– Интерференционная пучность пришлась строго на то место, где я стоял! – возбужденно прервал его Зоров.

– Ты догадлив, – буркнул Чалмерс. – И я, как уже было когда-то, спрошу: не напоминает ли тебе это что-либо?

– И я, как и тогда, отвечу: очень даже напоминает, мэтр! Неужели снова “фактор Кауфмана”?

Чалмерс вздохнул и ничего не ответил. Затем встал и, протянув для прощания руку (правая рука Зорова была свободна, и он пожал руку Чалмерсу), медленно проговорил:

– Будь осторожен, Саша. Будь очень осторожен. Очень бы хотелось ошибиться, но, кажется, вновь открыт… охотничий сезон.

– Но… почему? Какой в этом смысл? Я ведь сейчас не Алзор с его невероятным потенциалом, а обычный человек!

– Ну, во-первых, не совсем обычный. Причастен был, как-никак, почти ко всем небезызвестным событиям… А во-вторых, до Алзора им сейчас не дотянуться, по-видимому… руки больно коротки, да и силенок не хватит… а вот его белковые слепки вполне в пределах досягаемости.

– Вы хотите сказать, что и Рангару…

– Более чем вероятно. У тебя есть возможность связаться с Алзором?

– Да, но я… редко ею пользуюсь. Уж слишком ничтожным кажусь я сам себя после даже мимолетного общения… как пигмей с титаном. Потом долго чувствую себя, как пришибленный.

– И тем не менее сейчас это необходимо сделать. Расскажи ему обо всем и попроси предупредить Рангара. Ему это сделать неизмеримо проще, чем нам.

– Хорошо, – сказал Зоров, невольно покосившись на тускло отсвечивающее кольцо на безымянном пальце правой руки. – Свяжусь.

Ретроспекция 3. Взгляд назад.

Здесь не было ничего – и было все. Ни малейшей частички материального мира – и все многообразие его форм, запечатленное в модуляциях нулевых колебаний вакуума, хранящих информацию о том, что было и будет в любом из миров, и даже в тех, которые не получили своего материального воплощения в ортогональных колебаниях того же вакуума, праосновы всего сущего…

…Ничтожная частичка этого виртуального многообразия, сущность, сознающая себя, мыслящая и чувствующая, способная на чувства великие – страдание и любовь – умирала. Умирала, несмотря на то, что была бессмертна. И в этом не таилось противоречие – неуничтожимое физически может умереть в смысле более высоком, чем простое разрушение собственной структуры.

…В океане страдания, неизмеримом, как математическая бесконечность, умирал Алзор. Информ, сбросивший бренную белковую оболочку, Оракул Вселенной, вынужденный эту самую Вселенную покинуть, не видел больше смысла в собственном существовании. Вселенские струны вибрировали, грозя войти в гибельный резонанс… но именно они донесли голос из Мира… голос, который спас его.

…я знаю, как ты страдаешь, говорил голос, бесплотный и бесконечно далекий голос Дальвиры, но даже это не оправдание для того, что ты пытаешься самоколлапсировать… ты нужен Мирозданию. Бесконечные вселенные распахнуты перед тобой. Войди в них, они ждут тебя, они твои.

…нет, Дальвира, моей единственной вселенной была Джоанна, единственной и неповторимой. Моей Большой Вселенной. Мне не нужны другие вселенные.

…даже если в одной из них заточена Джоанна? Точнее, ее неуничтожимая психоэнергетическая информматрица?

Вспышка, взрыв, стон перетянутых вселенских струн… Неистовое: КАК?!

…Фосс не погиб тогда, а перевоплотился… и смог перенести информматрицу Джоанны – то, что люди называют душой, – в одну из фазных вселенных физического Мира… и там поместил ее в информационный микроколлапсар. Мне удалось отследить темный путь Фосса сквозь вереницу фазных вселенных… и я знаю, где это место. Но тебе ведь известно, Алзор, что вскрыть информационный коллапсар…

…я знаю, знаю, я очень многое теперь знаю, даже такого, чего не знает сам Вседержитель… ГДЕ ЭТО МЕСТО?

…я приведу тебя, приведу обязательно, но только расскажи мне, как ты собираешься действовать, а еще лучше подумаем вдвоем, поскольку сейчас ты уже знаешь, чем грозит твое прямое вмешательство в Реальность Физического Мира…

Вне времени и пространства, над прошлым и будущим парил этот разговор, давая смысл существования не только информу Алзору, но и – впрямую! – дав жизнь человеческому существу, которому на далекой планете Коарм суждено быть нареченным Рангаром Олом и до конца пройти страшный путь, чтобы в конце концов выполнить Предназначение.

Тусклый рассвет заглянул в окно опочивальни Первого Советника Рангара Ола, и он сразу, как от толчка, проснулся. Рядом, свернувшись калачиком под невесомым пуховым одеялом, тихонько посапывала во сне Лада. Рангар неслышно соскользнул с кровати, подошел к распахнутому в утреннюю свежесть окну, одним упругим движением перемахнул через подоконник… и едва не сверзился на головы двух дюжих гвардейцев.

Ошарашенные внезапным, словно из воздуха появлением его высочества, гвардейцы приняли “на караул”.

– Не понял… – грозно сдвинул брови Рангар. – Чего это вы тут околачиваетесь?

– Приказ его превосходительства Герливадиса Флеата, ваше высочество, – почтительно ответил гвардеец, пришедший в себя раньше напарника. – Сегодня ночью все посты усилены, а также введены новые… как вот этот.

Рангар тут же вспомнил вчерашние зловещие события и разговор с Герливадисом в том числе. Значит, начальник тайной полиции, которому негласно подчинялась и дворцовая охрана, решил принять дополнительные меры предосторожности. Судя по всему, он прав, и во дворце в самом деле вызревает гнойник… странный, очень странный гнойник… и он вот-вот прорвет, и тогда многое выяснится, конечно, лишь бы поздно не было…

– Ладно, – сказал он, – благодарю за службу, но днем дополнительный пост здесь не нужен. Идите. Герливадису доложите – это мой приказ.

Гвардейцы отсалютовали и удалились. Рангар по полной программе прогнал упражнения боевой гимнастики, аккумулировавшей многовековой опыт Земли, и почувствовал прилив сил и уверенности в себе. Он уже собирался запрыгнуть обратно в окно спальни, как почувствовал – едва осязаемо – чье-то присутствие за спиной. Он напрягся, молниеносно разворачиваясь в боевой стойке… и тут же облегченно расхохотался.

– Доброе утро, сын!

Из-за куста выскользнул гибкий, как стальная пружинка, Олвар; он разочарованно хмурился.

– Доброе утро… Ну что, что я делаю неверно, отец? Ты всегда меня засекаешь…

– Ты все делаешь правильно, сын, – придав лицу серьезное выражение, произнес Рангар. – И обычный человек тебя бы ни за что не засек. Ну а я… – Он развел руками. – Я тренируюсь больше зим, чем ты на свете живешь. Не огорчайся, придет и твое время.

– Скорее бы, – вздохнул мальчик. – Так хочется сделать хоть что-то подобное тем подвигам, которые совершил ты!

– Ты сделаешь больше, – уверенно сказал Рангар. – Дети всегда должны идти дальше родителей. И твои деяния будут гораздо значительнее, чем мое махание мечами.

– Не надо так говорить о своих подвигах… – В голосе Олвара прозвучали недоумение и обида.

– Присядь, сын. – Рангар опустился на траву и похлопал ладонью рядом. – Подвиги, говоришь?! А сколько крови я пролил, причем не только вражеской, ты знаешь?! Вот если бы я сделал то, что сделал, не оборвав ничьей жизни, вот тогда это можно было бы назвать настоящим подвигом. А так… – Он махнул рукой.

– Но я ведь знаю, что иначе тогда было невозможно! – тихо воскликнул Олвар.

– Может, и невозможно. Но сейчас я хочу вложить тебе в голову мысль, до которой дошел кровью и потом: нет ничего более ценного, чем человеческая жизнь. И никто не имеет права отнять жизнь у человека… да и любого живого существа, обладающего душой и разумом. Разве что защищаясь… да и то…

И вдруг в самой глубине его естества зародился страх, который он ни в коем случае не должен показать перед сыном: страх понимания того, что все его слова мало чего стоят, ибо он немедленно убьет любого, кто подымет руку на Олвара или Ладу… Да, так бы оно и было, несмотря на все разговоры о ценности любой человеческой жизни… он знал это… не ведал только Рангар, куда приведет его это знание в конце концов… и хорошо, что не ведал, ибо информация о таком грядущем, уготованном безжалостной судьбой и чьей-то непредставимо могучей волей, могла запросто лишить рассудка даже человека с таким сильным характером, как Рангар.