В дверь позвонили почти через десять минут после того, как ушла Волкова. Из гостиной за это время не выветрился табачный дым — он серым облаком парил под потолком, протягивал тонкие щупальца к открытой форточке. Я только-только отыграл последние аккорды любимой песни Барсика: «Мурки».

Трезвонили настойчиво, будто заподозрили: им здесь не рады.

— Что вам в вашей Москве не сиделось? — пробормотал я.

Аккуратно поставил гитару к стене, выбрался из кресла и прошел в прихожую. Задержался около зеркала — взглянул на своё отражение. Взъерошил себе волосы, сдвинул к кончику носа очки. Подтянул до пупка штаны, заправил за пояс рубашку. Трагично скривил губы и шагнул к двери. Я посмотрел в глазок — громко хмыкнул.

— Какие люди и без охраны… — пробормотал я.

Резко распахнул дверь и тут же услышал:

— Котёнок⁈

— Здравствуйте, Дарья Матвеевна! — воскликнул я.

Развёл в стороны руки, словно надеялся на «обнимашки» с остроносой московской журналисткой Дарьей Матвеевной Григалавой, укутанной в пальто с пушистым меховым воротником и увенчанной меховой шапкой «кубанкой» (как у Нади из фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!»).

— Здравствуйте, Олег… эээ… Слуцкий! — сказал я.

Взглянул поверх плеча Григалавы на мужчину в шапке-ушанке из кроличьего меха. Усатый фотограф стоял позади корреспондентки газеты «Комсомольская правда», смотрел на меня сонными глазами. Я уловил в воздухе медовый восточный аромат духов «Magie Noire — Lancôme» и запах чеснока.

— Здравствуйте, Иван Крылов, — сказала Дарья Матвеевна.

Я снова взглянул на фотографа.

Сказал:

— Вот видите, Олег, нормальная у меня фамилия. Не понимаю, почему она тогда, в Москве, показалась вам страной.

Ни фотограф, ни журналистка не улыбнулись. Они походили не на работников газеты, а на представителей власти, что пришли обыскивать жилище преступников. Григалава решительно шагнула вперёд, наступила носком сапога на порог квартиры (будто испугалась, что я захлопну перед её лицом дверь).

— Мы пришли к Алине… Волковой, — заявила Дарья Матвеевна. — Она дома?

Я попятился вглубь квартиры — показал, что не настроен на споры с гостями. Снял с вешалки ботинки (по-прежнему прятал их там от злопамятного Барсика), бросил их на пол к своим ногам. Журналистка осмотрела прихожую: взглянула на потёртый женский халат (я намеренно перевесил его сюда из ванной комнаты), опустила взгляд на Алинины тапочки.

— Вам снова не повезло, товарищи из газеты, — сказал я. — Алина ушла.

Сунул ноги в ботинки.

— А Нина Владимировна Волкова? — спросила журналистка. — Её тоже нет дома?

Григалава недоверчиво сощурила глаза.

Я указал на одиноко стоявшие в прихожей женские тапочки — установил рядом с ними свои.

— Нина Владимировна здесь не живёт. В этой квартире обитают только Алина и её друг Барсик.

— Барсик? — переспросила журналистка.

За моей спиной прозвучало громкое мяуканье.

— Барсик поздоровался с вами, — сообщил я.

Подумал: «А может, послал нас всех куда подальше — фиг поймёшь этих котов».

— Какой красивый котик! — воскликнула Григалава. — Кис, кис, кис! Это что за порода?

Я увидел, что белый кот бесшумно подошёл к моим ногам, потёрся о них (чего раньше не случалось).

— Говорю же: это Барсик. Сокращённо от названия породы: карельский снежный барс. Барсик ещё крохотный. Алине его охотники на Новый год подарили. Взрослые особи карельских барсов обычно размером с немецкую овчарку. У нас в лесах таких немного: занесены в Красную книгу. Обычно они охотятся на лосей и бурых медведей. На людей нападают редко: только в голодные времена.

Барсик взглянул на гостей — вдруг выгнул спину и зашипел.

Москвичи отшатнулись.

— Барсик не любит чужаков, — сказал я. — Признаёт только Волкову и меня.

Вздохнул и сообщил:

— Вот, кормлю его, пока Алины нет дома. Карельские снежные барсы много едят. Говорят: в дикой природе они за сутки лосиную тушу до костей обгладывают. Но Барсик пока совсем малыш. Видите, какой кроха? Сегодня он проглотил только одну единственную утку, три литра молока и форель — небольшую: двухкилограммовую.

Журналистка недоверчиво хмыкнула, но вслух сомнения не высказала.

— А где сейчас Алина Солнечная… то есть… Волкова? — спросила она.

— Так… понятно же где! — ответил я. — Здесь недалеко. Щас отведу вас туда. Пять сек! Только куртку надену.

Повёл москвичей коротким маршрутом: не только по широким тротуарам, но и по протоптанным в сугробах между деревьями узким тропинкам. Не изображал Сусанина — испугался, что отморожу щёки и нос во время долгой прогулки. Шагал торопливо, посматривал на своих спутников, прятавших лица в меха. Снег под ногами звонко скрипел. Стволы деревьев то и дело потрескивали от мороза. Ветви елей и сосен не шевелились, точно в такую «холодину» затаился даже ветер. Из моего рта вылетали клубы пара, словно я шагал по городу с сигарой в зубах. Голубое небо над моей головой сияло, а снег ярко блестел, походил на груды бриллиантов — как говорила моя мама: «Красотища, которой нужно любоваться из окна квартиры, стоя около горячей батареи центрального отопления». Я заметил, как фотограф несколько раз задумчиво сплюнул себе под ноги (он будто проводил эксперимент).

Я сказал:

— Не, не замёрзнет. Тепло сегодня. Даже минус пятидесяти градусов нет. Чувствуется глобальное потепление. Думаю, что скоро у нас в Карельской АССР пальмы вырастут. И на них обезьяны поселятся.

Фотограф хмыкнул.

— Пацан, а это правда, что у вас в Рудогорске летом по городу медведи ходят? — спросил он. — Мне об этом коллега говорил. Его знакомый лет пять назад сюда приезжал.

Я покачал головой и заявил:

— Враньё. Олег, вас нагло обманули! Медведи у нас по городу не ходят, а ездят на велосипеде. Мы их с парнями отлавливаем и отправляем в московские цирки. По почте. Обмениваем на свежие номера «Комсомольской правды».

Слуцкий хмыкнул, спрятал усы за меховым воротником.

Григалава прижала к своим щекам варежки и спросила:

— Карельский снежный барс — это такая же шутка, как и медведи на велосипедах?

Я пожал плечами.

— Не знаю, Дарья Матвеевна. В кошачьих породах я не разбираюсь.

К цели своего марш-броска довёл гостей из Москвы меньше чем за четверть часа. Вывел москвичей на финишный отрезок дистанции: на широкую пешеходную дорогу, зажатую между двумя густыми лесными массивами. Отсюда мы уже видели построенное финскими строителями здание рудогорского Дворца культуры. Я зажмурил глаза: разукрашенные морозными узорами окна ДК ослепительно блестели. Отметил, что новогоднюю символику с окон уже убрали. Но не заметил в них намёков на грядущее празднование Дня Советской армии и Военно-морского флота. Подвёл работников газеты «Комсомольская правда» к стендам с афишами. Озадаченно хмыкнул, поправил запотевшие очки. Потому что не увидел концертную афишу: она пряталась под толстым и совершенно непрозрачным слоем инея, покрывшим стекло стенда.

Решительно направился к входу в ДК. Москвичи поспешили за мной. Я провёл гостей Рудогорска через просторный тамбур в фойе Дворца культуры.

— Вот, — сказал я. — Смотрите.

Ткнул пальцем в висевшие на стене плакаты.

— Что это? — спросила Григалава.

— Афиша сегодняшнего концерта, — ответил я. — Он начнётся через четыре часа.

— ВИА «Солнечные котята», — прочёл фотограф.

Олег спросил:

— Кто это такие?

— Нам не нужен концерт, — сказала журналистка. — Юноша, мы в ваш город не за развлечениями приехали. У нас задание от редакции. На этот раз. Нам нужна Алина Солнечная.

Я покачал головой.

— Какие же вы… москвичи.

Подошёл к стене, провёл пальцем по плакату.

— Читайте, — сказал я. — Здесь написан состав ансамбля. Видите?

— Вокалистка Алина Волкова, — прочёл надпись Олег Слуцкий.

Он посмотрел на Григалаву.