Лили моргает.

– В смысле?

Пейсли наклоняется вперед.

– Знаете, в чем моя проблема, док…

– Пожалуйста, зовите меня Лили.

– Лили. Моя проблема – настоящая проблема – в любовных похождениях. Секс. Рискованный секс, опасный секс. С незнакомцами. Чем более дикий и горячий, тем лучше, и чем дольше женатый мужчина, тем сильнее удовлетворение. Я сексоголик, Лили. И не могу остановиться. Раньше мне удавалось сохранять осторожность, но мне нужно все больше и чаще, просто чтобы чувствовать, – помолчав, она продолжает: – На прошлой неделе, во время командировки в Торонто, меня задержали. За сексуальный контакт на улице. И да, я взяла за секс деньги. Деньги, которые мне не нужны. Мне необходимо остановиться, пока не разрушилось все хорошее, что есть в моей жизни, например семья.

Лили смотрит на пациентку. Вот она. Предъявляемая проблема. Опасная зависимость от секса.

– То есть у меня прекрасный муж. Три безупречно красивые, чистые, невинные дочери. У меня есть все, чего обычно желают люди. И значит, я могу все это потерять. И это как… Я чувствую, дьявол во мне пытается все потерять. Ведь когда я все потеряю, когда все всплывает наружу, мне не придется столь старательно прикрываться маской.

Она падает на спинку дивана, словно откровения ее утомили.

– А аксессуары для велосипеда, – тихо спрашивает Лили. – Это тоже маска? Которую вы решили преподнести мне на первом сеансе?

Пейсли вздыхает и садится обратно.

– Это обманный маневр, – она слегка улыбается. – Не для вас, а для моей семьи. Мое прикрытие. Так я скрываю от семьи и общества, что хожу на психотерапию. Все думают, я тренируюсь перед предстоящей велосипедной гонкой, и по средам у меня долгие дистанции. Но на самом деле у меня дни терапии. Поэтому я выбрала вас. Вы работаете в другом районе. К тому же на приятной и тихой улице, неподалеку от зеленого тупика, – она улыбается шире. – Я провела исследование, Лили.

Лили сглатывает. Звучит как угроза. С другой стороны, это правда напоминает паранойю. Диана права. Ей нужно передохнуть. Она принимает все слишком близко к сердцу. Но все-таки те записки – они действительно были.

– Лили – сокращение для Лилит? – спрашивает Пейсли.

– Лилиан.

– Лилит была демоническим персонажем. В библейской мифологии. Вы знали?

– Я… нет. Но, как я сказала, мое имя – сокращение от Лилиан. Не хотите подробнее рассказать о своем аресте, Пейсли?

Она встает с дивана, начинает ходить. Лили молча, терпеливо сидит.

– Это случилось около двух часов ночи. Я была на улице, в неблагополучном районе. В короткой кожаной юбке. В блестящих черных сапогах на высоком каблуке. И блестящем топе с пайетками. С кроваво-красными губами. И я пыталась кого-нибудь подцепить. Жаждала, чтобы меня оттрахали в переулке или за каким-нибудь мусорным баком, прижимая к влажной кирпичной стене, а потом засунули грязные деньги мне в лифчик.

Она ждет.

Лили не проявляет шока.

– И вы получили желаемое?

Она фыркает.

– Меня арестовали, прежде чем он успел вытащить член. Потом отпустили, с обещанием вернуться. Что мне еще предстоит. Но… – выражение ее лица меняется. Медленно она снова садится. Трет рукой лоб. – Во мне словно живут два человека, – она делает паузу. Потом тихо продолжает: – Я боюсь. Я правда очень не хочу потерять свою семью. Мне не нравится, что я делаю. Мне стыдно. Я чувствую себя грязной. Пока снова не начинает расти та потребность. И вся моя энергия тратится на планирование следующей вылазки, на сокрытие правды и заметание следов. А иногда я просто чувствую, что умру. Возможно, в этом-то и все дело – в погоне за смертью. Какая-то часть меня ищет способ меня уничтожить, – она смолкает. – А теперь вы меня осуждаете. Я вижу. В ваших глазах.

– Здесь безопасное место, Пейсли. Вы можете свободно говорить что угодно.

– Как на исповеди?

Лили пытается мягко улыбнуться.

– Как на исповеди.

Хотя она знает: некоторых вещей священнику не рассказывают.

– Пейсли, скажите: если бы я спросила, сколько лет маленькому дьяволу, живущему у вас внутри – этому маленькому существу, желающему вас уничтожить, – что бы вы ответили?

– Странный вопрос.

– Вовсе нет. Наш разум словно мозаика, и люди часто чувствуют, что в них обитает нечто несовместимое. Иногда найти эти несопоставимые части – управляющие нами изнутри – и с ними подружиться бывает полезным. Один из способов – дать им имена, понять, сколько им лет, а потом выманить их и с ними поговорить.

Пейсли поджимает губы.

– Не знаю, сколько лет маленькому дьяволу… Одиннадцать. А может, двенадцать.

Возраст Фиби. Фиби с бутылкой из-под клубничной водки под кроватью. Фиби, которая нарисовала, как одна героиня манги перерезает ножом горло другой.

– Значит, это она?

– Думаю, да. Ровесница моей старшей дочери. Непростой возраст, верно?

Лили сглатывает.

– Да. Балансировать между ребенком и женщиной непросто, особенно если учесть противоречивые сигналы и ожидания общества.

Лили прочищает горло. Сосредоточься.

– А теперь, Пейсли, я хочу, чтобы вы закрыли глаза и отчетливо представили эту девочку.

– Это… странно.

– Просто попробуйте.

Ее пациентка закрывает глаза, делает глубокий вдох. Через некоторое время она говорит:

– Думаю, я ее вижу. Я… Она надо мной смеется. Дразнит.

– Просто понаблюдайте за ней, почувствуйте.

Пейсли молчит, но начинает чаще дышать. Ее щеки заливаются краской.

– Пейсли, как она выглядит?

– Темные волосы. Длинные, темные волосы. Очень бледная кожа. Темные губы.

– Можете… можете дать ей имя, чтобы мы могли снова позвать ее, когда понадобится?

Она дышит еще тяжелее и сжимает руки в кулаки.

– Думаю, ее зовут… Джейн. Нет… Я… Она говорит, ее зовут Софи.

У Лили темнеет в глазах.

Пейсли кривит губы.

– Я ее ненавижу! Она дрянь. Она хочет мне навредить. Она… – Пейсли распахивает глаза. Ее грудь ходит ходуном. Лицо покраснело и промокло от пота. Она трясется, и в ее глазах сверкают слезы. – Я не могу это делать. Я не могу. Я не хочу это делать.

У Лили пересыхает во рту.

– Почему, Пейсли?

Она вытирает рот.

– Потому что… она ужасна, эта темноволосая девочка, она хочет меня убить. У нее есть нож, и она хочет перерезать мне горло, чтобы заставить меня молчать – убить мою хорошую половину. Невинную часть меня. Она хочет отобрать у меня все, что я люблю – мою семью – и… я… Я не знаю почему, чем я вызвала ее ненависть, – Пейсли берет кувшин и дрожащей рукой наливает себе стакан воды. Выпивает его залпом. – Простите. Я… Я не знаю, откуда это взялось.

– Все в порядке. Вы отлично справились. Сегодня мы не будем погружаться глубже, но, возможно, в следующий раз мы позовем вашего внутреннего руководителя, хорошую половину. И спросим хорошую девочку, может ли она что-нибудь сказать о… плохой.

– О Софи.

У Лили в жилах холодеет кровь. Это перенос. Проекция. Вот и все. Ей просто нужно передохнуть.

Ранее в тот день, 22 апреля 1989 года, семилетний Харрисон Уиттейкер обнаружил свою мать за швейной машинкой в подвале, где было прохладно. Она шила костюм для его старшей сестры, исполнявшей главную роль в школьной пьесе. Крисси играла Сандру Ди в постановке «Бриолина» и репетировала песню, пока у Харрисона не заболела голова.

«Можно я пойду поиграю к Дэнни?» – спросил он мать.

«Нет. Через час мы поедем в магазин. Тебе нужны новые брюки».

«Мне не нужны брюки. Мне нужно пойти поиграть. Пожалуйста. Мама Дэнни сказала, у них будет барбекю, с хот-догами и мороженым, а потом кино. Дэнни пригласил меня. Его мама сказала, я могу остаться на ночь, и мы можем сделать палатку из одеяла. Пожа-а-а-алуйста».