По большей части языческие празднества и разведение костров происходят до начала сезона. Для сезонных работников – австралийцев, японцев, британцев, уроженцев Квебека и Онтарио – это способ хорошенько напиться и выпустить пар в ожидании первых зимних бурь.

Именно в такое время две женщины пропали без вести, и наша жизнь навсегда изменилась.

Весь город может сделать «пуф»…

Я думаю о пожаре, начавшемся вчера ночью. Еще не все закончилось. Ветер может перемениться и сжечь наш город. Или придут бесснежные бури с молниями и точечными возгораниями.

– Как насчет очередной порции? – интересуется Джеб, но его веселье пронизано напряжением.

Куинн бросает взгляд на меня, хозяйку дома.

– Конечно, – соглашаюсь я, не желая играть роль злобной великанши. – В конце концов, у нас каникулы.

Я тянусь за кружкой кофе и усаживаюсь на табурет рядом с девочкой. Потягивая горячий напиток, я любуюсь ее аппетитом и гадаю, кому пришло в голову класть мармелад на блинчики с ананасами.

– Куинн, – тихо говорю я и наклоняюсь к ней. – Мне просто интересно… какой твой любимый цвет?

Она отрывается от еды.

– А что?

– Ты мне никогда не говорила.

– Багряный. – Она вгрызается в свой блинчик.

– А твоя любимая мягкая игрушка? – Я чувствую, как Джеб сверлит меня жарким взглядом.

По лицу Куинн пробегает тень грусти.

– Мистер Гу. – Она смотрит в свою тарелку, откладывает нож и вилку. – Папа случайно оставил его в Мэннинг-парке.

Некоторое время Куинн сидит с опущенной головой и часто сглатывает, глядя на свой наполовину съеденный блинчик, пытаясь не плакать и думая о своих родителях. Ее чувства переменчивы, как на русских горках.

Вес ответственности тяжело опускается мне на плечи. Я гляжу на Джеба. Он приподнимает бровь, как будто не советует продолжать в том же духе.

Я беру кофе и выхожу в гостиную через стеклянную дверь. Баюкаю в руках теплую кружку и смотрю через лужайку в сторону воды. Мне страшно за хрупкое состояние моей племянницы. За жизнь, которая может быть так быстро украдена. В отсутствие Джеба произошло много разных вещей. Любовники переженились, старики умерли. Родились и выросли дети, и все это время Джеб находился за решеткой. Несправедливость кажется такой острой, что причиняет боль. Но Софии каким-то образом удалось навести мосты между Джебом и Куинн, которых у меня нет. От этого тоже больно.

Я думаю об Эми и о том, что Куинн была ее биологическим ребенком. О том, что жизнь Эми тоже была украдена той роковой ночью. Что бы случилось, если бы Эми тогда добралась домой в целости и сохранности? Сошлись бы они с Джебом для совместного воспитания ребенка?

На кухне у меня за спиной Куинн болтает о школе и книжках. Пока что она счастлива. Мне отрадны ее радость и оживление, но это не может быть правильно, так? Это ненормально. Но, черт побери, что может быть хотя бы отдаленно нормальным в подобной ситуации?

Я оглядываюсь через плечо и наблюдаю за ними. За отцом и дочерью. Я вижу, как моя цель объединяется с его целью. Он прав: мы хотим одного и того же. Счастья и безопасности для Куинн, настоящей свободы для Джеба. И когда я наблюдаю за этой картиной семейного тепла в моем доме, у меня возникает острое предчувствие чего-то, что я даже не могу выразить словами. Потому что я до сих пор не уверена в нем и в том, что мы узнаем. Я не уверена в себе. Мне кажется, что будет чрезвычайно трудно распутать узлы этих отношений, если дела вдруг пойдут вкривь и вкось.

Мои размышления прерывает неожиданный лай Трикси и рычание у двери. Я быстро подхожу к переднему окну.

На мою подъездную дорожку сворачивает патрульная машина полиции.

Энни Пирелло остановилась возле гаражного навеса и припарковала свою машину под деревом. Она до сих пор была раздосадована своим внезапным партнерством с Сэмом Новаком. Он был луддитом[58], пожилым придурком на грани выхода в отставку по возрасту. Она выключила зажигание и посмотрела на дом Салонен. Он был большим и старомодным: эклектичная смесь старого и нового, определявшая большую часть городской архитектуры. Она вышла из автомобиля и поправила тяжелый служебный ремень на бедрах.

– Ты это делаешь для храбрости? – осведомился Новак, захлопнувший пассажирскую дверь.

– Что именно? – спросила Энни и пошла по дорожке к парадной двери.

– Поддергиваешь оружейный ремень.

– Собираешься весь день стоять там и глазеть на мою задницу, Новак? Или обойдешь вокруг дома и заглянешь в лодочный сарай?

Она подошла к парадной двери, пока ее партнер вразвалочку направился вокруг дома.

Энни провела ранние утренние часы, читая историю Джеба Каллена. Она также видела конфискованный мотоцикл, монтировку со следами крови, обгорелый шлем и бензиновые канистры. Что-то было не так. Она не считала, что Каллен мог устроить пожар.

Она резко постучала в дверь костяшками пальцев и расправила плечи. Дверь открылась сразу же, но ненамного, и она увидела девочку из школы, с подозрением глядевшую на нее. Энни улыбнулась. Что-то в этом упрямом и непокорном ребенке напоминало ее саму в том же возрасте. Буйные темные кудри, щель между передними зубами. Россыпь веснушек. Дерзкая отвага. Энни тоже поколачивала некоторых девчонок в своей старой школе, если ей предоставляли хотя бы малейший шанс. И она тоже не объясняла учителям, почему так было.

– Привет, – сказала Энни и опустилась на корточки, чтобы ее глаза оказались на одном уровне с глазами ребенка. Собака лаяла и виляла хвостом, наполовину дружелюбно, наполовину встревоженно. – Как дела, Куинн? Помнишь, как я вчера была в школе?

Девочка не ответила.

– Куинн, иди сюда! – к ним направлялась женщина.

Энни быстро достала из кармана распечатку.

– Мы ищем этого человека. Ты видела его? Это тот мужчина, которого ты видела вчера возле школы? Ты видела эту татуировку? – она указала на татуировку в виде рыбки на шее Каллена.

Девочка широко распахнула глаза.

– Нет, – ответила она и напряженно уставилась в кофейную кружку. Энни видела, что она лжет.

– Почему вы ищете его? – спросила Куинн.

Ее тетя Рэйчел Салонен в белом махровом халате подошла сзади и встала рядом с ребенком. Ее волосы были растрепаны, лицо побледнело и осунулось. Похоже, она проснулась после тяжелой ночи.

– Куинн, иди в дом. – Она взяла племянницу за руку и увлекла внутрь. Потом вышла на улицу и закрыла дверь за собой. Энни поднялась на ноги, оценивая ее защитную позицию перед дверью.

– Доброе утро, мисс Салонен.

– Констебль Пирелло. – Женщина коротко кивнула и подтянула пояс халата. – Что вам нужно?

Энни посмотрела на входную дверь. Каллен находился внутри, она была уверена в этом. А женщина и девочка защищали его. Интересная перемена после вчерашнего визита Салонен в полицейский участок.

– Мы ищем этого человека, Джебедию Каллена. – Она протянула фотокопию с ясно видимой татуировкой на шее мужчины.

Салонен даже не взглянула на фотокопию.

– Нет, я не видела его. И пожалуйста, не задавайте вопросы моей племяннице без моего ведома, – холодно добавила она. – Она переживает очень трудное время после утраты родителей.

Энни заглянула в карие глаза женщины. Нет ли там очевидных признаков страха?

– Мэм, если он находится внутри и угрожает вам…

– Нет.

– Вы не возражаете, если мы посмотрим?

– Мы? – Взгляд Салонен метнулся к патрульному автомобилю, потом она шагнула вперед и увидела Новака, огибающего дом. – Эй, прошу прощения! – крикнула она. – Это частная собственность. У вас есть ордер на обыск, офицер?

Новак вскинул руки в пародии на извинение и двинулся обратно.

– Вчера вечером вы обратились к нам по поводу школьного инцидента, – спокойно сказала Энни. – Мы полагаем, что человек, который проник на школьную территорию и следовал за вашей племянницей, – это Джебедия Каллен.

Салонен покосилась на кофейную кружку у себя в руках, потом быстро вернула взгляд к Энни и прищурилась.