуру и бронежилет, расстегнула верхние пуговицы рубашки. Она казалась такой ранимой. Такой юной. Мягкой, женственной.

Он нашел в аптеке перекись водорода, но за активированным углем вынужден был обратиться к Адди. Он знал: она порой использует его в случаях несильной передозировки. Он помог Тане отмерить нужное количество перекиси и дать собакам, заставил их проблеваться на улице за участком, а она сидела на снегу, вся в слезах, и повторяла снова и снова:

— Не оставляйте меня… только не сейчас… Макс… Тойон… не сейчас…

Бабах дал им активированный уголь, следуя инструкции, которую им в спешке изложила Адди.

И теперь они ждали.

Если это стрихнин или что-то в этом роде, все их усилия напрасны. Животные могут погибнуть. Эта мысль сводила с ума. Он видел, как ей дороги эти собаки.

Но мышечные судороги затихли. Слюни перестали течь. Они выпили много воды. И вот теперь уснули.

Он смотрел, как собачьи животы поднимаются и опадают, и рука Таны поднимается и опадает вместе с ними. На пальце не было кольца.

Рядом с ней не было мужчины.

Он перевел взгляд на ее живот. Будущая мать-одиночка. Сама себе полицейский — во всех смыслах этого слова. В ней больше храбрости, чем в ком бы то ни было. Он уважал ее. Уважал, когда она заявилась к нему и потребовала лететь на место происшествия в ту воскресную ночь. Когда она ворвалась в «Красный лось», расправилась с Джейми, прижала его к полу и заковала в наручники, решительно и вместе с тем с большим сочувствием. Сильная женщина, в этом нет сомнений. Упрямая. Но ее выбила из колеи беда, которая случилась с собаками. Он видел страх в ее глазах. В ее лице. Ему был знаком этот страх. Когда вот-вот потеряешь что-то или кого-то любимого, когда бессилен помочь.

И что все это значило: разбитое окно, кости с остатками мяса, которые потом пропали, — тот, кто сделал это с ней, скрылся. У Таны Ларссон есть враги. Кто, подумал он, может ненавидеть ее так сильно? Дэмиен со своей компанией с водопада Росомахи, потому что она лишила их поставок алкоголя?

Чувство вины, нежеланное и знакомое, охватило Бабаха. Ведь это он поставлял им алкоголь, это по его вине она пострадала.

Кроу?

Может быть, но Кроу стремился скорее защищать свой дом, чем нападать на кого-то.

Вряд ли Джейми, хотя Максимус и вцепился ему в ногу возле «Красного лося». Может быть, кто-нибудь еще увидел эту сцену и решил отомстить?

Вглядываясь в ее черты, в полуоткрытый во сне рот, он почувствовал, как что-то в груди сжалось и ярость змеей обвила сердце. Чувства боролись в нем, а это вызвало бы уйму других сложностей. Он поднялся, тяжело дыша, сильно нервничая. Ему нужно было срочно уходить. Он очень хотел уйти, но не мог оставить ее сейчас.

— А раньше в городе такое было?

Услышав ее голос, он вздрогнул, обернулся.

— Раньше травили животных?

Она приподнялась на локте, волосы мягкой, нежной волной окутали лицо. Глаза в неясном свете казались бездонными. Он ощутил неясную тоску, еще не желание, но часть желания. Покачал головой.

— Не помню такого.

Она смерила его оценивающим взглядом.

— Откуда ты знаешь, — спросила она, — как обращаться с собаками?

— У меня была собака, — сказал он, не успев предпринять попытку прекратить этот разговор. — Лабрадор. Жрал все подряд и однажды съел какую-то отраву.

Их глаза встретились.

— Когда это было?

— В прошлой жизни, — ответил он тихо. — Еще когда я был женат.

Сукин ты сын. Что ты делаешь?

Ее глаза чуть сузились. Она изучала его, старалась понять, можно ли ему довериться, — все это было написано у нее на лице. Он думал: интересно, какая картинка возникла у нее в голове? Насколько далекая от правды? Хотя какая ему разница? К ее чести, она не давила на него, видимо, почувствовав, что ему нелегко быть настолько откровенным. И что, если не так крепко сжимать его яйца, можно добиться лучших результатов. Хороший полицейский. Чувствует, как действовать. Может сделать неплохую карьеру, если не сникнет, если это место и нелепость ситуации не сломают ее. А тут еще ребенок.

Лучше было бы держаться от нее подальше. Но теперь уже поздно.

Она нежно погладила ухо Тойона. Глаза вновь наполнились слезами. Бабаху захотелось прикоснуться к ней, обнять ее, зарыться в собачьи матрасы, в теплые тела. Прижать к себе всех троих, близко-близко, хотя это — безумие. Он провел рукой по волосам. Кровь бурлила от напряжения.

Воспоминание, острое и болезненное, резануло как ножом — он лежит в обнимку с Ли и малышкой Грейси, рядом с ними — маленький щенок. Ли улыбается.