Я переживаю, что уделяю недостаточно внимания Мэг, но на большее не хватает сил, и я хочу, чтобы она жила своей жизнью. Я бы с удовольствием с ней все обсудила, но она еще слишком маленькая. Она так переживала, когда арестовали Джека. И еще сильнее, когда его отказались освободить под залог. В декабре нас еще ждет суд, и это не дает мне покоя. Мне нужно успеть получить ответы. Все, что я найду, может смягчить его приговор.

Ох, мой дорогой Джек, как бы мне хотелось, чтобы ты поговорил со мной и рассказал, кто указал тебе, где прячется Тай, кто или что тебя так рассердило и заставило совершить преступление. Да, знаю – ты считаешь, это только твоя вина. И да, возможно, человек, который рассказал тебе, где прячется Тай Мак, не хотел ничего плохого, и да, понимаю: это не поможет вытащить тебя из тюрьмы, но эта ниточка может привести меня к недостающему звену, к дурному, очень дурному человеку, который до сих пор на свободе и может снова кого-нибудь убить. Который может снова изнасиловать и убить чью-то дочь, пока ты проживаешь свои дни в маленькой квадратной камере без солнечного света.

И все. На этом все заканчивалось. Последние слова ее матери, словно просто кончилась паста в ручке. Что это значит?

К дурному, очень дурному человеку, который до сих пор на свободе и может снова кого-нибудь убить…

Значит, ее мама пришла к заключению, что Тай Мак на самом деле невиновен? И убийца Шерри все еще на свободе? Значит, Тара Броган закрыла дневник на этой последней записи, спрятала его в сейф и пошла спать? И что на следующий день? Что привело ее к самоубийству на следующий вечер? Потому что совсем не похоже, чтобы она собиралась сдаваться и лишать себя жизни. Больше похоже на любящую жену и мать, отчаянно пытающуюся помочь мужу, у которого приближался срок освобождения – в декабре должен быть суд.

Мэг вскочила на ноги, прошлась по комнате. Никакой логики.

Она крепко прижала дневник к груди. Мама про нее не забывала. Она боролась за Шерри. За папу, за семью. За правду.

Она делала то, что я бы сама сделала на ее месте. Боролась за ответы, не сдавалась…

И что за машина наблюдала за их домом? Почему ее мама боялась, что кто-то проникнет внутрь? А Айк Ковакс отмахивался от ее страхов.

Ее мама была совсем другой, чем думала Мэг. У Мэг защипало глаза. Она сделала глубокий вдох, стараясь сдержаться. Черт. Теперь она точно допишет историю до конца, и ничто ее не остановит. Она должна своей матери. Шерри. Папе.

Себе.

Сжав зубы, она спустилась вниз и направилась к фургону. Взяла ноутбук и занесла внутрь коробки. Включила свет, вытерла пыль в гостиной и принялась раскладывать документы на столе, параллельно совершая звонки в фирмы по поводу мытья дома, покраски стен и замены разбитых окон.

Она собиралась взять дневник, документы, записи, фотографии места преступления и тщательно их изучить, отследить каждый шаг маминого расследования.

И к черту Дейва Ковакса. Его отец был одним из первых в ее списке – она доберется до отставного шерифа Айка Ковакса, неважно, что там у него с сердцем.

– Ной, не хочешь рассказать папе, что ты сделал вчера? – спросила Элли Свит приторным голосом, от которого у Блейка побежали мурашки. Она позвонила и попросила его зайти к ней с Ноем после занятий. Теперь Блейк сидел рядом с Ноем на детском стульчике за голубым столиком в милом, ярком, желтом школьном кабинете. Он посмотрел на своего бледного сына, сидящего с опущенной головой. Сегодня утром он сам отвез Ноя в школу и за ним приехал. Элли Свит смотрела на его ребенка из-за стекол своих модных очков в пластиковой оправе, и Блейк сразу почувствовал себя на стороне мальчика – неважно, что он натворил.

– Все в порядке, приятель, – мягко сказал он. – Можешь мне рассказать.

Ной уставился на трещину в столе.

– Ной? – повторил он.

Молчание.

Блейк начал раздражаться.

– Ты ударил Алекс портфелем, да, Ной? – спросила мисс Свит.

Ной поджал губы. Начал дергать коленом.

– Разве это хорошо, приятель?

Он искоса посмотрел на отца.

– Зачем ты это сделал? – спросил Блейк.

Внимание его сына снова переключилось на трещину в столе. Колено задергалось быстрее.

– Знаешь что? Иди, подожди меня в машине. Хочу поговорить с мисс Свит один.

Ной резко поднял голову, на его лице отобразилось множество эмоций – страх, гнев, надежда. У Блейка дрогнуло сердце.

– Иди, – мягко сказал он. – Вот ключи.

Он дождался, пока за сыном закроется дверь.

Блейк обратился к мисс Свит:

– Наверняка его спровоцировали. Ной – не агрессивный ребенок. Даже наоборот. Излишне чувствительный. Настолько, что я даже за него волнуюсь.

– Причина тут не важна, мы не можем потворствовать насилию в любых проявлениях, мистер Саттон. Наши ученики должны понимать, что есть лучшие способы разрешения конфликтов – обсуждение. Третейский суд. И одноклассники уже не в первый раз жалуются на такие вспышки у Ноя.

– Вы видели, что произошло?

– Нет, но…

– Получается, какой-то ребенок на него наябедничал, и вы сразу верите? Вы что, не заметили, что у него тоже царапина на голове? Может, тот мальчик первым его ударил. Почему вы не вызвали сюда с родителями этого Алекса?

– Эту.

– Простите?

– Алекс – девочка.

– Он ударил девочку?

– Мистер Саттон, вы должны поговорить с сыном. Я уже говорила с Райаном и Пэгги Миллар, родителями Алекс. Возможно, она спровоцировала Ноя, но насилие – неприемлемая реакция. Мы не потерпим, если это происшествие повторится. В следующий раз вы будете разговаривать с директором. А последствия… Ну, думаю, это обсуждать пока не стоит. – Она улыбнулась. Приторно.

Блейк прочистил горло, внезапно и с удивлением почувствовав близость с отцом, вспомнив его борьбу с Джеффом. Ной – чувствительный, творческий мальчик, как его дядя. Как его мама. Интроверт с богатой фантазией – в его голове таится много темных, секретных мест.

– Послушайте, он переживает потерю матери…

– Я знаю. – Элия Свит слегка кивнула головой. – Мы понимаем. Понимаем, что вам обоим сейчас приходится нелегко. Но с тех пор прошел уже целый год, мистер Саттон. – Она замялась, очаровательно покраснела. – Вы с Ноем не думали обратиться к специалисту? Можем порекомендовать вам…

Блейк резко вскочил на ноги.

– Я с ним поговорю. Разберусь. Спасибо.

Он выскочил из дверей школы, разгоряченный от адреналина, переполненный эмоциями, которые не мог пока даже сформулировать. Мелкий дождь освежал его лицо, пока он шел по парковке. Увидел маленькую фигурку Ноя на пассажирском сиденье и сжал челюсть, обрушив весь гнев, бурлящий внутри, на Райана Миллара. Ему никогда не нравился этот тип, даже в начальной школе, – он не доверял ему. Ни на йоту. Он бил Райана пару раз в жизни и был не менее жестоко бит в ответ.

Вот они, прелести жизни в маленьком городке. История повторяется, семейная неприязнь переходит из поколения в поколение.

– Алекс Миллар наверняка сказала что-то, что тебя очень расстроило, Ной. Я понимаю. Но если ты не расскажешь, что именно она тебе сказала, я не смогу тебе помочь. А если эта Миллар снова тебя доведет и ты не сдержишься, им придется принять меры. Тебя выгонят из школы, и что тогда?

– Плевать.

Блейк крепко держался за руль. Ной сидел рядом с ним с тремя коробками свежей пиццы на коленях. Люси растянулась на заднем сиденье. Блейк взял сына с собой по делам, не хотел оставлять его дома одного после поездки в школу. Багажник пикапа был заполнен краской и другими материалами для продолжения ремонта «Крэбби Джек». Темнело. Дождь усилился, аромат пиццы смешался с запахом мокрой псины.

Блейк подъехал к Т-образному перекрестку на прибрежном шоссе. Дворники работали вовсю. Он чувствовал себя таким чертовски одиноким. Совершенно непонятно, что делать. Он снова вспомнил папу и Джеффа, как он сам пытался защитить старшего брата от их мужественного отца, разгневанного сыном, предпочитающим искусство, а не моряцкую жизнь на пристани. Булл Саттон придерживался старомодных викторианских взглядов, вероятно, привитых ему собственным отцом. Он всегда был скор на физическую расправу и замечания. Буллу не хватало рядом женщины, ее мягкости, и Блейк подозревал, что отец очень тяжело перенес смерть его мамы.