– Я это… – Она поглядела в небо, будто некая торжественность могла помочь удержать все хотя бы так, как есть, или подсказать какие-то ответы. Из последних сил сохраняя самообладание, Энджи кивнула на корзину: – Я тут привезла тебе индейку небольшую и на гарнир кое-что. Ты когда вечером поедешь к маме… Санитарки сказали, что некоторые семьи привозят в Сент-Агнес праздничный ужин и делятся с остальными… – В горле встал ком – они втроем так хорошо сидели когда-то у праздничной елки! Но теперь ко всем воспоминаниям примешивалось новое чувство: что ее предали.

– Поехали со мной сегодня к ней, Энджи, – попросил отец.

Сжав губы, Энджи помотала головой:

– Не могу. Пока еще не могу.

Отец долго смотрел на нее.

– Мы ничего плохого не хотели.

Энджи кивнула, не вынимая рук из карманов.

– Я понимаю.

– Мы тебя любили и до сих пор любим.

Она снова кивнула. Холодный ветер бросил волосы в лицо.

– Мне пора ехать.

– Опять на работу?

– На панихиду. По подруге.

– Счастливого Рождества, Энджи.

– Спасибо. Пап, ты… ты береги себя.

Выступавший в море мыс был полон древней истории и высоких золотистых трав. Безмолвным часовым высился тотемный столб. Лысый орел со взъерошенными соленым ветром перьями устроился на столбе и озирал группку людей, собравшихся внизу. Энджи держалась чуть поодаль от других скорбящих.

– Листья не должны вянуть и опадать ранней весной, – сказал пастор Единой церкви, когда пепел Мерри Уинстон развеивали над морем. Ветер подхватил его и понес к бледному зимнему горизонту. – Зима не должна наступать раньше времени…

Пастор Маркус из «Харбор-хауса» тоже пришел на панихиду, и подруга Уинстон Нина, и еще несколько оборванных молодых женщин, потиравших носы и дрожавших от холода. Лео не приехал, вообще больше никого из полиции не было. И в этот проникновенный момент Энджи ощутила свое родство с этой пестрой компанией – она сейчас тоже до известной степени выброшена на обочину жизни и оставлена в одиночестве.

– …ибо нет ответа на смерть, особенно преждевременную, кроме как жить, жадно и страстно…

Энджи повернулась и пошла по заросшей травой тропке к стоянке.

У «краун вик» ее кое-кто ждал. Высокий, в черном пальто. Иссиня-черные волосы, взъерошенные, как перья того орла на соленом ветру.

Мэддокс.

Энджи остановилась, но овладела собой и подошла к нему.

В его лице не было ни кровинки, глаза ввалились, щеки запали.

– Ты меня избегаешь, – упрекнул он. Голос звучал сурово, почти сердито. Даже удрученно. – Ты не отвечаешь на звонки и не перезваниваешь. Почему?

– Даю тебе возможность спокойно поразмыслить.

– Кончай втирать, Паллорино. Мне не о чем размышлять, и ты это знаешь.

– Как Джинни?

– Джинни прекрасно. Тему не меняй.

– А Сабрина?

– Энджи!

– Мэддокс, я видела тебя с ней в больнице.

– Она – мать Джинни и всегда ею останется.

– Ну так и будьте вместе, я между вами не полезу. Ты сам рассказывал, как хотел спасти свою мечту, воскресить прошлое. Я уже однажды сделала глупость, Мэддокс, закрутив с женатым, и это разрушило его брак. Я до сих пор жалею о том романе, поэтому…

– Клуб?

И секс по ее правилам.

Энджи фыркнула и отвернулась к морю. Скорбящие уже расходились, цепочкой потянувшись по тропинке с мыса.

– Ну да…

– Тебе обязательно нужны такие крайности?

Она покосилась на него.

– Я подписал бумаги, Энджи, – сказал Мэддокс и пояснил после паузы: – Мой развод вступил в законную силу.

Она сразу поглядела на его безымянный палец, на котором уже не было кольца, а затем в лицо Мэддокса. Он смотрел на нее в упор. Энджи сглотнула.

– Я хочу, чтобы в моей жизни была ты.

– Мэддокс, ну давай не сейчас, я…

– Когда все закончится и ты вернешься к работе, мы просто известим руководство о том, что встречаемся, и они будут поручать нам расследования соответственно этому новому обстоятельству. Так бывает. Это стандартная процедура, все вполне реализуемо.

Если сердце способно одновременно распахнуться и сжаться в тугой комок, с Энджи произошло именно так. Кожа покрылась мурашками, но в страхе угадывался тайный шепот обещания.

– До возвращения к работе еще дожить надо. Будет служебная проверка, может, даже внутреннее расследование, это может занять…

– Энджи! – Мэддокс твердо взял ее за плечи. – Погляди на меня. Я здесь ради тебя. Я обязан тебе жизнью. Ты и Джинни спасла. Мне нужно, чтобы ты была со мной. Джек-О тоже по тебе скучает…

Энджи не удержала улыбки.

– А где он?

– Со своим нянем. У нас с тобой, видишь ли, планы на вечер.

Энджи попыталась отстраниться. Она боялась силы своего чувства к этому человеку.

– Ну я не знаю…

– Пойдем. – Он обнял ее за плечи и повел к «Импале». – Твою потом заберем.

Он открыл пассажирскую дверцу. Энджи колебалась.

– Садись.

– Куда мы поедем?

– Сегодня сочельник, традиция велит праздновать. Я должен как-то отблагодарить человека, который спас меня и Джинни, поставив на карту свою жизнь и карьеру, презрев все приказы ради меня и моей дочери. Я перед тобой в долгу.

Он закрыл за Энджи дверь и обошел машину.

Когда он сел рядом, Энджи проговорила:

– Я записалась к полицейскому психологу.

Мэддокс замер, встретившись с ней взглядом. Его глаза засверкали от эмоций.

– Мы с этим справимся, Энджи, – тихо пообещал он.

Мы…

Энджи ухватилась за это слово, а Мэддокс выехал со стоянки и повез их в город.

Когда Мэддокс свернул на шоссе, огибавшее бухту, Энджи поглядела на него:

– Ты говорил отделу внутренних расследований, что приказал мне не следовать за тобой?

– Да как-то не пришлось. Меня об этом не спрашивали.

Она молча смотрела на его профиль, понимая, что он снова ее прикрывал, рискуя работой. Сердце переполнили нежность и боль. Энджи отвернулась к окну, заштрихованному дождем, и спросила:

– Как там расследование? Какие направления выделились?

Пауза затянулась, и Энджи почувствовала коготок обиды.

– Следственная группа увеличивается, включили уже и государственных обвинителей. Сейчас я в основном занимаюсь «девушками со штрихкодом»…

– Ну, ну?..

Он бросил на нее взгляд:

– Строго между нами…

– Господи, Мэддокс, кому я могу проговориться?!

– На «Аманде Роуз» их было шесть. Четыре из Восточной Европы и две сирийки. Мы считаем, их купили в каком-нибудь лагере беженцев и переправили владельцам «Аманды Роуз». Возраст – от тринадцати до семнадцати. Молчат как рыбы – их били, запугивали, внушали, – если что, то… И у каждой на шее татуировка – штрихкод.

– Это мне нужно вести это расследование, – в отчаянии сказала Энджи. – Нашего же отдела работа!

– И будешь вести, когда вернешься. Это, кстати, случится раньше, чем ты думаешь.

– Не золоти мне пилюлю, Мэддокс. Все я понимаю. Избавь меня от утешений.

Он хмыкнул, свернув к Говернмент-стрит:

– Извини. Но я действительно считаю, что все так и будет. За тебя чуть не все управление.

– Это не меняет того факта, что… Стоп, а что мы здесь делаем?

Мэддокс остановил машину возле паба «Летающая свинья».

– Я туда не пойду, – отказалась Энджи.

– Еще как пойдешь. – Мэддокс распахнул для нее дверь. Изнутри донеслась музыка – энергичная, озорная. Энджи поколебалась.

– Почему ты заставляешь меня делать то, что я не хочу? – проворчала она.

Он широко улыбнулся, и в красивых синих глазах появился лукавый огонек.

– Заставляю? Кто же может заставить Энджи Паллорино!

Энджи вошла в паб, нервная и напряженная. В баре яблоку было негде упасть. На маленькой эстраде играл ансамбль.

Мэддокс снял пальто. Энджи окаменела, перехватив взгляд Лео, но старый детектив высоко поднял руку, и оркестр смолк. Все головы повернулись к ним. Лео опустил руку, и музыканты заиграли новую песню. К потолку с каждого столика полетели шары, и все присутствующие запели: