– Сначала она согласилась, – тихо продолжал он. – И я подумал: да будет так. Моя жизнь кончилась. Но потом она вдруг изменила свое решение и сказала, что хочет избавиться от ребенка, но для этого ей нужно много денег. Поэтому я еще несколько раз встретился с ней, чтобы все устроить.

Бекка не поворачивалась к нему.

Эш глубоко вздохнул. Вот оно: конец игры. Они с Ребеккой наконец прошли путь до конца, и теперь она навсегда исчезнет из его жизни.

– Это была ошибка, Бекка, – тихо сказал Эш. – И я много лет платил за нее.

Ребекка медленно повернулась. Черты ее лица были напряженными, под глазами залегли глубокие тени.

– А в декабре, двадцать лет назад? Когда мой отец стал искать Уитни по запросу ее матери? Тогда ты им тоже ничего не сказал.

– Беременность Уитни не отменяла того факта, что она уехала из города вместе с Тревором. Не имело значения, появится она в США, в Мексике, в Никарагуа или бог знает где еще.

Она пристально смотрела на него.

– Ты должен был рассказать мне раньше, Эш, а не теперь. Ты мог бы рассказать об этом после смерти моего отца. После того как он начал задавать вопросы. После его возможного убийства.

– Но я собирался! Я звонил тебе вчера вечером, черт побери, и я собирался… черт, мне было нужно поговорить с тобой об этом. Я знал, что должен это сделать.

Бекка сглотнула:

– Ты сказал, что дал ей деньги?

– Все, что я имел. Каждый пенни, который я заработал и сэкономил с двенадцати лет. Все мои сбережения на учебу в колледже. Мои родители определенно не собирались выделять средства на мое образование. Отец не считал нужным учить меня, поскольку я должен был унаследовать его ранчо. Он резко возражал против учебы. Как ты думаешь, почему я так и не поступил в колледж? Почему я так и не получил ту степень по экономике и организации сельского хозяйства, о которой столько талдычил тебе? Я тоже хотел выбраться из этой глуши. Я хотел расширить свои горизонты и создать возможности для нас, Бекка. У меня были мечты, большие, прекрасные мечты. А потом я совершил одну ужасную ошибку. И вся моя жизнь ударила по мне. – Он сглотнул. – И по тебе тоже. Поэтому мне так жаль.

Черты ее лица исказились от непередаваемых чувств. Ее глаза блестели.

– Ты… ты уверен, что это был твой ребенок?

– Она так говорила. Тревор несколько месяцев был в отъезде. Она совсем запуталась, и мы оба были испуганы. Никто из нас этого не хотел. Мне было семнадцать лет. Ей почти семнадцать. Мой отец был… в общем, я не знал, что делать. – Он провел руками по лицу и немного посидел в тишине. – Я не хотел ее. Просто так получилось. Я хотел тебя. Когда ты уехала, Бекка, мне хотелось умереть.

– Она могла бы сделать аборт и здесь, – невозмутимо сказала Бекка.

– Только не здесь. Ей нужно было отправиться в Ванкувер, а тогда это было не так просто. И она все равно хотела уехать в Лос-Анджелес. Но ей нужны были деньги, чтобы добраться туда. Тревор вернулся, и теперь, задним числом, – с учетом того, что он ждал ее на автобусной остановке, – я понимаю, что, возможно, он рассчитывал избавиться от «проблемы Эша» и заодно прикарманить мои деньги. Можешь поверить, от меня не ускользнула ирония этой ситуации, и он тоже был в курсе: это я спонсировал его новую жизнь в США.

– Тогда почему ты подрался с ним?

– Именно поэтому. Я хотел убить его.

Она прищурилась.

– Одного намерения недостаточно для убийства.

– Но ты был вне себя от ярости. Ты мог убить его.

Он уставился на нее.

– Это плохо выглядит, Эш, с какой стороны ни посмотри. Ты хотел, чтобы Уитни исчезла, и ты хотел убить Тревора. – Она помедлила. – Сколько денег ты ей дал?

– Почти одиннадцать тысяч. Все, что я имел.

Она кивнула. У него было ощущение, что она знает больше, чем говорит.

– Наверное, это плохо выглядит, Бекка, но я честен с тобой. Да, я был рассержен. Честно говоря, я был готов убить их обоих. Кажется, я дважды врезал Тревору, прежде чем пришел в себя. Но потом я уехал, и это чистая правда. Как бы плохо это ни выглядело, они сели в тот автофургон и самостоятельно уехали из города. А я попытался похоронить все это дерьмо и жить дальше.

Ребекка взвешивала его слова в долгом, почти зловещем молчании, потом медленно опустилась на стул напротив него.

– Эш, – тихо сказала она, наклонившись вперед и сцепив руки. – Я снова должна спросить тебя, потому что это был главный вопрос моего отца… как ты повредил лицо? И руки?

Эш тихо выругался.

– Как я тебе и говорил, уже много раз. Я был в полном расстройстве из-за того, что случилось Тревором и Уитни. Я оседлал недавно объезженного жеребца и находился в очень дурном настроении. Он не хотел иметь ничего общего с тем, что ощущал во мне. И мне пришлось заплатить за это, вот и все. – Он отвернулся, но потом резко развернулся к ней.

– Знаешь, что меня гложет, – и я не ожидаю сочувствия с твоей стороны, – но я часто думал… что, если она сохранила моего ребенка? Что, если где-то там, где-то в большом мире у меня есть ребенок? Сын или дочь. Тогда, на автобусной остановке, она гнусно высказалась по этому поводу, и я подумал, что она просто хотела ранить меня. Ей это удалось. Потому что я никогда не забывал об этом. Что, если где-то на свете живет мой ребенок, который не знает, кто его настоящий отец? Сейчас этот ребенок мог бы поступить в колледж. Целая жизнь, прожитая и потерянная для нас обоих. А когда твой отец снова начал поиски… я почти хотел, чтобы он нашел ее, чтобы я узнал наверняка.

– Эш. Я не думаю, что у тебя есть ребенок.

Он замер при звуках ее голоса. Их взгляды встретились.

– Я не думаю, что Тревор и Уитни вообще уехали из города. Кажется, они до сих пор здесь.

– Что ты имеешь в виду? – Эш вперился взглядом в Ребекку.

– Уитни и Тревор никогда не садились в тот белый фургон с орегонскими номерами, – сказала она. – Свидетельница, выступавшая в декабре того года, солгала.

– Я… не понимаю.

Ребекка смерила его холодным, оценивающим взглядом. Она искала любые признаки того, что Эш уже знал об этом. Его лицо пылало.

Она потянулась за резинкой для волос и затянула волосы в тугой узел, словно для того, чтобы сделать выражение лица более жестким и суровым.

– Когда мой отец возобновил расследование, он искал свидетельницу, – сказала она. – И нашел ее в Кэш-Крик. Раньше эта женщина была наркоманкой, потом как будто испытала божественное откровение. Она покончила с прошлым и считала своим долгом рассказать правду. Поэтому, когда мой отец стал расспрашивать про Уитни и Тревора, она призналась, что солгала во время давнего расследования. Кто-то заставил ее это сделать – либо за наркотики, либо за деньги на их покупку.

– Но кто мог ее заставить? Зачем?

– Это большой вопрос. Похоже, она ничего не сказала моему отцу по телефону. Он поехал на встречу с ней рано утром в день своей смерти.

Бекка смотрела на Эша, и у него снова возникло ощущение, что она ждет, когда он даст слабину и покажет, что уже знал об этом.

– Но когда мой отец приехал в Кэш-Крик, то узнал, что за несколько часов до этого она погибла в автокатастрофе, ее занесло на льду и выбросило через ограждение над ущельем. Так мне сказали. Сегодня я собираюсь расследовать это дело и выяснить подробности.

– Как звали эту свидетельницу?

– Уна Феррис.

– Копы сказали, что это несчастный случай?

Она посмотрела ему в глаза.

– Это я тоже собираюсь проверить.

Эш испытывал легкое головокружение. Все это время он был совершенно уверен, что Уитни и Тревор уехали из города. Но теперь… это подрывало основу его убеждений – всего, на чем он строил свою жизнь в течение последних двадцати лет.

Бекка взяла одну из принесенных им чашек и отошла к окну. Она отхлебывала кофе и глядела на сумрачное утро, повернувшись спиной к Эшу. Он любовался формой ее плеч, ее талией, линией шеи. У него щемило сердце. Он любил ее. Ребекка действовала решительно, но он видел, как ей больно от многих вещей. Она устала от этого почти так же сильно, как и он сам.