Хрустнув коленями, он распрямился.

– Такер! – крикнул он.

Ответа не последовало.

– Такер! Куда тебя черт унес? Уходим! – кричал Бадж, продравшись сквозь колючую ежевику и хрустящие папоротники на маленькую поляну. На краю, в зарослях дикой малины, происходила какая-то возня и слышалось рычание. Бадж замер. Холодок под ложечкой разливался все шире, затопляя грудь. – Такер! Это ты, что ли? – Он осторожно двинулся к сопенью, сжимая в кулаке нож. – Что там, малыш?

Он обошел куст папоротника и замер: Такер, уставясь на него нехорошо горящими глазами, рычал, сжимая в зубах длинную кость с налипшей грязью.

– Иисусе!.. Дай, дай сюда. Мы уходим. – Бадж потянулся к кости, но пойнтер попятился, не желая отдавать находку. Он нагнул голову и снова зарычал – уже с угрозой. Шерсть на холке поднялась дыбом.

– Черт побери, Такер, я кому сказал! Тебе говорили не брать с земли, говорили? А ну, брось сейчас же!

Пес еще ниже нагнул голову, но нехотя подчинился. Бадж наклонился рассмотреть, какого же зверя эта кость, мельком бросил взгляд на разодранный когтями Така мшистый ковер – и кровь заледенела в жилах.

Из влажной черной земли выступала грудная клетка. Бадж с трудом сглотнул. Выше ребер виднелся череп – на боку, словно во сне, и глазница забита грязью. На левой стороне черепа вмятина.

В ушах Баджа толчками зашумела кровь. Это не вам пуля охотника. Перед ним не лось и не крупный олень, подстреленный, но скрывшийся и издохший в чаще.

Череп был человеческий.

Энджи Паллорино крутнула запястьем, пытаясь хотя бы силой воли забросить мушку туда, куда целилась, но из-за запутавшейся лески получился недолет. Чертыхнувшись, Энджи принялась выбирать шнур из воды. Шли последние часы четырехдневной рыбалки на реке Наамиш, и сегодня они с детективом Джеймсом Мэддоксом удили рыбу в широкой дельте ниже водопада. Паллорино рассчитывала к этому времени научиться ловить нахлыстом, но это искусство, видимо, было доступно лишь немногим избранным. А Энджи не любила, когда ей что-то не давалось. В раздражении она смотала шнур на катушку удилища, готовясь снова попытать счастья.

– Старайтесь не бросать против ветра, вон он как поднялся, – подсказала сидевшая сзади молодая проводница, умело направляя рулем дрейфующий катер.

«Ага, это делай, того не делай, попробуй снова!» Впрочем, Клэр Толлет была права: ветер разошелся не на шутку, покрывая гладкую заводь сильной рябью, будто ероша. На сидящих в лодке то и дело веяло ледяным холодом, принесенным с припорошенных снегом горных пиков. Энджи нетерпеливо натянула вязаную шапку на уши, снова покрутила запястьем и сделала бросок. Выругавшись, когда мушка снова оказалась на воде всего в нескольких метрах от лодки, Паллорино уселась наблюдать за леской.

– А вот эта попытка была уже лучше, – похвалил Мэддокс. Энджи до сих пор чаще звала его по фамилии, чем по имени, и виной тому была не только недолгая совместная служба. Мэддокса никто не называл Джеймсом, даже он сам. – Вот увидишь, насколько легче все будет в следующий раз! – Мэддокс стоял над Энджи с удилищем в руках, еле заметно подергивая леску, отчего его мушка скользила по воде, как настоящая.

– В следующий раз? – с ударением переспросила Энджи.

– Конечно, мы же еще вернемся, – улыбнулся он, отчего синие глаза засияли, а лицо стало таким, что у Энджи потеплело на сердце. В непромокаемом комбинезоне и рыбацком жилете, с взъерошенными ветром иссиня-черными волосами, Мэддокс выглядел настоящим Зверобоем, а вовсе не проницательным копом из убойного в костюме и галстуке, на которого Паллорино так сразу и сильно запала год назад. Но тут ей вспомнился вопрос, который Мэддокс задал в машине по дороге в лодж.

Паллорино отвела глаза и принялась с удвоенным вниманием наблюдать за своей мушкой. Внутри шевельнулась тревога. Предложенная Мэддоксом «осень на Наамиш» выглядела очень романтично: поездка задумывалась как отдых на природе, вдали от мобильных телефонов и профессиональных стрессов, с целью вернуть отношениям былую нежность.

Но слова Мэддокса, его единственный вопрос, вывел Энди из равновесия, прежде чем они даже доехали до лоджа.

«Ты когда-нибудь думала о том, чтобы завести детей?»

Шнур у Энджи провис, и она выбрала слабину, как ее учили. Здесь мелководье, отчетливо видны покрытые слизью камни на дне. Над камнями чуть заметно колебался целый косяк погибшего лосося. Вес черепов удерживал мертвых рыб на месте, рылом против течения, а течение колыхало скелеты туда-сюда, создавая впечатление, будто косяк по-прежнему плывет. Рыбы-зомби, думала Энджи, обреченные вечно стремиться против течения, пока река смывает с костей ошметки гниющей плоти. Или пока их не выхватят из воды лысые орлы, медведи или волки, которые по ночам иногда выходят к реке.

Это ежегодный ритуал, когда миллионы особей кеты, лосося, чавычи и кижуча в Тихом океане вдруг распознают пресную воду своей родной реки, устремляются к ней и упорно поднимаются против течения, к истокам, а бурное течение беспощадно бьет их об острые камни. Все ради нереста, ради оплодотворения икры. А дав начало новому циклу, рыбы умирают.

Правда, Энджи с Мэддоксом удили не отнерестившегося лосося – их интересовала сильная серебристая форель. Энджи с трудом заставляла себя не замечать раздувшихся дохлых рыб, колыхавшихся под лодкой: смрад гниения чувствовался даже на высоких обрывистых берегах. Этот рыбий круговорот жизни и смерти заставлял задуматься о скоротечности бытия, о стремлении идти против течения жизни лишь затем, чтобы произвести потомство и умереть. Все это не давало забыть вопрос Мэддокса, на который у Энджи не было ответа.

«Ты когда-нибудь думала о том, чтобы завести детей?»

Она резко, рывками начала сматывать шнур на катушку.

– Все в порядке? – спросил Мэддокс.

– В полном, – отмахнулась Паллорино, поднимаясь на ноги, отчего лодка качнулась, и снова забросила крючок. – Но если будет следующий раз, лучше выбрать место потеплее.

– Ну что ты, здесь так здорово! Признайся, ведь тебе понравилось!

– Здоровее некуда. – Избегая взгляда Мэддокса, Энджи пристально всматривалась во второй катер их дрифт-пати: у руля сидел проводник Хью Кармана́, а его клиенты, пожилые супруги из Далласа, удили с азартом тинейджеров.

За четыре дня старики, разменявшие восьмой десяток, словно решили взять от жизни все, выжать до последней капли отпущенный им срок. И снова Паллорино задумалась: а есть ли смысл в попытках надышаться перед тем, как сыграть в ящик, ведь для мертвых воспоминания ничего не значат. Энджи видела, как Мэддокс наблюдает за стариками, и по его лицу догадывалась – он завидует этой паре и мечтает, чтобы они с Энджи тоже вместе старились, и развлекались, и занимались бы сексом в палатке до самого последнего дня, наверстывая упущенное: Мэддокс – время, потраченное на первый неудачный брак, Паллорино – свое драматическое прошлое.

Однако ей старики-супруги казались просто жалкими, испугавшимися забрезжившей впереди финишной черты, да и в отношениях с Мэддоксом она тоже не была уверена на сто процентов. По-настоящему ей сейчас хотелось только одного: вернуться в город и дотерпеть до получения лицензии частного детектива. Когда у нее будет необходимый стаж, она сможет открыть собственное агентство. Хватит с нее работать на всяких идиотов. Паллорино страшно хотелось самой руководить и принимать решения, вести собственные расследования, а до тех пор все остальное казалось досадной потерей времени.

День незаметно померк, по воде протянулись длинные тени. От этого дохлая рыба у дна точно ожила, став еще более жутковатой. Начал накрапывать дождь. Энджи с вожделением думала о горячем душе и ужине в ложе. Нормальная кровать после трех суток ночевки в палатке – вот бы побыстрее! Завтра утром они с Мэддоксом возвращаются в Викторию.

– Пора сворачиваться, – сказала Клэр, натянув капюшон. – Выбираем ле́сочки… – Она достала радиопередатчик и нажала кнопку: – Клэр вызывает Рекса, Клэр вызывает Рекса!