Теперь Николай Григорьевич потряс уже мою руку. Райчук покровительственно похлопал меня по плечу. Он улыбнулся — его взгляд остался серьёзным, настороженным.

— Ты настоящий герой, Иван Крылов! — провозгласил капитан КГБ. — Мой сегодняшний доклад о твоём подвиге адресован лично Председателю Комитета государственной безопасности товарищу Андропову. Я уверен, что Юрий Владимирович согласится с моими доводами. И через три-четыре месяца мы на очередном комсомольском собрании поздравим тебя с получением медали.

Я сдержался — не обернулся: не взглянул на Кравцову и Сергееву. Заметил изумлённые и слегка завистливые взгляды членов школьного комитета комсомола. Прикоснулся к своему значку: словно проверил, не сменил ли его на медаль. Деловито кивнул головой, будто сообщение Райчука не стало для меня неожиданностью. Увидел ухмылку на лице Полковника.

— Товарищи комсомольцы, — сказал Николай Григорьевич, — прошу прощения, что прервал ваше заседание и отнял у вас время. Но… такова моя служба, как вы сами понимаете. Ещё раз благодарю вас за работу по воспитанию молодёжи. Продолжайте трудиться в том же ключе. И тогда наши идеалы останутся незыблемыми; а на советский народ по-прежнему будет непобедимым.

Райчук взял со стола папку, сунул её подмышку.

— На две минуты уведу от вас Крылова, если не возражаете, — сообщил он. — Хочу уточнить у Ивана кое-какие анкетные данные для наградного листа. Знаю, что правильным шагом было бы выждать окончания собрания. Но… войдите в моё положение, товарищи: устал, проголодался, спешу домой. Вы позволите ненадолго отвлечь вашего товарища?

Капитан КГБ взглянул на комсорга школы — тот всплеснул руками.

— Разумеется… эээ… товарищ капитан! — сказал толстяк. — Мы в полной мере осознаём… эээ… важность вашей работы! Крылов в вашем распоряжении! Мы подождём! Рады, что вы почтили нас своим визитом. И благодарны вам… эээ… за высокую оценку нашего труда. Будем и дальше ковать кадры… эээ… для нашей великой страны.

Николай Григорьевич снова пожал руку комсоргу — тот вновь клацнул зубами. Райчук попрощался с комсомольцами и с директором школы. Указал мне на дверь.

Капитан скомандовал:

— Крылов, за мной!

Я вздохнул, прижал пальцем к переносице мост оправы очков и поплёлся к выходу.

Вслед за капитаном КГБ я шагнул в ярко освещённый школьный коридор; прикрыл дверь — спрятался от взглядов школьных комсомольских вождей. Райчук отвернулся, зашагал прочь от кабинета математики. Я поспешил за ним. Ступал по ещё влажному, пахнувшему хлоркой полу — удостоился недовольного взгляда технички, что орудовала большой деревянной шваброй в дальнем от лестницы конце коридора. Капитан остановился около тёмного окна, за которым блестели сыпавшие с неба мелкие снежинки. Он смотрел на меня исподлобья: неприветливо.

Николай Григорьевич тихо произнёс:

— Крылов, надеюсь, ты не ждёшь, что тебя действительно наградят медалью?

Он посмотрел мне в глаза.

Я пожал плечами.

— Какая медаль⁈ — сказал Райчук. — Я не идиот, чтобы предлагать начальству такую глупость. Ты не герой, Крылов. Ты малолетний придурок, из-за глупых выходок которого едва не погибли люди.

Капитан покачал головой.

— Тебе тогда очень повезло, что никто серьёзно не пострадал, — сказал он. — И только поэтому я посмотрел на твоё поведение в тот день сквозь пальцы. Только поэтому, Крылов! Ты меня понял⁈

Николай Григорьевич пригрозил мне пальцем.

— Но если бы хоть один ребёнок погиб!.. Ты даже не представляешь, Крылов, что я бы с тобой сделал!

Он поправил съехавшую ему на лоб шапку, на которой блестели похожие на мелкий бисер капли влаги.

— Исключение из комсомола, — сказал Райчук, — это как раз та награда, которую ты реально заслужил. Когда-нибудь ты и сам это поймёшь: когда повзрослеешь.

Капитан усмехнулся.

— И сними уже этот уродливый галстук, Крылов! Не знаю, из какого исторического музея ты его украл. Но уверяю: ты в нём выглядишь не взрослым, а смешным.

Николай Григорьевич прижал локтем к своему боку папку — застегнул пуговицы под воротником пальто. Я увидел, как позади него, за окном, с крыши бесшумно осыпалась лавина снега. На пару секунд она спрятала от моего взора тёмно-серое небо и тёмные окна третьего учебного корпуса. Райчук падение лавины не заметил. Капитан не обернулся. Он рассматривал моё лицо, натягивал на руки кожаные перчатки. И словно над чем-то раздумывал. Николай Григорьевич взглянул мне за спину — туда, где шаркала шваброй по полу техничка. Сделал крохотный шаг мне навстречу.

— Я выполнил своё обещание, — сказал он. — Сегодня тебя из комсомола не выпрут. Можешь мне поверить.

Райчук ткнул меня в грудь пальцем, обёрнутым в тонкую чёрную матовую кожу перчатки.

И произнёс:

— Передай своей подружке: если она всё же откроет рот, то вы оба об этом пожалеете!

Он заглянул в мои глаза.

— Я вас уничтожу, — пообещал Николай Григорьевич. — Клянусь! Так ей и скажи.

Я не отвёл взгляда — рассматривал большие зрачки капитана КГБ, похожие на две чёрные дыры.

Спросил:

— Я должен сказать… кому?

Капитан хмыкнул, скривил губы — не улыбнулся: уголки его рта смотрели на мокрые плитки пола.

— Этой своей… поэтессе, — ответил Райчук. — Алине Константиновне Солнечной. Или кто там она теперь? Волкова?

Он покачал головой и сообщил:

— Я ведь ещё два года назад понял!.. Ещё когда Солнечная вместе со своей бабкой только перебралась в мой город. Почувствовал: рано или поздно это «Маленькое чудо из СССР» создаст мне проблемы! Не ошибся.

Капитан Райчук со мной не попрощался. Он резко развернулся на каблуках и совсем не строевым шагом (вразвалочку, словно устал) направился к ведущей на первый этаж лестнице. Его шапка чуть склонилась на бок и по-новогоднему сверкала, будто не влажная от растаявшего снега, а посыпанная блёстками. Я стоял около окна. Смотрел, как Николай Григорьевич раздражённо помахивал кожаной папкой. Слушал недовольное ворчание намывавшей в школьном коридоре пол технички. Чувствовал, что чужое настроение передалось и мне: я покусывал губу, щурил глаза. И злился из-за того, что не могу пойти вслед за Райчуком и уйти из этой поднадоевшей мне школы. Мысленно напомнил себе, что пообещал Алине не злить комсомольских лидеров. А потому решил: не пойду сейчас на улицу (и уж тем более домой), а вернусь в пропахший стиральным порошком душный класс на комсомольское собрание.

Около двери кабинета математики я остановился. Взялся за дверную ручку, но не надавил на неё. Взглянул на потёртые носы своих ботинок.

Услышал:

— … А чё тут непонятного-то? Котёнок герой и скоро получит медаль. А в десятом «А» учатся придурки!..

— За придурков ты сейчас схлопочешь!

— Громов, ты уже высказался! Дай сказать другим!

— Крылов никакой не герой!..

— Сергеева, ты уже высказалась. Сейчас говорят только члены комитета. А ты всего лишь староста десятого «А».

— Да всё тут понятно! Кравцова и Сергеева втюрились в Котёнка. А он гуляет с этой рыжей певичкой из «Солнечных котят»…

— Дура!

— Кравцова, попрошу без оскорблений! И не выкрикивай без разрешения. Ты не на базаре.

— Давайте уже голосовать! Всё ясно же!..

— А вот я так и не понял, за что Котёнок получит медаль…

— Мы здесь не медаль обсуждаем. А исключение Крылова из комсомола!

— Вы с ума сошли⁈ Какое исключение?

— Действительно! Этот… капитан сказал, что его Андропов медалью наградит!

— Не забывайте! У нас на повестке рассмотрение протокола первичной комсомольской организации! А не обсуждение ещё не полученной Крыловом медали!

— Вот и зря! Я бы про медаль послушал…

— КГБ ему медаль дают! А мы? Исключаем? Вы с ума сошли?

— Я тоже так считаю! За такую глупость мы с вами сами по строгому выговору схлопочем. С занесением в учётную карточку. И это накануне поступления в институт! Вам оно надо?