К счастью, природа одарила незнакомца большим членом, и Энджи с наслаждением насаживалась на него до упора. Волосы на его груди были грубыми и темными, а тело ухоженное, кожа бледная, как алебастр или мрамор. Шедевр Микеланджело. В душе шевельнулось беспокойство, словно неслышный голос настаивал: «Тут что-то не то. Кто он? Зачем ему это нужно? Почему он ходит по таким забегаловкам, если женщины наверняка падают к его ногам, как спелые груши? На пальце нет обручального кольца, но на коже остался красноречивый бледный ободок. Отношения недавно закончились, но он это скрывает? Еще не отболело? Так или иначе, незнакомец ох как непрост. Он опытен и явно знает толк в интрижках, что же с ним не так, какие у него извращения?»

Прогоняя опасения, Энджи раздвинула бедра, глубже нанизываясь на член, и закачалась быстрее, делая себе больно, готовая вот-вот кончить. Почувствовав это, незнакомец начал поддавать бедрами вверх, яростно вонзая в нее свой член. Энджи попыталась приподняться, не дать ему полного удовлетворения, но застыла, напрягшись всем телом, точно окоченев и даже не дыша. Секунду она оставалась неподвижной в красных вспышках под аккомпанемент пульсации басов – и вдруг кончила: в глазах потемнело, в груди застрял крик, горячие волны пробегали по телу, сокращая и расслабляя мышцы. Она упала на незнакомца, ощутив нежными грудями жесткие курчавые волосы, однако он еще не разрядился: Энджи ощущала твердый член внутри содрогающейся, расслабленной себя.

В этот момент из куртки на полу послышалась знакомая мелодия – рингтон, который Энджи установила для Хольгерсена. Ну что за…

Думать получалось с трудом, но Энджи помнила, что сегодня она не на дежурстве. Она взяла два выходных, чтобы помочь отцу отвезти маму в лечебницу.

Телефон зазвонил снова. Энджи свесилась с кровати и зашарила по полу в поисках куртки.

– Брось, – хрипло, отрывисто приказал незнакомец. Под бархатистыми интонациями слышались жесткость и неожиданно властные нотки. – Освободи меня. Моя очередь.

На секунду она закрыла глаза. Включился автоответчик.

– Освободи меня!

Энджи обернулась и прочла в его глазах опасность. Телефон зазвонил снова. Значит, дело срочное – Хольгерсен не станет зря звонить. Энджи слезла с члена и босиком подошла к куртке. Отбросив с лица спутанные влажные волосы, она нажала «ответить».

– Да, – сказала она, не назвавшись. Не хватало еще палиться при мистере Большом Члене.

– Заканчивай вечеринку, Паллорино, – послышался голос Хольгерсена, он говорил с заметным акцентом. – У нас опять «Джейн Доу»[2]. В больнице Сент-Джуд. Максимум лет восемнадцать, изнасилована и порезана. «Скорая» доставила с кладбища Росс Бей. Состояние критическое, ни на что не реагирует.

Энджи покосилась на мистера Большого Че: тот пристально смотрел на нее, напрягая слух; руки по-прежнему связаны над головой. Она повернулась к нему спиной и голая подошла к окну.

– А что, больше некому? – понизив голос, спросила она. – Сегодня же дежурят Дандерн и Смит.

– Весь отдел скосил какой-то желудочный грипп. Дандерн отказался – они со Смитом уже семьдесят два часа пашут без перерыва, к тому же они на другом вызове. – Он помолчал. – Дандерн сказал, тебе будет интересно – возможно, это твой маньяк с Фернихок и Риттер. Только на этот раз клеймо на лбу вырезали.

Энджи замерла: это же их с Хашем старые нераскрытые дела, заноза в боку ее прежнего напарника! Серийный насильник впервые попал в сферу их внимания четыре года назад, когда изнасиловал шестнадцатилетнюю Салли Риттер, а через год напал на четырнадцатилетнюю Эллисон Фернихок. Поймать подонка по горячим следам не удалось.

– Буду через двадцать минут.

– Ты что, в Штаты свалила или на велосипеде едешь?!

– Пока я приеду, сделай на месте что сможешь. Двадцать минут.

Она нажала отбой, схватила джинсы, сунула ноги в штанины и рывком натянула брюки до талии. Быстро набросила рубашку, собрала волосы назад и связала в хвост. Надев ботинки, Энджи подобрала куртку и остановилась, глядя на мужчину на кровати. Его пенис в презервативе блестел, даже не собираясь опадать. Как мило… Энджи скрутила томительная судорога. Она прошлась взглядом по телу своего недавнего партнера. Незнакомец внимательно следил за ней, будто анализируя, странно спокойный для человека, привязанного к кровати в чем мать родила. Энджи поглядела ему в глаза.

Он дернул подбородком:

– Мы не закончили.

Энджи облизала губы и вынула из заднего кармана нож «себенза-25», с которым не расставалась: самое острое лезвие, какое она видела. Открыв нож, она чуть нагнулась и провела по пластиковым стяжкам на запястьях незнакомца. Не отрывая от нее взгляда, он опустил руки. Запястья были красными, растертыми.

– Дашь свой телефон? – попросил он. – На следующий раз?

И снова Энджи ощутила странную тревогу – шестое чувство предупреждало, что в этот раз она откусила больше, чем сможет прожевать. Потому что ей хотелось еще. Этот тип оказался первой дозой мощного наркотика, вызывающего мгновенное привыкание. Энджи это не понравилось – она избегала привязанностей. Один раз она уже совершила такую ошибку.

«Решайся. Он же как лекарство от всех забот…»

Энджи колебалась. Еще один разок не повредит? Или же… Шагнув к маленькому столику у кровати, она написала номер личного сотового на листке тощего блокнота мотеля (одноразовый телефон, от которого можно избавиться в любой момент) и направилась к двери, на ходу натягивая куртку.

– Как тебя зовут, принцесса воинов? – спросил сзади незнакомец.

Уже взявшись за ручку двери, Энджи остановилась. Дьявол на левом плече шепнул: «Ты справишься. Ты остановишься в любой момент, когда захочешь».

Она всего лишь человек, ей тоже хочется личной жизни. Ведь никому не запрещено иметь отношения, лишь бы они не выходили из-под контроля.

– Энджи, – ответила она. Возникла пауза. – А тебя?

Он медленно улыбнулся. Один уголок рта пополз чуть выше другого.

– У меня есть твой телефон, – сказал он. – Энджи.

Куда бы он ни шагнул, чего бы ни коснулся, что бы ни оставил нечаянно, неосознанно, – все станет безмолвным свидетельством против него. Каждый контакт оставляет след.

Локаровский принцип обмена

Воскресенье, 10 декабря

Снег шел крупными хлопьями, кружась между городскими домами и беля ночные улицы. Было три часа утра, когда Энджи выключила мотор: дворники в последний раз проделали глубокие арки на залепленном снегом стекле. Со смутной неприязнью она покосилась на освещенные витрины с товарами, выставленными по случаю Рождества. В старой, туристической части города улицы были увешаны светящимися гирляндами. На другом берегу гавани здание законодательного собрания, обведенное светящимися трубками, сияло не хуже Диснейленда, отражаясь в черной воде. Из радиоприемника зазвучали «Серебряные колокола» в классическом исполнении Билла Кросби:

– «Городские прохожие, одетые по-праздничному…»

Энджи раздраженно ткнула в кнопку переключения станций.

– Вновь избранный мэр Джек Киллион и его кабинет будут приведены к присяге во вторник…

Она выключила радио.

Кое-где на газонах еще остались плакаты «Голосуйте за Киллиона», хотя после муниципальных выборов прошло уже две недели. Киллиону удалось потеснить нынешнего мэра Патти Маркхэм с преимуществом всего в восемьдесят девять голосов, и теперь приходилось ожидать «новой метлы», которая метет чисто и жестко, требуя от полиции решительных действий и отсутствия мягкотелости. Да здравствует демократия… Если Киллион не изменит своим предвыборным трескучим речам, он возьмется за дело со вторника, когда вместе со своими советничками официально вступит в должность.

«Вернем городу былое величие!»… Для Энджи и ее коллег это означало, что вспыльчивый начальник управления полиции станет еще невыносимее от киллионовских обещаний радикальных перемен. В столичной уголовной полиции и без того царила сложная, тягостная атмосфера вечных перепалок по поводу криминальных сводок, бюджета, надбавок за сверхурочные, расходов на содержание персонала и процента раскрываемости. В довершение всего ходили слухи, что полетит голова самого шефа Гуннара, а на его место поставят кого-нибудь из киллионовских лакеев.