Она включила фонарик. Почти отвесная тропа из грязи, камней и мха уходила в чащу. В грязи отпечатался свежий след. Энджи повела лучом выше. Еще следы. Уводят все дальше в лес.

Ей не успеть спуститься со скалы и спасти Мэддокса или Джинни: едва срезанный кокон из пленки упал в воду, как течение увлекло его в устье Скукумчака. Если Мэддокс привязался к кольцу в скале и еще жив, он сможет подтянуть себя и дочь к каменному выступу. Энджи приказала себе так и думать и сбросила рюкзак, онемевшими пальцами расстегивая боковой карман с рацией. Передатчик бесполезен, если в радиусе действия никого нет; вряд ли отряд быстрого реагирования уже близко, если спасательная операция вообще продолжается. Но вдруг все же кто-то ее услышит…

Включив рацию, Энджи внятно проговорила:

– Офицер полиции запрашивает помощь. Старая эстакада в ущелье Скукумчак. Нужна помощь. Ущелье Скукумчак.

Подождав, она повторила вызов. В эфире царила тишина. Энджи попробовала снова, но ответа так и не дождалась. Убрав передатчик, она забросила винтовку и рюкзак на спину и, светя себе под ноги, пошла вверх по тропе, стараясь шагать как можно быстрее. Мокрый снег густо сыпал с неба, тропа была скользкой, Энджи то и дело падала, но всякий раз вставала и шла вперед. Горло начало саднить, одежда под курткой промокла от пота, но Паллорино думала только о том, чтобы задержать убийцу, перехватить его, прежде чем он скроется в лесу.

Единственным преимуществом можно было считать то, что Аддамс не подозревал о преследовании.

Энджи шла несколько часов. Мышцы сводило, ступни онемели. Сердце учащенно било в гулкий барабан. Дневной свет просачивался в чащу леса, но под плотным сплетением вековых ветвей и в такую пасмурную погоду видимость оставалась плохой. Энджи все чаще спотыкалась, но шла по следу, не замечая времени. В лесу снова стало темнеть.

И вдруг следы оборвались.

Энджи сразу выключила фонарик, но было слишком поздно. Треск винтовки заставил ее посмотреть вправо и вверх, и тут же что-то ударило ей в руку. От боли и толчка Паллорино потеряла равновесие, зацепилась сапогом за корень и растянулась во весь рост на камнях. В плече словно что-то взорвалось. Наверху затрещали кусты: негодяй убегал. Ярость пересилила боль, заставив кровь вскипеть: хватаясь за ветки здоровой рукой, Энджи поднялась, подобрала винтовку и, шатаясь, двинулась за Аддамсом.

От боли на глазах выступили слезы. Горячая кровь сразу пропитала рукав и липкими струйками стекала к локтю. Стало трудно дышать. Голова кружилась так, что темнеющий лес уплывал куда-то в сторону. Энджи остановилась, задыхаясь, и через силу прислушалась. Впереди снова раздался треск – Аддамс ломился через какой-то куст, и вдруг там мелькнул свет фонарика: преступник уходил по крутому, поросшему мхом склону и нечаянно выдал себя.

Действуя здоровой рукой и осторожно помогая раненой, Энджи вложила приклад винтовки в ямку между плечом и щекой. Она глубоко вдохнула и прицелилась в центр темного пятна. Положив согнутый палец на спусковой крючок, она медленно выдохнула и в самом конце выдоха выстрелила. Винтовка дернулась, звук громом отдался под кронами векового леса. Пот и тающий снег застилали глаза, мешали что-нибудь разглядеть. Энджи увидела, как Аддамс зашатался и упал, но не остался лежать, а пополз вверх по склону, поднялся на ноги и поковылял дальше.

В груди Энджи проснулся и взревел дикий, не умеющий рассуждать зверь. Будто воочию она увидела тело Драммонд на столе в морге, труп Хокинг во время вскрытия. Аддамс сделал это с ними только потому, что они были женщинами и подошли его извращенным сексуальным фантазиям.

«Я пришла к вам, потому что вы сказали – вам не все равно, и я вам поверила…»

Она подвела Мерри Уинстон.

И других, пострадавших до нее… И Джинни, и Мэддокса…

И вдруг впереди снова появилась маленькая девочка в розовом сиянии – приплыла вместе с клубами тумана, кравшегося между деревьями. В лесу стало уже совсем темно – неужели опять ночь?

Слова – как бурлящая река, как свист ветра, как шум разбивающихся о берег приливных волн – зазвучали в ушах Энджи. От эха голова зазвенела, как колокол, и в такт зарокотали и вековой лес вокруг, и затянутое плотными тучами небо:

– Пойдем в рощу поиграть… пойдем… играть…

Девочка засмеялась, повернулась и побежала в чащу, вслед за Аддамсом.

Энджи двинулась туда. Розовое светящееся пятнышко тянуло ее за собой, будто за некие струны, прикрепленные к сердцу. Тяжело дыша, Энджи шла вперед, спотыкалась, ползла, снова вставала и шагала дальше, переполняемая решимостью защитить это розовое сияние, уберечь от воплощения зла, которым был Аддамс.

Поднявшись на гребень холма, она увидела его.

Аддамса.

Он сидел на валуне и держался за бедро, опустив голову. Винтовка лежала на земле у его сапог. Она ранила негодяя.

– Спенсер Аддамс! – заорала Энджи.

Он мгновенно вскинул голову.

Она увидела его лицо, белое в свете фонаря. Их взгляды встретились. Секунду преступник сидел неподвижно. Энджи вскинула винтовку к плечу, не обращая внимания на боль в руке.

– Отойдите от оружия и лягте на землю! Быстро! – Она пошла вперед. – Ничком, на живот!

Очень медленно, глядя ей в глаза, Аддамс начал опускаться на землю. Маленькая девочка присела за валуном, на котором он только что сидел. Энджи моргнула, чтобы сосредоточиться: дождь и пот заливали глаза. Аддамс пристально смотрел на нее, и от этого взгляда время начало растягиваться и коробиться.

– Быстро! – закричала она, и голос треснул. Палец плотнее лег на спусковой крючок. Откуда-то послышалась мелодия колыбельной – сперва тихо и будто издалека, затем громче, нестройно и вразнобой, как на ярмарочной карусели: «Жили-были два котенка… А-а-а, а-а-а, два котенка…»

Энджи сглотнула. Палец зудел на крючке. Она смотрела в глаза этому дьяволу, но реальность начала рябить и расплываться. Аддамс сделал неуловимо-быстрое движение и вдруг оказался сидящим на корточках, целясь в нее из подобранной винтовки. Энджи согнула палец до упора.

Голова Аддамса дернулась назад, он выронил винтовку, тело будто зависло в воздухе, но он по-прежнему смотрел на Энджи. Кровь, черная в свете фонаря, расцвела вокруг его рта, и он стал походить на безумного, смеющегося клоуна. Через мгновение Аддамс рухнул навзничь.

Тяжело дыша, Энджи пошла к нему.

Он лежал на спине, извиваясь в грязи. Паллорино ударила его в челюсть слева. Он потянулся к ней – судорожно сведенная рука напоминала когтистую лапу, – словно желая молить о пощаде. Хватаясь за ноги Энджи, он что-то говорил, что-то кричал перемазанной кровью пастью, извивался в грязи, стараясь отползти. Сердце Энджи будто наполнилось жидким льдом, а ярость грибницей мгновенно проросла через все тело, прогнав из измученного разума последние остатки логики. «Жили-были два котенка…»

Энджи вскинула винтовку и выстрелила. Еще раз и еще. В лицо, в упор. Она опустошила десятизарядный магазин и только тогда упала на колени в грязь, дрожа всем телом.

Слезы катились по ее лицу.

Среда, 20 декабря

Энджи постепенно осознавала, что она лежит в постели. Тело болело как избитое. Она попыталась открыть глаза, но от света стало еще больнее, и она плотно зажмурилась. Ее замутило. Во рту было сухо и горько, в голове царила какая-то сумятица, и вдруг молнией сверкнула мысль: Спенсер Аддамс!

Она преследовала его от Скукумчака.

Глаза широко распахнулись. Больница, вот это что. Она в палате. Энджи попыталась сесть, но к горлу снова подступила тошнота, и Паллорино со стоном рухнула на подушку.

– Эй, ты, полегче! Не так резко.

Энджи медленно повернула голову и, моргая, вгляделась в говорящего, сидевшего на стуле в углу палаты.

– Хольгерсен?

Он отбросил с себя одеяло и встал.

– Где я? – Энджи вновь попыталась сесть повыше и спохватилась, что левая рука забинтована выше локтя и в ней пульсирует боль, неприятно отдаваясь в голове.