– Пожалуй. – Энджи взглянула на мать, безучастно смотревшую на свое отражение в оконном стекле. – Как мама? – тихо спросила она.

– Сегодня ничего. Ты выбрала хороший день – может, она тебя даже узнает.

Энджи подтянула плетеное кресло и села лицом к больной. Приемная мать казалась тенью прежней Мириам: пустые глаза, осунувшееся лицо. Сильная седина, длинными прядями пробившая некогда огненно-рыжую шевелюру, придавала ее облику нечто клоунское.

У Энджи сжалось сердце.

Мириам и Джозеф Паллорино хранили прошлое Энджи в секрете от всех. Они не придумали ничего лучше, чем вставить четырехлетнего приемыша на место своей погибшей дочурки. Даже назвали безымянного подкидыша именем покойной. Но их можно понять – ими двигало безутешное горе, отчаянье и любовь, пусть и своеобразно понятая.

Сильно ли отличался фамильный секрет четы Паллорино от тех тайн, которые столь яростно охраняли Толлеты, Кармана и Джейкоби, защищая Акселя Толлета, родную кровь?

Энджи помрачнела, вспомнив о Толлетах и Кармана, а заодно о «Додже», который пытался столкнуть ее в озеро, и о стрелах, выпущенных в них с Клэр в мшистой роще.

Если это дело рук одной и той же шайки, они, наверное, пытались запугать ее и вынудить отказаться от расследования гибели Поттера Бейтса.

Однако беспокойство не проходило. Энджи мучило ощущение чего-то незаконченного, не до конца понятного. Казалось, она упускает что-то важное, маячащее совсем рядом, не даваясь в руки.

Отогнав беспокойство, Энджи сосредоточилась на том, зачем она пришла, на хорошем, которое отныне решила пестовать и лелеять. Она взяла холодные, с набрякшими венами руки матери в свои.

– Мамуль, привет, как поживаешь? Ты сегодня наблюдаешь за птицами? Им нравится новая кормушка, которую я привезла в прошлый раз?

На лице Мириам отразилось замешательство, и она с беспокойством наморщила лоб, беспомощно поглядев на мужа.

– Это Энджи, милая, – подсказал Джозеф Паллорино. – Наша Энджи.

Мириам начала раскачиваться в кресле.

– Энджи. Энджи, – хмурясь, повторила она. – А кто такая Энджи?

Энджи вынула телефон.

– Мам, я хочу тебе что-то показать.

Открыв фотографию, которую Джинни сделала на ее телефон в свадебном бутике, она повернула экран к Мириам.

Слегка дрожащими руками Мириам Паллорино взяла телефон и пристально вгляделась в фотографию. Лицо ее просветлело, и она погладила изображение кончиками пальцев.

– Принцесса-невеста, – прошептала она. – Какая красивая… – Мириам поглядела Энджи в глаза. – Она – это ты. Она наша Энджи. Мое дитя выходит замуж?

У Энджи защипало глаза. Она кашлянула.

– Есть такая вероятность. Помнишь детектива Джеймса Мэддокса, я еще приводила его сюда? Такой высокий, темноволосый, с синими глазами? – Она взглянула на отца. Джозеф Паллорино сидел, растроганный до слез. – Мы в принципе подумываем пожениться. Пап, ты поведешь меня к алтарю?

Отец уставился на нее, затем повернулся к жене. Смаргивая слезы, скатывавшиеся из уголков глаз, он закивал и проговорил хрипло и тихо:

– Значит, ты нас простила, Энджи? За то, что мы сделали? Скрыли от тебя?

Она встала и обняла отца. Джозеф Паллорино крепко-крепко прижал ее к себе, и Энджи почувствовала, что он плачет. От него пахло знакомо и хорошо – старым свитером, лосьоном после бритья. Пахло папой. И Энджи зарылась лицом в старый вязаный свитер с кожаными заплатами на локтях.

– Я люблю тебя, моя маленькая, – прошептал он ей в волосы. – Я тебя так люблю! Прости меня, что мы тебе не…

– Тс-с-с. – Энджи отодвинулась и решительно взяла отца за плечи. – Не надо это говорить. Папа, ты хороший человек.

Куда лучше, чем доктор Даг Харт, твой ровесник и тоже преподаватель Университета Виктории…

– Мне очень повезло, что это вы меня взяли, – добавила она и поцеловала отца в щеку.

Джозеф Паллорино не сводил с нее глаз. Время будто остановилось. Дождь громко стучал по стеклам, небо потемнело еще сильнее.

– Энджи, ты даже не представляешь, как мне нужно было это услышать.

– А мне – сказать. Пап, я тебя люблю. – Она поглядела на мать, смотревшую в залитое дождем окно. – Я вас обоих люблю всем сердцем.

Мириам Паллорино снова начала раскачиваться в кресле, тихо напевая:

– Ave, Maria, vergin del ciel, sovrana di grazie e madre pia…

– Может, мама споет на венчании? – предложила Энджи.

– Может быть, – улыбнулся Джозеф Паллорино.

Несмотря на усталость, Энджи переполняла невероятная легкость, когда она ехала домой. Она свернула на шоссе, тянувшееся вдоль Внутренней гавани. Огни витрин казались особенно яркими и приветливыми холодным туманным вечером. По тротуарам шли закутанные покупатели, закрываясь зонтами от ветра с моря. Скоро декабрь и ровно год с того дня, когда они с Хольгерсеном приехали на вызов в связи с найденной на кладбище изрезанной и изнасилованной Грейси Драммонд. Энджи тогда с неприязнью относилась к Рождеству, смутно недолюбливая этот праздник. Но потом она познакомилась с Джеймсом Мэддоксом, и он перевернул ее жизнь. Он стал ее напарником, начальником, любовником, а теперь, возможно, и мужем. При этой мысли у Энджи внутри все пело, когда она остановилась на красный свет.

Мобильный зазвонил, когда она смотрела, как пешеходы переходят дорогу. Энджи ответила через блютус:

– Слушаю!

– Это частный детектив Энджи Паллорино? – спросил незнакомый женский голос. Звонившая явно робела.

Что-то в ее тоне заставило Энджи насторожиться.

– Да, это я. А с кем я говорю?

В трубке кашлянули.

– Я Софи Розенблюм, Софи Синович-Розенблюм. В университете я дружила с Жасмин Гулати. Я только что вернулась из отпуска и узнала из новостей, что нашли ее останки и идентифицировали. Моя соседка, которая присматривала за домом в наше отсутствие, передала, что вы приезжали задать несколько вопросов, а она направила вас к Мие.

– О, спасибо за звонок, Софи. – На светофоре загорелся зеленый, и Энджи тронула машину с места. – Миа мне помогла, спасибо.

– Я ей звонила. Она призналась, что рассказала вам об аборте Жасмин…

– Да.

– Так ведь Жасмин не стала делать аборт!

У Энджи перехватило дыхание. Она ударила по тормозам и с визгом свернула к обочине.

– Что вы сказали?!

– Я поехала с ней в женскую клинику на материке, но в последний момент Жасмин струсила. Не решилась. Она не делала аборт!

– Мне нужна твоя голова, – начала Энджи, усаживаясь за столик напротив Барб О’Хейган, и выложила предварительный отчет коронера о смерти Жасмин Гулати. – Спасибо, что выкроила время, хотя я свалилась как снег на голову, – Паллорино подняла руку, подзывая официантку.

Энджи позвонила старой патологоанатомше из машины сразу после того, как Софи Синович оглушила ее своей новостью. Барб О’Хейган была ей не просто коллегой, но давней подругой и конфиденткой и только обрадовалась возможности встретиться с Энджи за ужином в «Коновале Джоне», пабе в стиле тюдор.

– А я-то надеялась, тебе хватит и моего прелестного личика!

Энджи засмеялась. Подошла официантка.

– Барб, что ты будешь? Как обычно?

– А почему нет? Чтобы старый желудок хорошо работал.

– Вот погоди, вскроют еще твой труп на столе в морге!

– Это уж как пить дать.

Энджи повернулась к официантке:

– Значит, «Лагавулин» шестнадцатилетний, двойную порцию, и… а, ладно, несите два. В мой положите кубик льда. И два гиннесс-пая с картошкой и горошком, – она вопросительно поглядела на Барб, и «королева морга» кивнула. Официантка ушла выполнять заказ.

Энджи скроила гримаску:

– Мама в детстве заставляла меня есть горошек, а теперь я заказала его без принуждения.

– Главное, чтоб помягче был, помягче!

– Не пожалеть бы потом…

– Поверь, это будет лучшая еда, какую ты ела за долгое время. Как дела, Энджи? Я слышала, ты с блеском провела расследование дела Гулати для старой Джилли «Музыкальный автомат»? Кто бы мог подумать – четырнадцатилетняя убийца! Интересная патология, наверняка в учебники войдет. Хотя я уже так давно в этом бизнесе, что меня ничем не удивить.