– Поэтому твой брат сказал в суде, что не умеет читать? Учили только тебя?

– Ложись, – приказал он.

Но Оливия осталась стоять со связанными за спиной руками. Из уха снова потекла кровь.

– Почему ты раньше никогда не называл мне своего имени?

Юджин заглянул ей в глаза, потом медленно и тихо сказал:

– Имя не имеет значения. Себастьян и Юджин, Ромул и Рем, Кастор и Поллукс, Сэм и Эрик из «Повелителя мух», время от времени мать использовала любое из них. Имена – это всего лишь символ, который стал способом бюрократического контроля. Понимаешь, Сара-Оливия? Мы не связаны именем и можем стать тем, кем захотим. Как хамелеоны, мы можем слиться с новыми людьми, можем играть их роли. Так и я много лет назад притворился лесным жителем, умершим, кстати. Я использовал его имя и фамилию, чтобы въехать в Штаты двенадцать лет назад, после того, как арестовали Себастьяна. Под его именем я отсидел в тюрьме за то, что застрелил человека в Рейнджер-парке в штате Аризона двумя годами позже. Суд счел это непредумышленным убийством. Дурачье. Я убил его потому, что он увидел, как я поступил с оленихой, прелестной маленькой жертвой с белокурыми волосами и округлыми грудями. – Он улыбнулся. – Думаю, они так и не нашли ее тело. Я сбросил его в глубокий овраг в том месте, где много голодных диких зверей.

Оливия почувствовала во рту горький вкус желчи. В ней горела чистая, незамутненная ненависть.

– А где настоящий Алгор Соренсон? – поинтересовалась Оливия сквозь стиснутые зубы.

– Этот? Они, должно быть, уже нашли его. Я оставил его в пустыне. Птицы растаскали его кости, я уверен. Милая Мэри… Мы же знаем, что они нашли ее, правда, Сара-Оливия? Соренсоны были идеальным вариантом. Я выбрал их после того, как мы разговорились в кемпинге в Аризоне вскоре после моего выхода из тюрьмы. Я узнал, что у него есть карта NEXUS и что он часто ездит в Канаду на охоту. У него было все, что нужно: подходящие рост и фигура, снаряжение. А цвет волос – это не проблема.

Она содрогнулась, ее затошнило.

– Ложись, – повторил Юджин свой приказ. Голос был равнодушным, холодным, выражение глаз – непонятным.

Оливия медленно опустилась на колени, на сгнившие доски пола. Юджин вытащил из чехла отобранный у нее охотничий нож и разрезал веревку, которой были связаны запястья. Оливия поморщилась, когда левая рука безвольно повисла вдоль тела. Юджин взялся за язычок «молнии» на ее пуховике, резким движением дернул его вниз, распахнул куртку, спустил ее с плеч Оливии. Пуховик упал на пол. Юджин легко ударил ее в живот, заставляя сесть на куртку. В ушах у нее застучала кровь. Оливия забилась дальше в угол, веревка царапала шрам на ее шее.

Лицо Юджина расплылось в улыбке, зубы сверкнули в свете небольшого огня, который он развел в круглом каменном очаге посреди комнаты. Дым уходил в дыру в крыше. Через нее падали снежинки, они шипели, попадая в пламя.

– У нас впереди целая ночь, Сара-Оливия, долгая ночь, – сказал Юджин, опускаясь перед ней на колени. Он поднес лезвие ножа к самому ее лицу, легко провел холодным кончиком по распухшему носу, по губам, подбородку, вниз по шее. Оливия затаила дыхание, стараясь не глотать, пока нож двигался по ее горлу. Она знала, насколько он острый, она сама его наточила. Резким движением Юджин схватил ее свитер и разрезал его спереди сверху донизу.

Оливия ахнула и крепко зажмурилась, когда свитер распахнулся, открывая бюстгальтер.

Юджин поддел кончиком ножа ткань между чашечками, резко дернул, и ее груди оказались на свободе. Оливия отчаянно захотела в туалет. Мочевой пузырь, кишечник требовали освобождения. Соски затвердели от холода.

– Вы только посмотрите на это, – прошептал Юджин, обводя сосок кончиком ножа. Оливию затрясло. Она знала, что он может сделать. Юджин нагнул голову к ее груди, по очереди лизнул соски. Она приготовилась к укусу, ожидая, что его зубы вопьются в ее плоть, пробив кожу, и он начнет сосать ее кровь, откусывая кусочки мяса. Но этого не произошло. Кончиком языка он провел по старому шраму от укуса, лаская впадину, которую сам и оставил. Юджин убрал нож в чехол на бедре, положил обе руки на ее обнаженную талию, потом спустился ниже, к поясу ее джинсов.

Оливия отвернулась, чтобы не смотреть, отчаяние поднималось в ней удушливой волной. Она поняла, что Юджин освободил ей руки только для того, чтобы она отбивалась, выдирала на нем волосы. Это сводило его с ума, он сильнее возбуждался и причинял ей еще больше боли. У Оливии замерло сердце, когда ее взгляд упал на рукоятку охотничьего ножа на его левом бедре. Пока он облизывал и сосал ее грудь, она медленно протянула правую руку к ножу. Его руки расстегивали джинсы, сначала пуговицу, потом «молнию». Он отодвинул в сторону ее трусики и запустил в Оливию палец.

Она затаила дыхание, стиснула зубы и схватила рукоятку ножа. Оливия вытащила его из ножен и с рычанием воткнула нож в бок Юджину. Тот замер, его палец оставался у нее внутри. Оливия воткнула нож глубже и повернула, в глазах у нее потемнело, когда веревка впилась ей в шею.

Его левая рука, словно тисками, сжала ее запястье. Он вытащил из нее палец. Оливия застыла, тяжело дыша, по ее обнаженному телу тек пот. А Юджин улыбнулся, потом облизал свой палец. У Оливии упало сердце. Юджин занес руку и ударил ее по лицу. От удара она откинулась назад, ударившись о доски. Она лежала и смотрела на него, из ссадины у нее на щеке текла кровь.

Юджин вытащил нож из своего бока. Лезвие было красным и блестящим, Юджин крепко зажал рану левой рукой. Между его пальцами сочилась кровь. Он снова посмотрел на Оливию, и она приготовилась к новому удару. Но он спрятал нож в чехол. Приподняв куртку и рубашку, Юджин осмотрел рану. Кровь стекала вниз, на его джинсы. Он схватил свитер, который срезал с Оливии, свернул в комок его часть и крепко прижал к ране, завязав рукава вокруг талии.

Потом Юджин повернулся к Оливии, и в его глазах она увидела свою смерть. Он подполз ближе. Оливия попятилась, веревка не позволяла ей выбраться из угла, но тут какой-то звук остановил Юджина. Его голова дернулась, он прислушался.

Это был зверь, волк. Нет, собака. Она лаяла, визжала, выла.

Юджин посмотрел на Оливию, дернул веревку, проверяя, крепко ли она привязана, затем потянулся за дробовиком, который он поставил у стены возле помпового ружья. Пригнувшись, подобрался к двери лачуги и выглянул в темноту.

Собака завыла снова, потом завизжала. Оливия похолодела. Звук показался ей знакомым. Неужели… Нет, это невозможно. Она на мгновение закрыла глаза, голова кружилась.

Юджин присел в проеме двери, словно зверь. Казалось, прошла целая вечность, пока он смотрел, слушал. Потом он очень медленно распахнул пошире сгнившую дверь и, пригнувшись, вышел в снежную ночь.

Коул тихонько крался вдоль края леса. Он хотел обойти поляну под прикрытием деревьев, чтобы по оврагу подобраться к лачуге сзади. Коул застыл, дыхание паром вырывалось из его рта. Он внимательно рассматривал домик. Сквозь щели был виден оранжевый свет небольшого мерцающего огня. Коул чувствовал запах дыма, но в падающем снеге рассмотреть его не мог. Судя по всему, это было обычное строение с одной комнатой. Коул мог бы поспорить, что дверь там только одна. Окна были заколочены досками. Бушевавший в крови адреналин вызывал непреодолимое желание пробежать по открытому пространству и ворваться в дом.

Если он так поступит, все будет кончено.

Его смерть Оливии никак не поможет.

Взяв себя в руки, он, пригнувшись, вернулся под прикрытие деревьев и тихонько двинулся к обрыву, поросшему облетевшими деревьями.

Спрятавшись в овраге среди сухих осин, ивы, ольхи, Коул в снежных сумерках рассматривал заднюю стену обветшалого строения. Он обнаружил на этой стене одно заколоченное досками окно. По его прикидкам, до дома было метров двести, не меньше. И все равно оставалось большое открытое пространство между ним и лачугой.

С другой стороны поляны раздался жалобный вой Эйса. Он эхом отозвался в лесу, напоминая вой волков. Коул замер, услышав громкий скрип. Неужели открылась дверь домика? С того места, где он стоял, Коул не мог видеть этого.