Оливия застыла, охваченная каким-то глубинным чувством. Она смотрела, как плавно перекатываются мускулы под его гладкой загорелой кожей. Темные волосы повлажнели и прилипли к голове в странных местах: судя по всему, он прочесал их пальцами. Джинсы немного спустились.

В желудке Оливии заворочался горячий шар. Это шокировало ее. Двенадцать лет у нее не было такой реакции на мужчину. Ее как будто пригвоздили к месту, во рту пересохло. Казалось, она утратила способность отдавать команды своему мозгу, чтобы ее тело двигалось, чтобы сказать хоть что-то, дать Коулу знать, что она тут.

Он распаковал свои инструменты и достал из самолета оборудование. Рядом с ним лежали гаечный ключ и другие инструменты, а также маленькие лыжи, которые можно было прикрепить к колесам его самолета. Под свесами крыши завывал ветер, сухие ветки царапали крышу амбара. Лужицы света, проникавшего через щели, придавали коже Коула золотистый оттенок.

Оливия не могла не смотреть. Время замедлило ход, растянулось, словно резина. У Оливии закружилась голова.

Коул закрыл люк и поднялся на ноги. Постоял немного, потом повернулся и уставился на дальнюю часть амбара, как будто что-то обдумывая.

Он медленно подошел к старому грузовику, стоявшему там. Оливия почувствовала, как в ней нарастает напряжение. Она подалась вперед. Коул сунул руку в задний карман, достал бумажник. Оттуда он вынул что-то похожее на сложенную фотографию.

Пока он изучал снимок, его плечи поникли, как будто его ударили под дых. Он поднес фото к губам и нежно поцеловал изображение.

У Оливии зачастил пульс. Паника отступила. Она оказалась рядом в невероятно интимный момент, но ее заворожили эмоции в его теле, боль в этом большом смелом мужчине, который покорял горы и летал в небесах. Эта боль физически согнула его. Нужно было немедленно уйти. Оливия осторожно попятилась, но споткнулась, налетела на старую дверь. Вокруг закружились ласточки.

Коул обернулся и увидел Оливию.

Их взгляды встретились. В его глазах стояли слезы.

– Спасибо, что согласились встретиться со мной без предварительной договоренности, – сказал сержант Мэк Якима, усаживаясь напротив доктора Джулии Беллман. Он предполагал, что доктор Беллман, невролог, которого упоминала Мелоди в связи с болезнью Гейджа, – это мужчина. Но это оказалась пожилая женщина, чья привлекательность сбивала с толку.

– Вам, сержант, лучше, чем кому бы то ни было другому, должно быть известно, что я не имею права обсуждать своего пациента. – Врач посмотрела на часы. Была суббота, но в кабинете ее ждал пациент.

– Я здесь не только как полицейский, – объяснил Якима. – Я – хороший друг Гейджа Бертона. Я и моя жена, мы дружили с ним и Мелоди. Смерть Мелоди, она его подкосила. Я беспокоюсь, что это могло спровоцировать своего рода… психоз или даже диссоциативное расстройство идентичности.

Идеальные брови доктора Беллман взлетели от удивления. Но она ничего не сказала.

Мэк подался вперед.

– Я прошу только сказать мне, возможно ли подобное развитие событий у пациента с такой опухолью мозга, как у него. Гипотетически.

Она встретилась с ним взглядом, ее черты оставались непроницаемыми.

– Люди по-разному переносят горе. Иногда они делают вещи, которые другим кажутся бессмысленными. А теперь прошу меня извинить, я заставляю пациента ждать.

Она встала и направилась к двери.

– Я боюсь за благополучие его дочери. – Мэк не тронулся с места. – Он взял свой трейлер и куда-то увез ее, никто не знает, куда именно.

Доктор Беллман посмотрела на него, ее рука лежала на ручке двери.

– Прошу вас, – попросил сержант, – нам нельзя терять время. Я всего лишь хочу узнать, может ли, гипотетически, у пациента с такой опухолью, как у Бертона, развиться психоз? Может ли он потерять связь с реальностью? Мог ли стресс, вызванный горем, привести к ускоренному росту раковой опухоли, которая проявляет себя подобным образом?

Что-то изменилось в глазах врача, и Мэк подумал, что ему удалось до нее достучаться. Но она ответила:

– Сожалею, но вам придется найти другого специалиста, чтобы он ответил на ваш вопрос.

Сержант встал.

– Доктор Беллман, у меня есть основания думать, что Гейдж Бертон не только подвергает опасности свою дочь, но и совершил серьезное преступление.

– Какое?

– Убийство.

Врач побледнела, оставила ручку двери и провела рукой по белокурым волосам, собранным в гладкий пучок у основания шеи.

– Думаю, – продолжал сержант, – Гейдж уверен в том, что охотится за серийным убийцей. Тем самым, которому, по его мнению, удалось уйти от правосудия двенадцать лет назад. Также у меня есть основания думать, что Бертон может сам совершать убийства, используя те же приемы, что и убийца двенадцать лет назад, и что он уже совершил первое убийство.

Доктор Беллман вернулась за стол, села, ее глаза сузились.

– Продолжайте.

– Он знает о последнем убийстве то, что не может знать никто, кроме убийцы.

Доктор глубоко вздохнула, ее губы сжались.

– Мне действительно жаль, но я не могу поделиться информацией о пациенте. Вы должны задать этот вопрос другому профессионалу.

Она помедлила немного, потом открыла ящик стола, вытащила визитную карточку и подвинула ее к Якиме.

– Доктор Гринспен. Это мой коллега. Он даст вам то, что нужно.

– Чего хотела эта женщина? – спросила Тори у отца, когда тот вошел в домик.

– У этой женщины есть имя. Ее зовут Оливия.

– Так чего хотела Оливия? – Девочка свирепо посмотрела на отца.

– Она будет нашим инструктором на рыбалке. Сегодня во второй половине дня.

– Я не хочу идти.

У Гейджа был усталый вид, когда он швырнул на стол газету и наживку и сбросил куртку. Тори подумала о том, что говорила по телефону тетя Луиза, и ей снова стало страшно.

Но она предпочла дать волю гневу.

– С чего это она упала в обморок?

– Ее шокировали ужасные новости по телевизору. Ты же их тоже видела. – Разговаривая с дочерью, Гейдж налил воды в чайник.

– Как ты думаешь, почему убийца подвесил жертву за шею и выпотрошил ее?

Гейдж застыл, стоя спиной к ней, потом вздохнул, как будто набираясь терпения. Тори понимала, что провоцирует его, но не могла с собой справиться.

– Иногда плохой парень хочет оставить своего рода послание или реализовать свою фантазию. Он нездоровый человек.

Гейдж включил чайник и взял две кружки из шкафчика над мойкой.

Тори встала и подошла посмотреть, что в пакете, лежавшем на газете. Через окно она видела, как Оливия отдала эти вещи ее отцу.

Статья об убийстве была на первой странице измятой газеты. Заголовок поменьше задавал вопрос, не связано ли убийство у реки Биркенхед с убийствами в Уотт-Лейк.

Темнота, сгущавшаяся на периферии ее сознания, окружила Тори плотнее. Она нахмурилась, коснулась маленького пластикового пакетика. Внутри лежала наживка для рыбы.

Пугающего вида мушка цвета лайма с тремя блестящими красными глазами.

Сердце Тори гулко забилось в груди. Она подняла глаза на отца.

– Папа, а ты ведь служил в Уотт-Лейк?

Он резко повернулся к ней:

– Почему ты спрашиваешь?

От напряжения, появившегося у него на лице, ей стало не по себе.

– Так служил? – чуть осторожнее повторила она.

– Да, разумеется. Ты же знаешь, что я там служил. В Уотт-Лейк я познакомился с твоей матерью. Почему ты теперь об этом спрашиваешь?

– Просто так.

Ее взгляд вернулся к приманке.

«…Только следующей весной сержант узнал, что Сара Бейкер связала эту трехглазую мушку. И что она подарила ее чудовищу…»

Внутри ее начало формироваться что-то страшное.

– Почему она дала тебе эту мушку? – спросила Тори.

– Это был подарок в честь моего ухода на пенсию. Я оставил ее в офисе. Оливия мне ее вернула.

Тори подняла голову. Глаза отца впились в нее.