Мартин только посмеялся надо мной.

— Мы построили этот причал. От него идет тропа к заброшенной ферме, где мы хотим построить экогостиницу. От нее веером раскинется система дощатых настилов — природных троп, ведущих в укромные места мангрового болота. После ленча я отведу тебя к обзорной площадке рядом со старым фермерским домом.

Он открыл сумку-холодильник и достал пластиковые контейнеры с холодной курицей и картофельным салатом. Потом разложил еду на тарелки, налил охлажденное вино в настоящие бокалы, добавил лед и с легким поклоном протянул мне тарелку и бокал.

Я заморгала, глядя на него. Мне не верилось, что я на самом деле нахожусь здесь. Меня выдернули из зимних сугробов и переправили в эту непонятную землю антиподов, где все было слишком жарким и ярким, наполненным дисгармоничными звуками. Может быть, сейчас я проснусь на борту самолета…

— Твое здоровье, Эль, — он поднял свой бокал. Преломленный свет танцевал в жидкости, лед звякал о стекло. Жажда стиснула мне горло.

Мы выпили. Почти сразу я допила бокал до дна; эта странная жажда доводила меня до исступления. Мартин наблюдал за мной. В небе над нами сгустились облака, загородившие ослепительную знойную дымку. Серо-стальная вода стала черной. От мангровых зарослей веяло чем-то зловещим.

В небе вспыхнула молния, и я подняла голову. Прогремел гром, заглушивший отдаленный грохот прибоя. Налетевший ветер принес с собой зловонные запахи из леса. Я не понимала, что такого Мартин увидел в этом месте. Я не видела никакой красоты и не могла представить здесь чудесные сцены, изображенные в рекламных брошюрах. Во мне зашевелился ужас. Я сделала что-то страшное, совершила крупную ошибку.

— Не беспокойся, во второй половине дня здесь часто гремит гром, — сказал Мартин. — Сейчас жарко не по сезону, и давление ежедневно повышается. Скоро наступит перелом, и пойдут дожди.

Он наполнил мой бокал. Я выпила еще холодного вина, немного поела и почувствовала некоторое облегчение. Он снял заднее сиденье и разложил одеяло, чтобы я могла лечь, что я и сделала, глядя на листья эвкалиптов. У меня закрывались глаза, и я наконец позволила изнеможению одержать верх надо мной. Мир вокруг померк под легкое покачивание яхты в начале отлива.

Я проснулась рывком.

Я лежала на полу яхты. Наступили сумерки. Огромные летучие мыши парили над головой и залетали в гущу деревьев. С ветвей свисали другие летучие мыши, издававшие скрипучие звуки. Мной овладело смятение, быстро переросшее в панику. Я встала на колени, поднялась на ноги и неуклюже ухватилась за опору лодочного тента.

— Мартин! — позвала я, обращаясь к густым мангровым теням.

Пронзительный крик разорвал воздух, и мое сердце учащенно забилось. Какая-то птица с доисторическим голосом. Я задрала голову. Небо за изогнутым силуэтом лесного полога было расчерчено киноварными полосами и грозными оранжевыми сполохами. Я снова опустилась на колени; конечности отказывались служить мне. Я перегнулась через борт в надежде, что меня стошнит, но ничего не вышло: горькая желчь лишь подступила к горлу.

— Мартин! — хрипло крикнула я.

Он с треском продрался сквозь кусты в дальнем конце причала. Он нес фонарик и стопку фанерных плакатов. Я видела слова на верхнем плакате, пока он шел к яхте по деревянному настилу.

— Где ты был? — требовательно спросила я, снова попытавшись встать. — Куда ты ушел… и откуда эти вывески?

— Добро пожаловать обратно, — прохладно отозвался он. Его рот кривился от неудовольствия. Он забрался на борт и с грохотом сбросил плакаты на пол яхты.

Я посмотрела на них, потом на мои босые ноги. Когда я сняла обувь? Щиколотки были красными и распухшими от комариных укусов. Рядом со мной валялась пустая бутылка из-под розового вина. Но ведь мы пили белое? Я прикоснулась к лицу. Оно тоже было искусано и сильно чесалось. Мои губы облупились и потрескались.

— Я хотел показать тебе старую ферму, — грубым тоном сказал он, когда вылез на причал, чтобы отвязать желто-голубую канатную веревку. — Хотел показать тебе виды сверху на нашу землю, — он сердито дернул веревку, забрался на борт и встал у руля. — Тебе правда не следовало пить так много вина после долгого перелета и бутылки сидра, Элли.

— Что? — Я приложила ладонь к влажному лбу. Я не могла размышлять. Я не могла вспомнить.

— Надень этот проклятый спасжилет. — Он дал задний ход от причала, вспенив воду винтами. — Полторы бутылки? Утром ты пожалеешь об этом. И посмотри, как ты искусана. Тебе не хватило трезвости даже для того, чтобы воспользоваться репеллентом, который я тебе дал.

— Но я… я не пила…

Он нагнулся, поднял бутылку из-под розового вина и повертел перед моим лицом.

— Пустая до последней капли.

У меня во рту действительно стоял кислый привкус давно выпитого вина. Я чувствовала себя полупьяной. Он спрятал пустую бутылку и бокал в боковой ящик рядом с агрессивно выглядевшим багром с надписью «Абракадабра», выгравированной на наконечнике. Потом Мартин направил лодку в канал и увеличил скорость, так что в темной воде за кормой потянулся V-образный кильватерный след. Деревья опускали ветви, стараясь зацепиться за нас. Летучие мыши кружились и взлетали в киноварно-красном небе. Воздух был наполнен неземными криками и воплями.

Я посмотрела на фанерные плакаты, валявшиеся у моих ног.

— Поганые протестанты, — проворчал он. — Они проникли на старую ферму. Это частная собственность — моя собственность. Я порву этих мудаков на куски, порежу их ножом. Воткну в них мой багор и оставлю истекать кровью, на пищу илистым крабам.

Я скривилась от его нескрываемой ярости и ругани. Это выглядело пугающе, так как было в равной степени направлено на меня, как и на протестующих.

— Я не могла выпить все это вино, Мартин, — тихо сказала я. У меня сохранились воспоминания только о нескольких глотках. Потом был зияющий провал. Я проснулась на борту яхты.

Он не ответил. Я попыталась воссоздать дневные события, но едва смогла вспомнить, как начала есть курицу и картофельный салат.

Яхта вышла в речной бассейн. Когда он резко развернул руль, я потеряла равновесие и упала набок. Острая боль прострелила колено.

Я собралась с силами и осторожно опустилась на заднее сиденье.

— Я знаю, что не могла выпить все это вино, Мартин.

Он ничего не сказал и даже не посмотрел на меня.

— Я знаю, что не делала этого, — громко повторила я.

Но я уже не была так уверена. Во мне нарастала тихая паника. Такое уже два раза случалось раньше — в темном промежутке между гибелью Хлои и моим нападением на Дуга с ножом в ресторане, когда я увидела его ужинающим с любовницей, с женщиной, которую он предпочел мне. Я попыталась порезать их обоих. Этот публичный срыв предшествовал моей госпитализации. Внезапно я рванулась к планширу и сблевала за борт.

— Твою мать, Элли! — Мартин что-то вытер со своего рукава. — В следующий раз, пожалуйста, делай это с подветренной стороны.

Барристер Питер Лоррингтон встает, готовый к перекрестному допросу. У Лоццы сводит живот. Недавно она рассказала суду о том, как они с Грегом прибыли на место и обнаружили тело Мартина. Хотя стороне обвинения не разрешается задавать наводящие вопросы на этом этапе, адвокат защиты может это делать и делает во время перекрестного допроса. Лоррингтону понадобится прямо или косвенно с самого начала определить свою защитную стратегию, и Лоцца знала о своей уязвимости. Они с Грегом — слабое звено в деле Короны. Лоррингтон будет безжалостно поджаривать ее в попытке посеять сомнения в достоверности уголовного расследования и склонить присяжных к разумному сомнению. Она ощущала взгляды своих коллег на набитой галерке.