– У этого направления есть потенциал, Хольгерсен. Твоя задача просмотреть дела, не раскрытые столичной полицией, и отметить те, где есть хоть какой-то шанс. Вроде сортировки, понимаешь? Затем возьмешься за наиболее перспективные дела и получишь какие-то результаты, о которых мы сможем доложить начальству. Если будут успехи, это направление может стать целиком твоим. Мы сейчас говорим о карьерном росте.

Хольгерсену удалось выколупать жвачку из обертки, и он бросил зеленый кубик в рот, яростно жуя и решительно мотая головой.

– Работать с Харви Лео не стану! Ни за какие коврижки, блин.

Мэддокс поглядел через стекло на подчиненных, сидевших в общем зале, и понизил голос:

– Станешь. И я тебя попрошу следить за детективом Лео ястребом.

Хольгерсен замер и взглянул Мэддоксу в глаза:

– Это в каком же смысле, а? Чтобы я за ним шпионил? Вы это хотите сказать?

– Мне нужна кое-какая информация. Наблюдай, как он будет сортировать старые дела.

Хольгерсен нахмурился:

– Что-то я не догоняю.

Мэддокс взялся за ручку двери:

– Пойдем, я тебе покажу, что и как, чтобы вы начали с понедельника. Лео уже ждет.

Но Хольгерсен уперся.

– Черт… Блин… Босс, – прошептал он, – вы пошутили?

– Я совершенно серьезен.

Хольгерсен снова выругался, поковырял мыском линолеум и уставился в пол, обдумывая услышанное.

– Хранитель забытых душ, значит, – пробормотал он. – Старые дела и старая сволочь Харви Лео… – Кьель поднял голову: – Так вы объясните, в чем фокус? Что конкретно мне искать?

– Увидишь – сразу поймешь.

– Изволите мне голову морочить, сэр?

Мэддокс невесело улыбнулся.

– Если мне будет что тебе сказать, сразу скажу. Усек?

Хольгерсен наклонил голову:

– Вы что-то подозреваете, но доказательств у вас нет?

Мэддокс ничего не сказал.

– И отдел внутренних расследований уже копает? Я на них работаю, но не в курсе? Потому что если…

– Зато у тебя будут выходные, Хольгерсен. Нормальная рабочая неделя, практически без авралов.

– Я не люблю выходные!

– Ничего, полюбишь.

Суббота, 17 ноября

Энджи подъехала по названному адресу в Харлинг-Пойнт.

Перед ней был современный особняк четких линий – много стекла и колючих на вид растений, составлявших довольно неприветливый ландшафтный дизайн. Ранние сумерки усиливали гнетущее впечатление. Энджи, невольно заинтригованная, опустила стекло и потянулась к кнопке интеркома на одном из каменных столбов по обе стороны ворот.

Найти в Интернете информацию о Джилли Монеган оказалось проще простого – Энджи сразу поняла, откуда ей знакома эта фамилия. Монеган несколько десятилетий была судьей верховного суда Британской Колумбии, и писали о ней очень много.

Всю свою долгую карьеру судья Монеган отличалась дерзостью и прямодушием. В СМИ поднялась настоящая буря, когда Джилли Монеган вызвали в федеральный канадский совет судей в связи с ее недопустимым поведением: во время заседания суда Джилли то и дело оговаривалась, называя истицу обвиняемой (слушалось дело о домашнем насилии), и без обиняков спросила, почему та не ушла от мужа, узнав о своей беременности, раз он неоднократно избивал ее за годы брака. Это вызвало различные спекуляции – дескать, в силу преклонного возраста Монеган страдает старческой деменцией, но Джилли не стала дожидаться продолжения и подала в отставку в день своего семидесятипятилетия.

Энджи нажала кнопку интеркома.

– Кто это? – послышался женский голос.

– Энджи Паллорино к судье Монеган.

Ворота начали раздвигаться. Энджи подняла стекло и медленно двинулась по аллее. Створки ворот сразу поехали обратно. Дверь особняка открыла дебелая седовласая дама.

Энджи выбралась из машины, нагибая голову от дождя.

– Я Гудрун Реймер, – представилась женщина, протянув руку. – Экономка судьи Монеган.

Энджи поразилась силе ее рукопожатия, отметив грубые, шершавые руки, очень коротко подстриженные ногти без всякого маникюра. Немецкий акцент.

– Вы приехали рано, – констатировала Гудрун.

– На четыре минуты, – отозвалась Энджи, взглянув на часы.

– Судья Монеган примет вас через четыре минуты. Она весьма пунктуальна. Сейчас середина отлива, и у нее моцион на пляже. Но вы проходите. Можете подождать ее на террасе. Разуваться не надо, пальто не снимайте.

«Есть, мэм», – подумала Паллорино, проходя за Гудрун через маленькую прихожую в неожиданно стильную гостиную открытой планировки. Белые стены и кремовая мебель контрастировали с черными кожаными диванами и креслами, выгодно оттеняя сполохи неоново-ярких красок на явных подлинниках современного искусства. Стена, обращенная к морю, была прозрачной, и Энджи с тоской представила, какой великолепный вид открывается в хорошую погоду на пролив Хуан-де-Фука и заснеженные горные пики живописного американского полуострова Олимпик.

Гудрун отодвинула стеклянную дверь, и Энджи вышла на террасу, подойдя к перилам. Дом состоял из трех уровней, и с верхней террасы можно было видеть другую, с панорамным бассейном.

– Вот она идет, – сказала Гудрун из гостиной.

Энджи поглядела в ту сторону, куда указывала экономка. Далеко внизу сгорбленная фигурка, наклонившись против ветра и дождя, продвигалась по песку, помогая себе двумя тростями. Ветер рвал полы коричневого пальто. Зрелище напомнило Энджи жука-скарабея, упорно катящего свой шар под низким грозовым небом. Старая судья бросала вызов и непогоде, и бремени лет.

Вид одинокой старухи, борющейся с ветром на берегу бескрайнего серого океана, тронул в душе Энджи чувствительную струнку: Монеган уже за восемьдесят… Старуха доковыляла до первой ступеньки, и Энджи обернулась к Гудрун:

– Лестница какая длинная. Разве вы ей не поможете?

– Ей осталось только войти в лифт. Судья Монеган очень независимая натура. Если ей понадобится помощь, она попросит. Заходите в гостиную и позвольте принять у вас пальто, я сейчас сделаю чай.

Усадив Энджи на диван, Гудрун вышла.

Любуясь океаном, Паллорино мельком взглянула на часы. Четверть пятого.

– Здравствуйте, Анджела!

Подскочив как ужаленная, Энджи обернулась. Судья успела сменить пальто и сапоги на широкий свитер и тапочки и передвигалась по гостиной с яростью на лице. Однако Энджи, видевшая, как старуха гуляла по берегу, читала ее истинные эмоции – предельное напряжение сил против боли, желание не поддаться старческой немощи. У судьи Монеган была своя гордость – Энджи ее даже зауважала. Она будто заглянула в душу Джилли Монеган, а уж Паллорино хорошо знала, что такое боль и гордость… и страх показать свою слабость.

– Энджи, – поправила она, шагнув вперед и выставив руку. – Энджи Паллорино, не Анджела.

– Разумеется. – Старуха крепко, по-мужски пожала ей руку, ввинтившись глазками в лицо Энджи. – Очень приятно познакомиться с вами лично. В газетах и по телевизору вы выглядите хуже. Садитесь. Гудрун сейчас принесет чай. Или вы предпочитаете кофе?

– Я буду то же, что и вы.

– Тогда чай. – Судья вздрогнула от боли, опустившись на стул, стоящий диагонально от дивана, за стеклянным кофейным столиком. Появилась Гудрун с подносом, разлила чай в фарфоровые чашки и выставила блюдо имбирного печенья. Очень в духе старой Виктории – британские колониальные традиции здесь еще живы. Файф-о-клок в отеле «Фэрмонт Эмпресс» во Внутренней гавани вызывает восторг у американских туристов, как и «премилые старинные лавочки» и прочая британская специфика исторических кварталов. Из шкафа на другом конце гостиной Гудрун принесла обтянутую черной кожей коробку для хранения документов и поставила на пол возле стула судьи.

Поднеся чашку к губам слегка дрожащей рукой, Джилли Монеган сделала маленький глоток, пристально глядя на Гудрун, пока экономка не вышла из комнаты. Затем судья сказала:

– Перейду сразу к существу вопроса. Я хочу нанять вас расследовать старое дело, так называемый висяк.