Хольгерсен приблизился. Резкий свет подчеркивал глубоко запавшие глаза и ввалившиеся щеки.

– Вызывали, шеф? – сказал он, намекая на новую должность Мэддокса. – Ты оставил мне сообщение на телефоне. Рассказал о ДНК черных волос и приказал явиться с утра, помочь осуществить некий план. Помнишь?

– Я не сказал – в полшестого утра.

Хольгерсен вяло пожал плечами:

– Подумал, приеду пораньше, погляжу на эти рисунки и поразмыслю в тишине и покое. – Он показал подбородком на доску: – Но ты дорвался до нее первым.

Мэддокс некоторое время смотрел на него.

– Ты вообще успел поспать, Хольгерсен?

Тот снова дернул плечом.

– А-а, да нет, иногда расследование так затягивает человека… Я это, гляжу, у тебя тут готовы результаты по ДНК. – Он подошел к доске и принялся изучать новые связи и данные. Не поворачиваясь, Кьель начал: – А что, Фиц… То есть Базьяк… То есть новый начальник, как бишь вас…

Мэддокс промолчал.

Хольгерсен обернулся, приподняв бровь:

– Как там Паллорино?

– Не знаю.

Тот кивнул.

– Я так понимаю, Фицу про твой план мы не скажем?

Мэддокс не ответил.

– А откуда у тебя такая уверенность, что наш Джейден, богатенький красавчик, с радостью предложит нам свои телесные соки?

Мэддокс подошел к столу, где стояла кофеварка. Налив себе кружку, он протянул прозрачную емкость Хольгерсену:

– Хочешь?

– Не, я позже куплю настоящего кофе, спасибо.

Мэддокс вернулся к доске и некоторое время мелкими глотками пил дымящийся кофе, разглядывая фотографию Джейдена Нортона-Уэллса. Потом указал на него кружкой:

– Он слабое звено – и одновременно ключевое: «Лексус», медальон со святым Христофором… А как рванул к Рэддисону, у которого в кабинете на полке валялись спички с телефоном Драммонд! Он в этом по уши, правда, не пойму каким образом. Если его прижать, повалятся остальные костяшки домино.

– Видишь ли, тут есть проблема, – отозвался Хольгерсен, выудив из нагрудного кармана свою никотиновую жвачку. – Если Нортон-Уэллс в этом по уши, он нам добровольно своей ДНК не даст. И даже если не по уши, он же студент юридического! На юридическом много чего преподают про всякую лабуду, вроде хартии прав и свобод и право неприкосновенности частной жизни. Этим студентам палец в рот не клади.

Мэддокс приподнял бровь:

– И ты работаешь с Лео по всякой мелочи?

Широкая улыбка прорезала усталое лицо Хольгерсена. Он сунул в рот зеленую жвачку, сжал ее передними зубами и шепеляво сообщил:

– Я кое-что понимаю в жизни, босс.

Перенастройка – вот что происходило с Мэддоксом после каждого разговора с Кьелем Хольгерсеном. Этот коп, так сказать, будил в Мэддоксе детектива. Что, гадал он, заставило Хольгерсена пойти работать в полицию? Что им движет, почему он предупредил Мэддокса о Фице? Отчасти поэтому он решил взять с собой Хольгерсена к Нортону-Уэллсу. Держи друзей близко, а врагов еще ближе, как говорит пословица, и Мэддокс решил разобраться, кто ему Кьель Хольгерсен.

– Мотив, – медленно сказал Мэддокс, наблюдая за собеседником, – меня всегда интересует мотив. Может, Нортон-Уэллс и учится на юридическом, но для своего отца он пустое место. Думаю, и Джойс Нортон-Уэллс, сама главный прокурор провинции и известный политик, не в восторге от сынка. Судя по всему, Джейден пошел на юридический, чтобы заслужить одобрение родителей. Значит, он эмоционально слабоват. Юриспруденция не для него: готов спорить, он не самый умный и не самый борзый на потоке…

Сделав еще глоток кофе, Мэддокс снова повернулся к фотографии Джейдена Нортона-Уэллса.

– Он религиозен, – тихо заговорил Мэддокс, рассматривая лицо юноши. – Ему вдолбили четкие принципы – для него мир делится на правильное и неправильное, хорошее и плохое. Согласно католическим догматам, плохое означает, что ты попадешь в ад. Джейден Нортон-Уэллс смертельно боится загреметь в пекло: мы видели его сразу после того, как материалы о Драммонд попали в прессу, Джейден был потрясен до глубины души – от него так и разило страхом.

– Ну хорошо, допустим, к нему можно привязать религиозный контекст убийств, он был знаком с нашей Грейси и соврал о «Лексусе», но Джейден Нортон-Уэллс не похож на описанного Грабловски одинокого волчару, похотливого и хитрого садиста, серийного убийцу. Я так понимаю, если он дал нашей Грейси медальон со святым Христофором и не поленился сходить сделать гравировку, значит, девочка была ему небезразлична. Ведь святые должны охранять от всякого зла. Красивый мягкотелый богатый мальчик не станет насиловать свою девушку, отрезать ей там все и зарабатывать вечное проклятие, притащив ее в полночь на кладбище и бросив истекать кровью у ног Девы Марии. Это, знаете ли, вряд ли.

– Согласен. Но он что-то знает и скрывает. Он перепуган до икоты. Испугавшись, Нортон-Уэллс начинает паниковать. От страха он наплел на редкость неудачную ложь насчет ужина в «Оберже» и уличной парковки, с которой якобы угнали «Лексус». Паника заставила его примчаться к мэрии и выяснять отношения с Рэддисоном прямо на улице – наш мальчик не только пальто не надел, ему и в голову не пришло, что за ним могут следить. У настоящих юристов голова работает иначе. – Мэддокс поставил кружку. – Паника – как дикая лошадь: без наездника-логики, способного ее обуздать, человек теряет способность мыслить рационально и начинает думать спинным мозгом. Если надавить на Нортона-Уэллса насчет убийства дорогой ему Грейси Драммонд, он ударится в панику и сам предложит нам свою ДНК, чтобы очиститься от подозрений. Мое мнение – Драммонд насиловал и убивал не Джейден, но он знает убийцу или подозревает, кто это сделал.

– А если он кинется к папочке или мамочке, и те расчехлят свою тяжелую адвокатскую артиллерию? Тогда нам конец.

– Вряд ли кинется. Даже когда у нас на руках будет подписанное судьей разрешение на взятие образцов ДНК, тяжелая артиллерия все равно даст по нам залп. А так мы их опередим. Часики-то тикают. Время, отведенное на расследование, летит, и быстро. Попытка того стоит…

– Стоит бешенства Фица?

– У нас нет другого выхода. – Мэддокс встретился глазами с Хольгерсеном. – Расследование поручено мне, а не Фицу.

Хольгерсен глубоко вздохнул, пригладил бородку и искренне улыбнулся:

– Тогда поехали брать этого студентика, шеф.

Доктор Алекс Страусс подал Энджи чашку чая на блюдце. За эркерным окном дома постройки конца восемнадцатого века дождь казался серебристым тусклым занавесом, наброшенным на бухту Джеймс.

– Цейлонский, – похвастался Алекс. – Помнишь, как мы пили цейлонский чай?

Энджи улыбнулась:

– Много времени прошло…

Она сделала глоток и словно вновь оказалась в университетском кабинете профессора Страусса, где они, бывало, дискутировали часами. Сперва доктор Страусс был ее научным руководителем, а потом они подружились. Он ушел из университета четыре года назад и сейчас, перед пенсией, редактировал журнал, посвященный вопросам психологии.

– Нехорошо забывать старых друзей. – Профессор опустился в вольтеровское кресло и пригубил свой чай. В камине уютно потрескивал огонь.

– Вы хорошо выглядите, Алекс, – похвалила Энджи, не покривив душой. Страуссу было уже за семьдесят, но он действительно почти не изменился. Находиться в его обществе по-прежнему было настоящим пиром духа. И почему она так долго не приезжала?

– Все еще ездите на своем велосипеде? – спросила она.

– А ты все мне льстишь, как я погляжу. – Его улыбка потухла. – Почему тебя так долго не было?

– Да так, рутина затянула… – Паллорино помолчала. – Не знаю, Алекс. Я… была очень занята.

Профессор долго смотрел на нее. Под этим взглядом Энджи стало неуютно, но она не подала виду.

– Ты мне так внятно и не объяснила, зачем пошла работать в правоохранительную систему, – сказал профессор. – Что заставило тебя бросить научно-исследовательскую деятельность и заняться розыском преступников?