Погода и темнота мешали передвижению. Налобные фонари отражали только туман и снежные хлопья. Тана сняла козырек со шлема, потому что его залепило снегом, но постоянно смаргивать лезущие в глаза снежинки и вдыхать синий дым двухтактного двигателя было ненамного лучше. Они въехали в густой лес, и стало еще сложнее.

Внезапно машина Дэмиена встала. Он поднял руку вверх — знак остановиться. Тана притормозила, тяжелый снегоход подъехал туда, куда указывал Дэмиен.

— Что там такое?

В свете фар, над самой тропой, по которой они двигались, на веревке, свисавшей с самых верхних ветвей высокой ели, болтался кокон. Тана не сразу поняла, что это.

Господи Иисусе!

Тело.

Замотанное в окровавленную ткань, висящее на дереве тело.

Она слезла со снегохода, рванула по снегу к свертку, качавшемуся на ветру, но тут Дэмиен сильно дернул ее за руку, и Тана упала лицом в сугроб.

— Смотри! — сказал он, пока она, выпрямившись, усиленно моргала, и указал на что-то маленькое, синее, торчавшее из-под снега.

— Это ловушка, — объяснил Дэмиен. — В снегу выкопана яма и накрыта куском синего брезента. Уверен, тут такая дыра, что и снегоход провалится.

— Как? — прошептала Тана, не отрывая глаз от кокона на веревке. — Как она это сделала? Раскопать такую яму в замерзшей земле…

— Взрыв, — сказал Уэйн, подойдя к ним. В руке он держал остатки динамитного патрона. — Она не копала землю, а подорвала. — Он посмотрел вверх, на кокон. — Снять приманку нетрудно, если немного сечь в механике.

Тана сглотнула, поднялась на ноги. Макалистер, должно быть, взяла взрывчатку в лагере ВестМина. Или у рабочих по контракту, далеко от Твин-Риверса.

— Это не приманка, — Тана внимательно вгляделась в сверток, — это человек.

Из кокона торчала голова в темной шапке — нет, не темной, промокшей от крови. Тана достала охотничий фонарь, навела на лицо несчастного. Со лба из-под шапки свисал клок волос. Сердце замерло и тут же неровно забилось.

— Это Бабах, — прошептала она. Живот свело. Сверток едва заметно качнулся. — Он жив! Надо снять его! Немедленно!

Дэмиен и его приятели взялись за концы синего куска брезента и оттащили его к снегоходам. Недавно выпавший снег и срезанные ветки лавиной рухнули в яму, подняв волну белой пыли.

— Вот дерьмо, — сказал Дэмиен. Все стояли и смотрели на яму. Остро заточенные березовые стволы торчали из нее, блестя в свете фонарей, как кости. Тот, кто упал бы в яму, немедленно погиб бы, напоровшись на эти колья.

— Если кто-то заберется сюда, — пробормотал Престон, указывая на дерево, — и перережет веревку, Бабах шлепнется прямо на колья. В одиночку его никто из нас не удержит, а двоих ветка не выдержит.

— Сначала нужно повесить новую веревку, — сказал Уэйн. — На ветку дерева ближе к нам. Кто-нибудь встанет у края ямы и возьмется за конец новой веревки. Мы перекинем ее через ветку, на которой висит Бабах, и обвяжем его тело этой веревкой. В это же время кто-нибудь обрежет старую веревку, тело качнется в другую сторону, и тот, кто стоит у края ямы, снимет Бабаха.

Они принялись за работу. Лен и Дэмиен с веревками в руках забрались на деревья. Янкоски встал у края ямы, чтобы подхватить Бабаха, но неожиданно воздух прорезал выстрел. Все замерли. Янкоски сдавленно пискнул, Тана метнулась к нему.

Он хватался за шею. Между пальцами сочилась кровь. Резко пошатнулся, и прежде чем Тана успела его оттащить, свалился в яму. Ахнул от боли, когда колья прорвали ткань куртки, воткнулись в кожу. Все замерли в ужасе, глядя на лежавшего в яме Янкоски, широко распахнувшего глаза. Черная кровь струилась изо рта, два кола пронзили грудь насквозь.

Тана сняла перчатки, легла на живот.

— Кто-нибудь, подержите меня за ноги.

Уэйн крепко вцепился в ее лодыжки. Она дотянулась до Янкоски, ощупала шею, ища пульс, но его невидящие глаза уже сказали ей — пульса нет.

Она придвинулась чуть ближе, чтобы ощупать получше, чтобы убедиться наверняка, но тут пуля влетела в сугроб у самого бедра Таны. Она ахнула и отползла в сторону. Новая пуля вонзилась в ствол дерева, в воздух взвилось черное облако от шрапнели.

— Гасите фонари! — закричала Тана. Они были легкой добычей — налобные фонари ярко горели в темноте. Выключили, затихли. Уэйн и Дэмиен так и сидели на деревьях. Нужно было поторапливаться, чтобы снять Бабаха, пока он еще жив. Она осторожно подобралась к Калебу, ничком лежавшему в снегу.

— Похоже, стреляли оттуда, — сказала она, указывая на восток. — Вставай. Где-то поблизости должен быть горный хребет. Она, по всей видимости, заманила нас в овраг. Выясните вместе с Престоном, как добраться до хребта, а мы пока займемся Бабахом. Свистите, если все в порядке и если нужна помощь.

Калеб молчал.

— Ты в порядке, Калеб? Справишься? — Чувство вины накатило тяжелой волной. Это она виновата. Из-за нее эти ребята в опасности, и теперь у них нет другого выхода, кроме как бороться, иначе все погибнут.

— Твою мать… я убью эту суку…

— Полегче, Калеб. Держи себя в руках, ладно? Сосредоточься. Ты нужен нам. Однажды ты станешь вождем, как твой отец. Ты же понимаешь? Мы все должны вернуться отсюда живыми.

— Янкоски не вернется.

Новая волна раскаяния и тошноты была такой сильной, что Тана на секунду закрыла глаза.

Не время думать об этом, Тана. Сосредоточься, иначе потеряешь остальных.

— Мы справимся, констебль, — сказал Калеб. — Мы с ней справимся. — Взяв ружье, он побрел вслед за Престоном.

Еще один выстрел отдался эхом от дерева, пока Дэмиен и Лен осторожно обвязывали тело Бабаха веревкой. Ярко-белый снег давал хоть какую-то видимость. Когда Дэмиен почти справился, с утеса послышались звуки стрельбы. Тана молилась, чтобы все обошлось.

— Вы готовы? — спросил Дэмиен, сидевший на ветке над Бабахом.

— Готов, — ответил Уэйн, стоявший внизу.

— Давно готов, — Лен крепче сжал в руке веревку. Дэмиен перерезал ту, на которой болталось тело Бабаха, и в воздухе опять прогремел выстрел. Где-то далеко зарычал, заскулил снегоход. Раздался один резкий свист, и от облегчения на глаза Таны навернулись слезы. Значит, у Джейми и Престона все в порядке, но Макалистер с ними нет.

Кокон пошатнулся, как глыба, ветка соседнего дерева приняла на себя всю тяжесть.

— Давай, Лен! — закричал Уэйн.

Лен напрягся, подхватывая Бабаха, и медленно опустил сверток вниз, где ждала Тана. Вся дрожа, она положила Бабаха на землю, вновь включила налобный фонарь и пришла в ужас. Казалось, он боролся с гризли — все лицо было покрыто огромными зияющими ранами, уже переставшими кровоточить. Брезент внизу весь промок от крови.

— Бабах, — позвала она, коснувшись холодной кожи его лица. — Бабах?

Он с трудом открыл глаза. Сердце Таны сжалось. О господи.

— Все будет хорошо. Среди нас парамедик. Да вот он.

Из-за деревьев вышли Престон и Калеб.

— Она смылась, — сказал Калеб. — Движется на восток. Ох ты ж… — только и выговорил он, увидев лицо Бабаха.

— Тана, это ты? — прошептал Бабах.

— Мы тебя спасли, — ее голос дрожал, глаза ничего не видели от слез, — все будет в порядке.

Вот ведь засранец. Он даже попытался улыбнуться на секунду, но лицо вновь свело болью. Даже попытался заговорить.

— Она… Хизер… утащила Минди… в пустошь, — сдавленно прохрипел он. Губы потрескались. — Я пришел… когда она… она тащила ее в сад… больших камней… это опасно…

— Она жива? Минди жива?

Он чуть заметно покачал головой. У Таны упало сердце.

— Она… может быть, нет… будь осторожна, Тана… будь осто… — Он застонал от боли и потерял сознание.

Они быстро перерезали веревки, размотали брезент. Тана увидела, что случилось с его ногой, и у нее перехватило дыхание.

— Похоже, медвежий капкан, — сказал Уэйн. Тана вспомнила, что ей рассказали об отце Хизер, который застрял в капкане и его разорвали волки.

Престон разрезал штанину, ботинок и носок Бабаха, залил рану антисептиком и антибактериальным средством, туго перевязал. Укрыл Бабаха одеялом, уложил в спальный мешок с подогревом. Тана помогала ему. Калеб тем временем заснял на фотоаппарат Таны ловушку, колья, тело Янкоски. Потом Лен, Уэйн, Джейми и Дэмиен осторожно вытащили тело из ямы, обернули брезентом, в который был завернут Бабах, уложили в прицеп. Они работали быстро и тихо, сознавая, что Макалистер может быть где-то рядом, и Минди тоже, живая или мертвая. Может быть, она лежит в загадочном «саду больших камней», если только в словах Бабаха был какой-то смысл.