– Все в порядке, – шепнул он Рангару, когда через некоторое время они встретились на вчерашнем месте. – Мои ничего не подозревают и уж, во всяком случае, никак не связывают вас с теми, кого разыскивают военные и жандармы. Да и держались вы сегодня гораздо естественнее и раскованнее.

– Сегодня нам было некогда, – усмехнулся Рангар, – сегодня мы все трудились в поте лица.

– И должен сказать, получалось у вас это вполне профессионально. Особенно у тебя и Лапира. Его я, кстати, тоже узнал – это Тангор Маас.

– Видно, ты большой любитель гладиаторских боев…

– Да, это моя давняя страсть. Я стараюсь бывать на всех поединках, когда мне это удается. Тангора я видел пять раз, и он мне понравился. Очень сильный боец, хотя до тебя и ему далеко.

– Все это в прошлом, Долер… Сейчас у нас другие заботы, и самая насущная – не "засветиться".

– Я не собираюсь расспрашивать о ваших нынешних делах и ваших целях, но если бы ты знал, как мне хочется хоть еще разок увидеть тебя на Арене!

– Не знаю… – развел руками Рангар. – Вряд ли, если честно.

– Как говорится, человек предполагает, а судьба располагает, – сказал Долер. – У меня предчувствие, что тебе еще суждено порадовать зрителей своим фантастическим мастерством. А что касается нынешнего твоего положения… Будь спокоен, жонглируешь ты вполне профессионально. Тангор тоже выглядит, будто всю жизнь провел на подмостках.

– А как тебе Л… Винта и Валус? – в последний момент что-то удержало Рангара, и он не назвал их настоящих имен.

– У девчонки неплохой голосок – чистый, мелодичный, но нет в нем силы и звонкости, потребных для выступлений на открытом воздухе перед большой аудиторией. В небольшом закрытом помещении – совсем другое дело. А Валус, похоже, давненько не держал инструмента в руках. Кстати, у меня такое впечатление, что его я тоже где-то встречал… но гораздо, гораздо раньше… и пока не могу вспомнить, где и как.

– Да, Долер, огорчил ты меня, – сказал Рангар, не обратив внимания на последнюю фразу актера. – Значит, им вообще лучше не выступать?

– Отчего же, две-три песенки пройдут, особенно из тех, что повеселее. И где-то под занавес программы, перед выступлением Алистара, скажем.

– Тогда хорошо, – с облегчением произнес Рангар, – а то, сам понимаешь… Теперь еще одно. После представления я исчезну на два-три тэна… может, чуть дольше. И если все сложится удачно, завтра ночью мы покинем Орноф.

– Да хранит вас судьба! – с чувством вымолвил Долер Бифуш.

В приобретенном в Деосе шатре места едва хватало, чтобы четверым улечься вплотную друг к другу; к тому же он ясно не был рассчитан на габариты Тангора. Вчера сей факт был напрочь снивелирован усталостью, но сегодня Фишур и Тангор, многозначительно переглянувшись, сообщили Рангару и Ладе, что пойдут прогуляться, поскольку, как высказался Фишур, "вечерние прогулки перед сном очень полезны для здоровья".

Лада смущенно покраснела (благо было темно и никто этого не заметил), Рангар закашлялся и быстренько перевел разговор на другое, сообщив им профессиональное и вполне благоприятное мнение Долера Бифуша об уровне их подготовки (он лишь слегка приукрасил его оценку музыкального мастерства Лады и Фишура).

– Между прочим, Тангор, он узнал и тебя. – Рангар хлопнул тиберийца по мощной спине и засмеялся. – Надо же, нарвались на знатока и ценителя… Но вот где он мог тебя видеть, Фишур?

– Он что, и меня узнал? – наморщил лоб Фишур.

– Да встречал тебя, говорит, вроде бы… Давно, правда.

– Все может быть. – Фишур пожал плечами. – Я, особенно когда помоложе был, частенько посещал представление… Ладно, Тангор, идем Очень уж в парке погулять хочется, воздухом подышать.

…Когда они вернулись, Рангар и Лада уже спали, тесно прижавшись друг к другу.

– А давай-ка хряпнем еще по глоточку рн'агга, – шепнул Фишур, доставая заветную флягу. – А то сколько воздухом ни дыши, а пьян не будешь.

Тангор продемонстрировал свое полное согласие с этим мудрым изречением, и предложение Фишура было немедленно реализовано. И только после того как фляга опустела, они осторожно заползли в шатер и улеглись, пожелав друг другу доброй ночи.

События следующего дня слились в восприятии Рангара в сплошное радужное пятно. При желании он мог бы, конечно, вычленить любой эпизод и даже пособытийно разложить всю его разноцветную палитру, но как раз такого желания у него не возникало. А потом радугу праздника затмили багрово-черные краски последующих событий.

Когда выступление их труппы на обширной, заполненной людьми площади в центре парка подходило к концу, Рангар набросил плащ и слился с толпой зрителей. Отовсюду неслись возгласы, хохот, брань (Рангар не мог не отметить, что веселье в Орнофе носило характер весьма далекий от благопристойности, часто сомнительный, а порой просто нечестивый). Стараясь не выделяться из общей массы, он поглазел на томные телодвижения темнокожих красавиц с мощными формами, одеяние которых было скроено и сшито столь хитро, что не только не скрывало, но, наоборот, подчеркивало особенности самых интимных частей тела; постоял он и возле огороженной площадки, где работали укротители и дрессировщики диких зверей; особенно поразил его номер с гигантским пятнистым фархаром, прыгавшим по взмаху руки укротителя сквозь три пылающих обруча. Особым почетом в Орнофе (что неудивительно) пользовались заклинатели змей, а уж каких только змей, змеек и змеищ тут не было! Даже смертоносная эрра ядовито-желтого цвета с яркими изумрудными пятнышками вдоль спины послушно танцевала за стеклянной перегородкой, повинуясь движениям дудочки заклинателя. Но гораздо большее впечатление, чем даже танец эрры, о гибельном яде которой память хранила страшное неизгладимое воспоминание, произвел на Рангара чудовищный аспидно-черный удав, на кольцах туловища которого толщиной в среднего человека качался его повелитель – маленький плюгавец в ярко-оранжевом кафтане и серебристых шароварах. Время от времени неожиданно громким пронзительным голосом мозгляк не без ехидства предлагал покачаться вместе с ним, а то и вместо него; желающих, впрочем, не находилось.

Пора было, однако, приниматься за дело, ради которого он прибыл в этот, отнюдь не вызвавший в нем положительных эмоций город (а то ли еще будет, мелькнула мысль). Рангар еще раз проверил, все ли взял с собой необходимое, и направился к выходу из парка. Двигался он с обманчивой медлительностью, со стороны казалось, что он идет неторопливым прогулочным шагом, но любой, кто попытался бы догнать его, вдруг с немалым удивлением обнаружил бы, что сделать этого, не переходя на бег, невозможно.

Вскоре Рангар уже шел по улицам Орнофа, узким, зажатым между каменными утесами домов, сегодня не пустынным, как при первом знакомстве, а многолюдным и шумным, заполненным пестрыми толпами гуляющих. Ярко горели многочисленные магические огни, разгоняя вечерние сумерки и темное, туманное "дыхание Змеи", которое сегодня казалось чуть менее густым; манили настежь распахнутые двери кабачков и таверн, публичных домов и игорных притонов, прочих заведений сомнительного пошиба, дающих тем не менее стабильный доход их владельцам, более всего вот в такие дни, вечера и ночи всеобщего веселья и разгула.

И еще, подумал Рангар, в такие дни, вечера и ночи очень легко оставаться незамеченным, даже не прибегая к специфическим приемам маскировки и скрадывания. Просто надо быть как все.

Следуя этому нехитрому правилу и ни разу не остановленный патрулями, Рангар добрался до центральной площади, где чудовищным средоточием мрака высился холм с Храмом Змеи. "Дыхание Змеи" здесь пульсировало темным мглистым облаком, непроницаемым для взоров и лучей магических огней. Откуда-то сверху, из центра темного облака, доносилось заунывное ритмичное пение, рождавшее в душе чувство подспудного ужаса, леденящее ощущение непередаваемой, запредельной жути, вечного хаоса и тьмы, разрушения и смерти. Мертвящее оцепенение сковало Рангара, и лишь громадным усилием воли он стряхнул его. А ведь это только начало, сказал он сам себе, ведь ему еще предстоит проникнуть внутрь и сделать то, что давно решил… Тело вновь начало костенеть… но тут восстало его сознание. И смогло блокировать пресс потусторонних, бесконечно чуждых сил. Конечно, ему помогли: кольцо на руке запульсировало знакомым яростным синим светом, и волны сухого, пронзительного жара пошли от него по телу, противостоя мертвой стуже небытия.