Прежде чем вместе со всей командой засесть за просмотр принесенных Буном записей, Мэл позвонила Бенуа.

– Водолазы начали новое погружение, – сообщил напарник. – У них впереди довольно большое временное «окно» до следующего прилива, и они надеются на успех. Я перезвоню, как только будет что-то новое.

Мэл закончила разговор и присоединилась к своим людям, усевшимся перед большим настенным экраном. Как только она нажала «Воспроизведение», в рабочем зале сгустилась тяжелая тишина.

На экране они увидели Дейзи и Джона, которые стояли на пороге «Стеклянного дома» в ожидании, пока им откроют. В руках у Дейзи были цветы и коробка с пирогом, Джон возился со своим телефоном. Камера, с которой велась съемка, приближалась к прозрачной двери, и они увидели, как меняются лица гостей: у Джона отвисла челюсть, черты лица Дейзи отразили крайнее удивление. Дверь распахнулась, и они услышали голос, который, судя по всему, принадлежал Кит:

«Ну, привет, Дейзи! А ты, должно быть, Джон? Проходите, проходите! Добро пожаловать. Рада вас видеть».

Дейзи выглядела растерянной.

«Ч-что… что случилось с…»

«Ты имеешь в виду это?» – снова зазвучал голос Кит Дарлинг.

Дейзи выронила букет и пирог, и Мэл наклонилась ближе к экрану.

«А где же… ребенок?»

«Ты имеешь в виду мое брюхо? Силиконовый протез. Ты даже представить себе не можешь, какое количество муляжей беременности можно приобрести в онлайновых магазинах. Погугли как-нибудь на досуге… Не представляю только, для чего большинство людей их использует. Для изготовления фальшивых фотографий? Для того, чтобы просто прогуляться в таком виде в парке? Или кому-то хочется проверить, каково это будет – оказаться беременной и с настоящим животом? А тебе известно, что в Интернете можно купить весьма реалистичных пластмассовых младенцев?»

Следователи молча смотрели, как Джон и Дейзи входят в гостиную, как Кит наливает гостям напитки и демонстрирует запись с горнолыжной базы, как Джон переводит деньги. Лицо у него было мрачным, тело напряглось как струна.

– У парня на уме явно убийство! – громко прошептала Лула.

Запись прервалась, когда Джон и Дейзи вышли из дома, но тут же начался другой фрагмент. На экране появилась Кит Дарлинг, которая сняла камеру и направила на себя. Она улыбалась, наклонившись чуть ли не вплотную к объективу, и Мэл не сдержала дрожи, когда экран заполнили ярко-алые губы и влажно блестящие пластмассовые клыки. Кит была густо накрашена. Указывая на красные пластиковые рога у себя на голове, она сказала:

«Эта мини-камера была спрятана вот здесь».

Казалось, убитая женщина обращается напрямую к полицейским из своей водяной могилы, словно она сидела в той же комнате. Жутковато, подумала Мэл. Похоже, и другие члены следственной группы чувствовали то же самое.

«Сегодня Хеллоуин, – сказала Кит на экране. – Символично, не правда ли? И дьявол получил свой фунт плоти».

Запись кончилась.

Мэл включила запись изнасилования. Следователи пристально изучали старые, прыгающие, зернистые кадры. Когда и эта запись подошла к концу, люди перед экраном долго сидели молча, словно скованные витавшим в воздухе напряжением. Мэл заговорила первой:

– Итак, мы имеем запись, на которой Джон Риттенберг и его товарищи по команде совершают групповое изнасилование, – сказала она, слегка прочистив горло. – Этого больше чем достаточно, чтобы предъявить ему обвинение, – добавила она, жестом указывая на экран. – С этим уже можно идти в суд. Нужно доставить Риттенберга сюда. С остальным можно поработать, пока он будет под замком.

– Что-то мне не верится, что Селим отвез Дарлинг обратно к «Стеклянному дому», – сказал Джек Дафф. – Особенно после того, как она перебудила всех соседей своими воплями. Что-то здесь не сходится.

– Это действительно странно, – согласилась Лула, – но имей в виду: наряд полиции прибыл на место только через полтора часа после звонка Бьюлы Браун. Эта женщина уже совершала ложные вызовы в прошлом. Полиция Западного Ванкувера несколько раз выезжала по ее звонкам, но каждый раз оказывалось, что это либо еноты рылись в ее мусоре, либо в тенях от деревьев старухе мерещились какие-то подозрительные типы. Поэтому звонок Браун был признан менее важным, чем поступившие позже вызовы. В результате патрульный экипаж прибыл на место с большой задержкой. Этого времени Риттенбергу вполне хватило бы, чтобы напасть на вернувшуюся Дарлинг, так что я не исключаю, что Селим говорит правду.

– Селим сказал, что готов назвать по именам всех, кто запечатлен на записи с лыжной базы, – сообщила Мэл. – Давайте с этого и начнем. Мы… – Зазвонил ее телефон. Это был Бенуа, и она подняла руку, призывая к тишине. Другой рукой она переключила телефон на громкую связь.

– Водолазы почти освободили тело. С минуты на минуту они поднимут его на поверхность.

Мэл поспешно встала, потянулась к своей куртке.

– Я – на причал. Лу, займись Селимом, пусть опознает всех, кто есть на записи. Возьми у него письменные показания с подробным описанием произошедшего. Арнав, собери команду для задержания Джона Риттенберга. Гэвин, подключай Королевского прокурора, чтобы у нас не возникло никаких засад с обвинениями. Джек – на тебе связь с общественностью. Постарайся, чтобы хотя бы на этот раз мы опередили журналюг.

И, натягивая на ходу куртку, Мэл бросилась к выходу. Уже садясь в машину, она подумала о том, что Кит Дарлинг получила именно то, чего добивалась. Театр. Театр, в котором Джон с Дейзи оказались на сцене в свете прожекторов.

Кит осуществила свою месть. Она победила.

И заплатила за это жизнью.

Плотные серые облака повисли низко над землей, дул сильный порывистый ветер, хлестал косой дождь. Мэл стояла рядом с Бенуа у самой воды, где берег был укреплен наброской из гигантских бетонных блоков. Под ногами чавкала жидкая грязь. По мосту, под которым Тамара Адлер и депутат законодательной ассамблеи Фрэнк Хорват остановили свой «мерседес майбах», чтобы заняться сексом, плотным потоком двигались автомобили, и стальная махина гремела и стонала.

Мэл плотнее закуталась в куртку, глядя, как большой надувной катер осторожно маневрирует по волнам. Люди на борту катера корректировали движение находящихся под водой водолазов с помощью ярко-желтых нейлоновых тросов. Машинально следя за их жестикуляцией, Мэл вспомнила фотографию Кит Дарлинг. В ушах ее зазвучал голос Бьюлы Браун:

«Она блондинка и весьма симпатичная. Я видела ее лицо в бинокль. Очень, очень приятная девушка. Она машет мне рукой каждый раз, когда видит, что я на нее смотрю… Да, у нее такая забавная прическа – волосы зачесаны наверх и собраны в два пучка, как уши у кошки».

Мэл почувствовала стеснение в груди. Наверное, годы полицейской работы, заполненные смертями, жестокостью, несправедливостью, наконец-то начали сказываться. Кажется, ей действительно пора на пенсию.

Она посмотрела на напарника. Бенуа ответил ободряющей улыбкой, но глаза у него были грустными. Наверное, он чувствует то же, что и она. Во всяком случае, он совершенно точно что-то чувствует. Мэл давно убедилась, что ему не чуждо сострадание – свойство, которое может быть весьма ценным для следователя, особенно когда во время допроса ему необходимо «забраться в голову» преступника или жертвы. Но для полицейского, который расследует убийства, сострадание может иметь и обратную сторону. Те следователи, которые умеют отключать чувства, дольше остаются в седле, поскольку профессия – особенно такая – всегда берет свое. И после тридцати лет службы Мэл чувствовала это все чаще.

– Все в порядке? – спросил Бенуа.

– Да. Просто я подумала о странном совпадении. Почему Риттенберг привез тело именно сюда?

– Ты считаешь, Селим говорит правду?