На лице Елении появилось искреннее изумление. Бешено бьющееся сердце военного мага болезненно сжалось. Он не смог продолжить признание и сказать, что любит её, что чувство за прошедшие годы стало только крепче, и сдерживать его стало очень сложно, а иногда — невыносимо. Как сейчас.

Не смог, потому что девушка испуганно вжалась в спинку кресла, с недоверчивым выражением на лице.

— Майстрим, о чём ты? — во взгляде девичьих глаз он прочитал недоумение и озабоченность его состоянием. — Ты болен?

— Болен, — горько усмехнулся Май. — Некоторые люди называют это чувство болезнью.

Нервным резким движением Еля снова хотела отобрать ладошки, но Май вновь не отпустил.

— Не бойся. Я пришёл поговорить… рассказать обо всём, что случилось за эти годы. То, чего ты не знаешь, но должна узнать…

И он рассказал. Всё, что сам узнал. Вернее, почти всё. Только не признался, что виновны во всем отец и дядя.

Не смог.

Сказал, что всё организовали его недоброжелатели. А ещё рассказал про болезнь, потому что теперь Еления должна быть вдвойне внимательна к себе, не сказал только о том, каково условие её спасения, потому что пока не решил, как сможет выполнить условие Оливара Варниуса.

По мере рассказа Мая глаза Елении то распахивались от искреннего изумления, то сужались и темнели от гнева, нежные губы подрагивали от волнения, а под конец рассказа сжались в тонкую напряженную линию от еле сдерживаемой ярости.

Когда Май замолчал, Еления сидела с опущенной головой, прямой напряженной спиной и крепко сжатыми губами. В гостиной наступило молчание. Май ласково поглаживал большими пальцами обе подрагивающие в его руках похолодевшие ладошки и настороженно ждал реакции девушки.

— То, что ты рассказал, чудовищно и безнравственно, — прошептала Еления, подняв горящий взгляд на Мая. — Кто-то регулярно исправлял моё подсознание, несколько лет внушал мне то, чего не было… я иногда чувствовала, что веду себя странно… не понимала… пугалась…

— Когда я обо всём узнал и во всём разобрался, не смог больше ждать. Я должен был поговорить с тобой. Ты тоже имеешь право обо всем знать… Еля, могу я задать один вопрос?.. — после согласного осторожного кивка девушки Май медленно продолжил: — Что ты думаешь насчёт… — настороженные глаза Ели заставили императора запнуться, — нас? Что чувствуешь ко мне… сейчас?

В хмурых глазах отразились растерянность и испуг. Май сразу всё понял.

— Хотя бы приязнь и симпатию? — криво усмехнулся он.

— Конечно, как же иначе… — Еления овладела собой. — Разве ты не чувствуешь? — удивилась она. — Постой… ты же эмпат… — Еля осторожно высвободила ладошки, которые Май на этот раз нехотя отпустил, сняла с шеи защитный амулет и в ожидании посмотрела на Мая. — Так будет понятнее и достовернее. Пожалуйста, почувствуй меня сам.

Она прикрыла глаза, смущаясь, открывая Маю душу и сердце, словно молча говорила: читай меня, чувствуй меня, я полностью доверяю тебе и перед тобой как раскрытая книга.

И Майстрим почувствовал исходящие от неё горячие ласкающие волны…

Тепла и приязни…

Восхищения и доверия…

Смущения и робости…

Растерянности и… испуга…

Напряженный взгляд императора долго не отрывался от бледного уставшего лица Елении. То, чего так хотело горячее сердце, он так и не почувствовал. Сердце девушки молчало, не отвечая на его чувство.

Она не успела вновь полюбить его.

Да и полюбит ли снова? Можно ли бесконечно влюбляться в одного и того же человека, если твоё чувство постоянно гасят?

Выдержка стала изменять Маю, он ощутил, как ярость поднимается из глубины души, и резко поднялся.

— Спасибо, что открылась. Прости, мне нужно идти, — ему стоило огромных усилий спокойным тоном произнести эти простые слова.

Еля грустно смотрела вслед Майстриму, который быстрым торопливым шагом вышел из гостиной дома Данери. Она не остановила его, слишком растерянная и подавленная. И от кого бежал Май? От неё или от самого себя? Что значили все его необычные признания?

Не влюблён же он в неё до сих пор? Неужели она не почувствовала бы этого? Нельзя настолько хорошо владеть собой, чтобы столько лет скрывать своё чувство?

Или можно?

Слова любви он не сказал, но "Ты случилась" и " Боюсь тебя потерять" насторожили.

Еления устало прикрыла глаза и задумалась. Скорее всего, она не так поняла его слова. Хотя это же Майстрим Данери — тот, который не терпит лжи и двусмысленности. Значит, он действительно боится ее потерять?

Она обязательно со всем разберётся. А сейчас Еления почувствовала… Облегчение.

От всего.

От того, что стала понятна сама себе; от того, что узнала, почему больна; и от того, что император огромной империи не признался ей в любви, хотя собирался. Или все же ей показалось?

Что бы она делала тогда? Снова оттолкнула бы Мая?

Разве она смогла бы?..

Еля прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла, осторожно прислушалась к себе, заглянула внутрь себя. Разум ответил «смогла», а вот сердце… сердце удивило и заставило задуматься.

Неужели оно помнило подавляемое чужой волей чувство?..

Советник Данери закрылся в кабинете, спрятавшись от жены и остальных домочадцев, и в гордом одиночестве пил бренди, вспоминая, как вместе с племянником и его менталистом недавно посетил государственную тюрьму.

У Эдварда очень редко возникало желание напиться, но в этот раз оно оказалось слишком навязчиво, а презрительный и осуждающий взгляд Майстрима оказался для него чересчур болезненным.

Он вынужден был рассказать Майстриму о давнем разговоре с заключённым Оливаром Варниусом и его предупреждении о возможной серьезной болезни Елении и её последствиях.

Иначе внезапное недомогание в следующий раз может закончиться смертью девочки, которую искренне любила Мадлен и которой он не желал зла, хотя…

Эдвард выпил сразу полстакана, поморщился, от бурлящей злости на миг замер, а затем решительно швырнул стакан в стену кабинета. Осколки рассыпались по всему полу, но стало легче. Подумал, что вовремя поставил магическую звукоизоляцию в кабинете. Никто из домочадцев не догадывался о том, что происходит с их хозяином.

Смерть землянки оказалась бы выходом для совершения того политического и экономического плана развития Ровении, который они с братом разработали. И ранее он был одним из тех, кто подобные планы претворял в жизнь. Для империи. Для императора. Но с недавних пор, а именно с момента женитьбы на любимой женщине, герцог Эдвард Данери не готов был идти по головам для достижения цели. Он стал более мягкосердечен, эмоционален и… подобрел, что ли. Или просто видел изо дня в день, как девушка из другого загадочного мира дорога его любимой жене, как её любят его дети, как девчонка с уважением и восхищением относится к нему…

Возможно и то, и другое, и все вместе… В итоге девушку они решили не трогать, пойти другим путём. Тем, о котором случайно узнал Майстрим. А ведь какой план был… легковыполнимый, незатратный, да и девочка несильно пострадала. Чувства, те задеты конечно, но со временем все забывается и проходит, уж ему ли не знать. А теперь… Майстрим отказывался жениться на дочери соседа-императора…

Эдвард довольно долго морально готовился к тяжелому разговору о Варниусе с невероятно злым племянником.

Внешне Май держал себя в руках, но Эдвард чувствовал, что с того момента, как заболела Еления, тот натянут словно струна, а с того дня, как узнал правду о внушении девушке искусственных чувств, внутри Мая клокотал вулкан самых разнообразных эмоций: от страха за жизнь дорогого человека до возмущения ими, самыми родными, которые, по мнению Мая, вонзили ему нож в спину.

Если бы близкие люди поступили так по отношению к нему, наверное, Эдвард тоже оскорбился бы, но у него все же было оправдание: они с братом действовали из лучших побуждений для империи и были уверены, что Майстрим никогда ничего не узнает.