– Откуда ты узнала? От Лео?

О’Хейган гоготнула, показав отсутствие переднего зуба.

– Нет, на этот раз от Хольгерсена. Он, представь, заходил поболтать кое о каких старых висяках, на которые Мэддокс зарядил его и Лео. Они работают в каком-то новом подразделении в рамках отдела особо тяжких. Подняли в том числе дело Аннелизы Йенсен. Такой чудила это Хольгерсен… Говорит, весь отдел взбудоражен, что ты вместе с наамишским скелетом выкопала возможную серию и что режиссерша Рейчел Харт полностью призналась, сдав родную дочку с потрохами. Отличная работа!

– Мне кажется, дело еще не закончено, Барб.

Улыбка О’Хейган медленно растаяла. Принесли виски, и Паллорино и О’Хейган замолчали, пока официантка выставляла бокалы на стол.

– Еда скоро будет, – пообещала она.

Энджи взяла свой бокал.

– Ну, за нас. – Она сделала глоток, и жгучее тепло распространилось в груди, сразу принеся облегчение. Паллорино глубоко вздохнула, наслаждаясь ощущением момента. С горячим душем и визитом к Мэддоксу придется подождать, удовольствовавшись виски и сытным ужином. Поставив бокал, Энджи открыла папку.

– Я только что получила неожиданную информацию от университетской подруги Гулати, и тут что-то не складывается. Мне нужно твое мнение – неофициально, просто давай обдумаем варианты. – Она открыла страницу со снимками характерных следов на лобковой кости Жасмин и пододвинула папку О’Хейган: – Как по-твоему, насколько надежны такие углубления в качестве доказательства беременности?

– О, какое красивое кольцо! – похвалила О’Хейган солитер на руке Энджи. – Значит, вы с Мэддоксом решили официально оформиться?

Энджи поглядела на Барб, и внутри у нее все замерло от волнения и предвкушения. Она не сняла кольцо, колеблясь, снять или оставить перед встречей с Мэддоксом. Увидит ли он в этом знак согласия и ее желания пойти к алтарю, если приехать вот так к нему на яхту? В Энджи боролись противоречивые чувства. Поистине, должен существовать учебник по таким вопросам, потому что это настолько за пределами ее опыта и знаний…

– Кгхм, да, наверное. Я к этому еще вернусь.

Барб приподняла брови, сдерживая улыбку.

– Поздравляю. Очень за вас рада. – Пододвинув к себе папку, патологоанатом отпила виски и отставила бокал. Выудив из нагрудного кармана маленькие очки для чтения, Барб водрузила их на переносицу и замолчала, внимательно читая отчет и разглядывая фотографии. – Да, в районе лобкового симфиза определенно есть неровности, – сказала она, наклонившись еще ближе. – Исторически такого рода деформации действительно приписывали расхождению тазовых костей во время родов, особенно при наличии акушерского анамнеза. – Она подняла глаза. – Но без достоверных сведений… – О’Хейган покачала головой. – Пока еще ведутся споры, можно ли это считать стопроцентным указанием на перенесенные роды.

– Но ведь эти следы свидетельствуют о беременности?

– Не о беременности как таковой, а о том, что ребенок был доношен и появился на свет через естественные родовые пути! Сама-то беременность не оставляет следов на костях женщины, а вот во время родов кости таза расходятся, чтобы младенец прошел через родовой канал. Связки при этом растягиваются, иногда рвутся и могут вызвать кровотечение в месте прикрепления к кости. И потом в таких местах остаются вот эти маленькие круглые углубления или вот эти бороздки. – О’Хейган постучала пальцем по фотографии. – Здесь следы указывают, что эта женщина, возможно, рожала. Но в недавних исследованиях пишут, что так называемые «родовые шрамы» обнаруживают и на мужских тазовых костях, и у бездетных женщин, – Барб О’Хейган сделала еще глоток виски. – Короче, сейчас эти изменения костной ткани уже не считаются абсолютным показателем перенесенных родов, что и указал здесь в отчете патологоанатом.

Энджи смотрела на старую докторшу, вспоминая взволнованный голос Софи Синович-Розенблюм: «В последний момент она струсила, не решилась! Жасмин не делала аборт!»

– Может, поискать ее акушерский анамнез? – предложила О’Хейган.

– Бесполезно. Медицинские карты хранятся не более шестнадцати лет, а тут четверть века прошло. Но подруги покойной и единственная оставшаяся в живых родственница в один голос утверждают – ребенка у Жасмин Гулати не было. – Энджи взяла свой бокал и сделала глоток, напряженно думая. – Черт его знает, в каждой семье свои шкафы со скелетами. Может, Жасмин просто удалось в свое время скрыть беременность. Но если ее подруга права, – Паллорино отставила бокал, – и Жасмин Гулати была в интересном положении, то почему среди ее костей нет останков плода? Если бы он был в матке, мы бы что-то обнаружили, правильно?

В глазах старой патологоанатомши появился интерес – Барб О’Хейган тоже любила хорошие загадки.

– Спустя почти четверть века, да еще если тело столько времени пробыло под водой, а потом попало в кислую лесную почву? – Она покачала головой. – Срок немалый, и тут действует масса факторов. Кости могли быть растащены по не поверишь какой большой площади и в реке, и на суше. Недостающее могли сожрать хищники – мягкие ткани живота они в первую очередь…

– Смотри, – Энджи перевернула станицу, показав Барб О’Хейган находку in situ – скелет в рыбацком полукомбинезоне после тщательного удаления слоя почвы. – Она была совершенно целой, все кости найдены. На ней был погрудный непромокаемый полукомбинезон с бахилами, знаешь, такой неопреновый, в котором она упала в реку. На суставе пальца вон кольцо осталось, на запястье – серебряный браслет…

Патологоанатомша присвистнула.

– А вот это очень интересно. Да, тогда непонятно, куда делись останки плода, раз она была беременна… – Она поглядела на Энджи. – А ты в этом уверена?

– Подруга клянется, что была. Она записалась на аборт, но в последнюю минуту струсила и так беременная и попе… поехала на Наамиш. Жасмин и в личном дневнике записала, что носит ребенка профессора Харта. Но это все косвенные доказательства, прямых не существует. Зато есть свидетельства, что у покойной, по всей вероятности, имелись психические патологии – теоретически она могла придумать историю с беременностью. С другой стороны, кольцо-то у нее было, и Даг Харт признался, что купил его в подарок Жа… – Энджи не договорила, увидев на пороге две знакомые фигуры. – Ух ты, – прошептала она. – Ты глянь, кто пожаловал! Хольгерсен и молодая сотрудница, которую недавно нанял Мэддокс.

Барб О’Хейган обернулась и ухмыльнулась:

– Чего тут удивительного, управление через квартал. Не вести же ему свою даму в «Свинью»! Сегодня суббота, понятно, что парень решил чего-нибудь выпить.

– Ты шутишь? Хольгерсен же сторонится связей! – Энджи проводила вошедших глазами до самого бара. – Он блюдет целибат уже не знаю сколько!

– Это он так говорит, – засмеялась Барб. – Каждый нет-нет да и согрешит.

– Кстати, – заговорщически зашептала Энджи, – мне всегда было любопытно, почему Хольгерсен считает секс чем-то порочным.

Некоторое время О’Хейган смотрела на Энджи, барабаня пальцами по папке.

– Паллорино, не томи! Выкладывай, что там еще интересного по твоему расследованию.

– А, да, – очнулась Энджи, с усилием отведя взгляд от головы долговязого Хольгерсена, на мгновение вынырнувшей из толпы, осаждавшей бар. – Я перечитала дневник покойной. Гулати записала дату аборта, но после этой строчки нет ни слова о том, что беременность прервана. Некоторое время она вообще ничего не писала в дневнике, но снова взялась за перо, когда их группа отправились по реке. О беременности больше нигде не упоминается. Возможно, ей было слишком больно об этом писать – требовалось время, чтобы эмоции улеглись. Кроме того, Жасмин всю поездку много пила и активно искала случайных связей. По-моему, такое поведение не служит маркером наличия реального жениха и реальной помолвки, равно как и беременности от будущего мужа, поэтому я предположила, что ребенка на тот момент уже не было. – Энджи отпила еще скотча и невесело улыбнулась: – Вот поди догадайся. Сейчас позвонила подруга Жасмин, Софи Синович-Розенблюм, и сообщила, что ездила с Жасмин в женскую клинику, но Гулати в последний момент от аборта отказалась. Так куда делся ребенок, то есть плод?