– Деловое предложение, значит? Чтобы вы заработали на истории моей жизни, когда не можете даже ответить, откуда у вас эта информация? Да катитесь вы! – Она рывком открыла «Ниссан». Грабловски схватился за дверцу:

– Но ведь гонорар мы поделим пополам!

– Уберите руки от моей машины, или я переломаю ваши поганые пальцы, – прорычала Энджи сквозь зубы. Глаза ее горели. – А если вы посмеете обнародовать мою историю, я засужу вашу многоученую задницу!

– Не только я владею этой информацией, детектив. Но я подожду обращаться в СМИ, если вы согласитесь работать со мной над книгой. А когда сенсация станет известной, это сработает как дополнительная реклама и благоприятно скажется на продажах. Подумайте об этом, – Грабловски повел правой рукой в темноту, будто там стоял подсвеченный рекламный щит: – «Таинственная девочка из «ангельской колыбели» разлучена со своей сестрой-близнецом в возрасте четырех лет. Не помня своего прошлого, она вырастает и становится агрессивным копом в отделе расследований сексуальных преступлений, бескомпромиссная, неистовая в своем желании спасти всех изнасилованных женщин и детей, не осознавая, что заставило ее податься в полицейские, тем более в такой специфический отдел. Она вспыльчива и неумолима, это она выследила и зверски расстреляла серийного маньяка-насильника… психологический портрет которого составил я, автор. И вдруг она узнает, что у нее есть или была сестра-близнец. Что сталось с вашей сестрой, детектив Паллорино? Что было с вами до Рождественского сочельника восемьдесят шестого года? Вот об этом мы нашим читателям и расскажем!

Внутри у Энджи все дрожало.

– Это угроза, что ли? Вы угрожаете выдать меня прессе как убийцу «Крестителя», притом что даже независимая комиссия нигде не назвала моего имени? Собираетесь обнародовать мою личную историю, мое прошлое?

Грабловски не ответил. В темноте Энджи не видела его глаза, да еще за стеклами очков, но молчание будто парализовало ее. Значит, ее судьба решена. Станет она с ним сотрудничать или нет, правда выйдет наружу.

– Подумайте пару дней, – сказал наконец Грабловски. – И учтите, я способен оценить вашу историю по достоинству. Меня всегда очень интересовали близнецы – это моя профессиональная специализация. Почитайте мои работы по криптофазии…

– Что?

– Ну как же, тайный язык близнецов, частный случай идиоглоссии! Идиосинкратический язык, изобретенный и используемый либо одним человеком, либо очень ограниченным кругом лиц, обычно детей. Когда на нем общаются близнецы, это называется криптофазия. Причиной тому может быть задержка умственного развития или отсутствие вербального общения со взрослыми, взаимодействия с примером взрослой речи. Возможно, у вас с сестрой тоже был свой особый язык, детектив.

Воспоминание резануло Энджи как ножом: «Подём иглать в лощу… Подём тюда…»

Энджи вдруг явственно увидела девочку из своих галлюцинаций – в розовом светящемся ореоле, с длинными рыжими волосами, с неразличимыми чертами лица и вытянутой маленькой белой ручкой, манящей за собой. Напевный голос зазвучал в ушах:

«Жили-были два котенка… Оба серые в полоску…»

Детский, какой-то механический мотив оборвался какофоническим аккордом, словно кто-то с силой нажал сразу несколько клавишей пианино.

Энджи сразу пришла в себя. Кашлянув, она очень тихо проговорила:

– В последний раз спрашиваю – кто вам сказал?

– У вас есть мой телефон, – Грабловски поправил промокшую шляпу. – Всего хорошего, детектив Паллорино.

Энджи яростно смотрела ему вслед, пока силуэт Грабловски не растворился во мраке и тумане. Ее трясло от холода и сырости. Сев за руль, она с силой потерла лицо, готовая убить того, кто выболтал ее личный секрет этому прохвосту. Теперь все вышло наружу, и загнать джинна обратно в бутылку не получится.

Ей не давало покоя, кто же из очень узкого круга доверенных лиц ее предал.

Она повернула ключ и вдруг спохватилась: надо срочно ехать к отцу и предупредить о ДНК детской ножки и о том, что скоро все появится в новостях. Джозеф Паллорино должен морально подготовиться. В него вцепятся журналисты, тайну, которую они с Мириам хранили столько лет, узнают друзья и коллеги в университете… Предстоит придумать, как защитить мать, для которой, при ее шизофренической деменции, новость может оказаться тяжелым ударом, особенно если репортеры доберутся и до нее.

Энджи переключила передачу и буквально вылетела с парковки – покрышки завизжали, когда она выехала на дорогу. Черт, черт… Она лупила по рулю в яростном бессилии. Что теперь будет с ее работой в отделе связей с общественностью, с испытательным сроком? Когда станет известно, что это она разрядила целую обойму в голову Спенсера Аддамса, – ничего себе блюститель закона с человеческим лицом, решат наверху…

«Возможно, у вас с сестрой тоже был свой особый язык, детектив».

Энджи нажала кнопку на консоли, подключая телефон через блютус, и, остановившись на красный свет, позвонила Алексу Страуссу.

Едва ее старый друг и профессиональный психолог ответил, Энджи торопливо сказала:

– Алекс, это я. Мне нужно, чтобы вы снова отправили меня туда – ну, где я была – с помощью гипноза. Если можно, сегодня, потому что завтра с утра мне нужно быть в Ванкувере… – говоря это, Энджи поняла, что если заедет к отцу перед встречей с Алексом, то не успеет домой собраться и никак не попадет на последний паром. Придется встать в пять утра и ехать первым паромом. Тогда она, хоть и в обрез, успеет к полудню в исправительную тюрьму Хансен.

– Ты уверена? – усомнился Алекс.

– Абсолютно.

– Это рискованно, в прошлый раз ты испытала сильный стресс. Мне пришлось выводить тебя из гипнотического транса досрочно, и выходила ты трудно.

Энджи провела рукой по мокрым волосам, вспомнив, как испугалась, очутившись в темной комнате из своих воспоминаний. Ей было страшно, но необходимо попробовать еще раз. Все, что она испытала, перечувствовала, увидела и запомнила, зазвучало иначе после новости, которую привезла ей Транквада из отдела идентификации.

«Подём иглать в лощу… Подём тюда…»

Может, это и правда сестра зовет ее из своей водной могилы. Просит, чтобы ее нашли. На особом языке, понятном только им. Глаза Энджи невольно заволокло слезами.

– Мне необходимо вернуться еще раз, Алекс, и как можно дальше. Не только ради меня…

Маленькая девочка в розовом наконец начала обретать четкость. Это все меняло.

– Но и для моей сестры-близнеца.

– Входи, – придерживая дверь, Алекс Страусс отступил, пропуская Энджи в дом.

– Спасибо, что согласились принять меня так сразу, – выдохнула она, выбираясь из форменной куртки. Алекс взял у нее мокрую одежду и повесил на крючок, а Энджи присела на скамейку и стянула сапоги.

– Признаюсь, ты зацепила меня сестрой-близнецом, – отозвался Алекс. – Кстати, тебе идет форма.

– Ну, еще бы… – Энджи встала. – Я бы переоделась, но нужно было заехать к отцу предупредить, что моя история вот-вот станет достоянием гласности. Ему предстоит многое объяснять коллегам и знакомым и как-то подготовить мою мать. За них сейчас возьмутся журналисты и, мне кажется, будут особо напирать то, что они скрыли от меня мое прошлое.

– Как он воспринял новость о возможной сестре, о найденной маленькой ноге? – спросил Алекс, идя в гостиную.

Энджи вошла следом. Волнение усилилось при виде большого старого кресла, в котором она сидела во время прошлой сессии гипноза.

– Тяжело, – она с силой выдохнула и осторожно опустилась в кресло. В камине весело пылали дрова, в гостиной было тепло. Алекс убавил свет.

– И без того скверно, что они сделали вид, будто я и есть их покойная дочь: вставили меня на место погибшей девочки и зажили дальше. А тут еще оказалось, что у меня есть мертвый биологический двойник… Папа тоже хочет получить ответы об этой маленькой ноге.

– А ты не думала, что, когда все появится в газетах, это может оказаться полезным? Кто-нибудь что-нибудь вспомнит и откликнется.