Я киваю.

— Мы нашли в воде рядом с Лииной страницы из дневника и маленькую алфавитную записную книжку, лежавшую в левом набедренном кармане штанов. — Я выкладываю на стол новые фотографии с изображением мокрых страниц и рисунков в записной книжке, в открытом и закрытом виде. Книжка узкая, в голубой пластиковой обложке. — Все было влажным, как и страницы дневника, но в лаборатории работают над просушкой, чтобы сохранить как можно больше записей и чернильных рисунков.

Ее мать наклоняется вперед и берет фотографию со страницами из дневника.

— Да, это почерк Лиины. — Она передает снимок мужу и тянется к фотографии записной книжки.

— Это не ее вещь. Я никогда не видела такой книжки.

— Вы уверены? — спрашивает Люк.

Она кивает.

— Есть мысли, кому она может принадлежать? — спрашиваю я.

В глазах Пратимы появляется странное выражение. Она колеблется, потом качает головой.

— Нет.

— Там есть телефонные номера некоторых детей из класса Лиины, — говорю я.

— Это не ее книжка.

Какой-то момент я смотрю на Пратиму. Она что-то скрывает. Я гляжу на Джасвиндера: его взгляд прикован ко мне. За родительским горем я ощущаю растущую напряженность. Мне становится любопытно.

— Вы уже опознали ключ, найденный в ее рюкзаке, — говорю я. — Ее бумажник и кроссовки «Найк». У вас есть какие-то идеи, кому может принадлежать книга стихов или что значат инициалы А. К.?

— Нет, — отвечает Джасвиндер. — Но Лиина одалживала книги. Она изучала английскую художественную литературу на уровне выпускного класса. У нее был репетитор. Иногда он давал ей книги, как и другие учителя из школы.

— И ее кузен Дарш, — добавляет Пратима. — Он одалживает ей книги.

— Только не поэзию, — возражает Джасвиндер. — Дарш не читает стихи, он любит популярные романы.

— Он еще отдал Лиине эти кроссовки «Найк», — говорит Пратима. Ее нижняя губа дрожит. — Она… Лиина так хотела их иметь, но они дорогие, понимаете? И он преподнес ей сюрприз на день рождения.

— Дарш и Лиина были близки? — спрашивает Люк.

Пратима кивает, ее глаза вновь наполняются слезами.

— Он был очень добр к ней. Лиина… плохо ладила со своими одноклассниками, но Дарш всегда был готов помочь. Когда она убежала из дома в прошлом году, то отправилась к нему. Он приютил ее на несколько дней. Сообщил нам без ее ведома, что с ней все хорошо и нам нужно ненадолго оставить ее в покое, пока она не вернется домой.

Передо мной разворачивается воспоминание. Лиина одиноко сидела на трибуне в школьном спортзале и ела картофельные чипсы из пакета, пока другие девочки из баскетбольной команды заканчивали тренировку. Я приехала пораньше, чтобы забрать Мэдди. Когда я поднялась на трибуну, чтобы подождать рядом с Лииной, группа детей прошла мимо по пути в раздевалку. Они обсуждали Лиину — достаточно громко, чтобы она могла слышать их.

— Если бы она не попыталась так глупо блокировать меня, то не упала бы и не вывихнула лодыжку. Она сама виновата… Даже не знаю, почему ее взяли в команду.

— Может быть, тренер пожалел ее.

— Жаль деточку? Наверное, ей нужно попробовать танец живота.

Смех.

— Эта неуклюжая корова скоро переломает себе ноги.

— А ее отец еще и обвинит меня, что я заблокировала ее!

— Эй, он же с…ный водитель автобуса. Что он может сделать? Подать в суд?

— Он страшный. Ты видела его глаза? Готова поспорить, он прячет в тюрбане ихний кривой нож…

Смешки и хихиканье сопровождали девочек, выходивших из спортзала. Двери медленно закрылись.

Я посмотрела на Лиину с сильно бьющимся сердцем. Она молча хрустит картофельными чипсами и смотрит прямо перед собой, словно в блаженном забвении.

— Ты в порядке, Лиина?

Она кивает, не глядя на меня. Я замечаю темный синяк у нее на запястье, другой на предплечье.

— Ты упала?

Она удивленно косится на меня.

— Я… просто поскользнулась и растянула лодыжку. Ничего страшного. Тренер сказал, что мне нужно немного посидеть.

— А как насчет синяков? Ты тоже получила их на тренировке?

— Позавчера поскользнулась на льду.

Нельзя получить кольцевой синяк на запястье от падения на лед. Я открываю рот, чтобы задать следующий вопрос, когда Мэдди подбегает к нам, скрипя кроссовками по деревянному полу. Болтающийся конский хвостик, румяные щеки, сплошные улыбки, объятия и просьбы поспешить в городскую библиотеку, пока она не закрылась. Завтра утром ей нужно сдать школьный проект.

Я позабыла о том разговоре в спортзале. О Лиине, сидевшей на пустой трибуне и жевавшей картофельные чипсы. До сих пор. Пока не оказалась в этом скромном и опрятном доме, вместе со сломленными горем родителями. И я глубоко сожалею, что тогда не отреагировала на расистские шуточки и хулиганские нотки. Такие вещи изолируют человека от общества, делают его уязвимым. В результате он чувствует себя одиноким. У него нет группы поддержки. Возможно, именно поэтому Лиина оказалась одна на мосту Дьявола.

И внезапно я понимаю, что ошибалась. То, что случилось с Лииной, было гораздо менее вероятно для девушки вроде Мэдди, окруженной близкими друзьями.

Я провожу ладонью по губам.

— Вы… у вас есть представление, где может находиться остальная часть дневника Лиины?

— Нет, — голос Пратимы снова ломается. — Лиина всегда что-то писала. Она хотела стать писательницей, когда закончит школу. Она хотела путешествовать. Возможно, даже стать зарубежной корреспонденткой. Можете снова посмотреть в ее комнате.

— Спасибо, мы попробуем. — Я колеблюсь, ощущая на себе взгляд Люка. Он хочет, чтобы мы закончили показ фотографий. Я набираю в грудь побольше воздуха.

— Еще мы нашли… вот это. — Я кладу на стол фотографию кельтского медальона. — Он запутался в волосах Лиины, цепочка была порвана.

Оба смотрят на фотографию. Джасвиндер медленно качает головой.

— Я не видел, чтобы она носила это.

Я поворачиваюсь к Пратиме. Она выглядит почти испуганной.

— Я… я этого раньше не видела.

— Вы уверены?

— Это не ее вещь. — Пратима отодвигает колени в сторону от ее мужа и смотрит в пол.

— Возможно, вы не замечали медальон у нее под одеждой? — нажимаю я.

Молчание.

Пратима потирает бедро, не поднимая взгляда. Я мысленно беру на заметку вернуться к этому немного позже, но тут вмешивается Люк. Он жестко стучит пальцем по снимку медальона.

— Эти филигранные узоры на серебре выполнены в форме кельтских узлов, — говорит он. — Бесконечные узлы. Считается, что кельтский узел символизирует любовь или нескончаемую преданность. Некоторые христиане рассматривают их как символ Святой Троицы…

— Только не Лиина, — резко и внезапно перебивает ее отец. Люк замолкает и пристально смотрит на них.

Глаза Джасвиндера мечут молнии.

— Она не стала бы носить ничего подобного, — он взмахивает рукой в сторону фотографии. — Это не ее вещь.

Я быстро переглядываюсь с Люком, но его лицо остается бесстрастным.

— Почему… зачем кому-то делать это? — снова причитает Пратима. — Зачем, зачем, зачем?

— Иногда люди творят ужасные вещи, Пратима, — говорю я. — Иногда мы не можем до конца понять, какая тьма движет человеком. Но я обещаю: мы сделаем все возможное, чтобы найти и арестовать ее убийцу. А когда мы найдем его, то, возможно, узнаем причину.

Я поворачиваюсь к Люку.

— Я пойду наверх с Пратимой и еще раз осмотрю комнату Лиины.

Я собираюсь отделить ее от мужа.

Он удерживает мой взгляд и кивает.

Пратима наблюдает за мной из дверного проема, ведущего в комнату ее дочери. Я остро сознаю, что топчу ботинками палевый ковер. Протокол полицейской работы не предусматривает возможности снимать уличную обувь в жилых помещениях. За окном спальни виднеется белесое зимнее небо. Скоро стемнеет. Это темнота такого рода, которая наползает все раньше и раньше с каждым днем до зимнего солнцестояния и погружает нас в самую длинную ночь года.