Картманн летал, он действительно умел пилотировать. Этому его научила мать, владелица небольшого аэродрома и частной летной школы. Только, в силу своей молодости, летал он лишь на планерах. Когда коммунисты напали на Третий Рейх, ее аэродром вскоре попал под атаку советских штурмовиков. Одноместный «Шварцтодт» долго полосовал пушечными и пулеметным и очередями стоящие под открытым небом планеры и спортивные самолеты. Потом долбанул ракетами по ангару и ремонтным мастерским, а затем высыпал россыпь мелких бомб на их с матерью дом. Сам Эрих в это время был на летном поле и уцелел, а мама погибла в рухнувшем после взрыва доме. После этого Эрих пошел добровольцем на войну, но самолетов в Люфтваффе оказалось меньше, чем оставшихся в живых пилотов, да и тем уже не хватало бензина для отражения атак советских штурмовиков. А они еще больше вгоняли экономику Рейха в каменный век, сжигая все на своем пути и расчищая дорогу танковым и механизированным корпусам. От авиаполевой дивизии имени Германа Геринга к концу года уже мало что осталось. Пополнение не приходило, да и неоткуда ему приходить, почти вся страна, вместе с призывным контингентом, уже захвачена русскими, а ввиду полного прекращения снабжения и оружие, и боеприпасы приходилось добывать самим. Постепенно исчезли и зенитные, и противотанковые пушки. Танков не было с самого начала. Винтовки, пара пулеметов, около трехсот солдат, вот и вся дивизия. Но те, кто остался, сами понимая, что живыми они не нужны ни немцам, ни Советам, бьются не на жизнь, а на смерть. И делают это достаточно умело.

Теперь дивизия имени Геринга прижата к французской границе, и ее, по французской территории, уже обходят советские танки и бронемашины. Командир дивизии генерал Кессельринг принял решение прорываться на французскую территорию. Всем ясно, что война между Советами и Францией не за горами, хотя бы потому, что Франция не интернировала оккупационные войска, а согласилась с их статусом экспедиционных войск, что немыслимо для великой державы, и взяла на свое снабжение. И теперь каждый, кто хочет продолжать сражаться или просто надеется выжить, должен приложить все силы к прорыву.

Эрих поднялся, оперевшись о ствол дерева, под которым ночевал, забросил на спину тяжелый ранец и поднял на плечо свой верный «маузер». Ноги в мокрых ботинках замерзли, как замерзла и спина, и руки. Последнее время его постоянно трясло от холода. Невозможно простирать и просушить одежду, или хотя бы высушить носки. Хорошо русским с их портянками: перемотал другим концом, и ноги в тепле и в относительной сухости, а что делать, когда расползающиеся от грязи носки постоянно промокают?

Полевую кухню русские разбомбили два дня назад, а раньше именно около нее собирались разрозненные группки солдат, как и всегда в отступлении. И готовить пищу, милосердно пожертвованную немецкими бюргерами, приходится на костре, что небезопасно, особенно ночью. Путь во Францию лежал по коммуникациям наступающего мехкорпуса русских, и немцы, без всякой артподготовки, ввиду отсутствия артиллерии, пошли на прорыв. Перескочили шоссе, ведущее из Саарбрюккена во Францию, но по нему уже спешили русские танки и броневики. Часть солдат попадала в кювет, открыв огонь. Командиры, а за ними и другие солдаты рванули под прикрытие леса, начинающегося в нескольких сотнях метров от шоссе. Эрих тоже оказался в этой группе, но наперерез им выскочил на поле и понесся броневик, ведя огонь из пулеметов. Они стали по нему стрелять на ходу, но что могли сделать винтовочные пули бронированной машине. Танки с шоссе начали стрельбу из пушек. Дым и даже огромные султаны взрывов помогали укрываться от выстрелов, но свистящие вокруг пули и осколки все равно срезали бегущих. Эрих, уже не пригибаясь, несся во весь опор к своей цели, будь что будет, упасть — значит погибнуть или попасть в плен, что равнозначно, и он только и видел перед собой окраину леса. Не добежал он до нее всего-то нескольких шагов. Не добежал никто.

Наутро майор Чернышков, чисто выбритый, принявший душ, с начищенными до фиолетового сияния сапогами и с орденом Суворова, которым он был награжден одним из первых в Красной Армии, правда, самой младшей, третьей степени, на груди, направился к соседям в штаб стрелковой дивизии. Штаб располагался в местной гостинице. Найти его для опытного разведчика и без помощи посторонних не составило труда. Наши штабы всегда выделялись обилием проводов связи, тянущихся к ним со всех сторон. Доложив о себе, он после приглашения прошел в комнату комдива, генерал-майора Пиотровского.

Толстощекий бритый генерал-майор, сидя в резном кресле, с интересом читал какие-то бумаги и на Александра обратил внимание лишь через минуту, с неохотой оторвавшись от чтения.

— А, герой, кверху дырой, пришел — заходи, гостем будешь.

Чернышков четко, по-уставному, доложил о своем прибытии, а сам про себя подумал, что этот индюк уже отрывался от чтения, когда адъютант докладывал ему о приходе майора, так чего ж он строит из себя интеллигента, умеющего читать, и ведь в итоге не ошибся с его оценкой.

— Ты мне, сынок, не тыкай в нос Уставом, я в свое время сам его писал... а нарываться не надо, не надо...

— Товарищ генерал-майор, смею напомнить вам, что мое подразделение не поступило к вам в подчинение, а только временно придано для усиления ударной мощи вашего фронта. Поэтому, — голос и взгляд Чернышкова, при всей внешней индифферентности к происходящему, становились злыми, — попрошу обращаться ко мне в соответствии с Уставом и традициями Красной Армии.

— Хорошо, сынок, традиции так традиции. Решили мы, что негоже тратить силы вверенной мне дивизии до момента, когда перед нами будет открыт выход на оперативный простор. А ломать оборону некому, тебе придется ее ломать.

— Командующий фронтом знает о вашем решении?

— Пока не знает. А узнает, так с энтузиазмом поддержит. И не смотри на меня так, ты, сынок, теперь не у себя в НКВД, а на фронте. Это тебе не зубы бедолагам напильником стачивать, здесь ФРОНТ.

Чернышков молча откозырнул, повернулся через левое плечо и вышел из пыльной комнаты, именуемой штабом стрелковой дивизии. Не заходя в свое расположение, он оседлал трофейный «Кюбельваген» и во весь опор понесся в штаб корпуса, благо что и повод имелся, Чернышков еще не представился комкору. Когда он узнал в командующем корпусом генерал-майора Черняховского, от сердца сразу отлегло, солдатская молва очень высоко ценила молодого комкора.

Генерал Черняховский коротко посмеялся, узнав о намерениях Пиотровского, подробно расспросил майора о его соображениях по поводу предстоящей операции. В основном одобрил их, при этом задавал настолько толковые и грамотные вопросы, что Александр и сам невольно зауважал комкора.

Следующие три дня и три ночи гвардейцы-осназовцы шерстили передний край немцев. Кстати, именно они и обнаружили прибытие французских «добровольцев». После этого майор смеялся над самим собой и над Пилипенко, вспоминая тревоги той ночи. Тут сама судьба давала шанс отличиться, подставив под удар его ребят помимо и без того не очень сильных немцев еще и французов.

Прорывать фронт на совещании в штабе корпуса решили не в том месте, где будет основной удар артиллерии, а в трех километрах правее, под прикрытием дымовой завесы, на стыке между французским отрядом и 7-й танковой дивизией немцев, в которой от танков остались лишь воспоминания. Атаку запланировали после удара гвардейского минометного дивизиона «катюш».

К 12 ноября сосредоточение в основном закончилось, и после короткого, но яростного артналета дивизия Пиотровского пошла вперед. А с тыла по немецким окопам ударили осназовцы Чернышкова, просочившиеся предыдущей ночью в расположение противника. Оборона была подавлена в течение двадцати минут, и уже через полчаса после начала артподготовки корпуса Юго-Западного фронта один за другим стали вливаться в Арденнский лес.

Пользуясь преимуществом в мобильности, Красная Армия рокировала свои войска на место прорыва, и после того как во фланг наступающей по германской территории 47-й стрелковой дивизии ударили несколько батальонов бельгийской пехоты, два танковых корпуса развернули наступление на Брюссель и Антверпен. И вновь, как это и бывало неоднократно, впереди танков 6-го гвардейского танкового корпуса на трофейных машинах, броневиках и мотоциклах рвались вперед осназовцы.