Я повёл плечом.

— Это смотря с чем сравнивать.

Взглянул на часы — прикинул: до начала урока осталось меньше минуты.

Наташа нахмурилась.

Тихо спросила:

— Почему… она, Иван? Чем Волкова лучше меня?

Я посмотрел на Наташино лицо. Заглянул Кравцовой в глаза. Мазнул взглядом по её щекам и губам.

— Лучше, хуже… — сказал я. — Не в этом дело. Алина мне больше нравится.

Развёл руками.

— Да?! — сказала Наташа.

Кравцова возмущённо фыркнула.

— Раньше тебе нравилась я, — сказала она. — Помнишь, что ты мне говорил в девятом классе?! Не забыл, как ты меня тогда называл и что обещал?! А Волковой ты об этом рассказывал?!

На звуки её голоса среагировали едва ли не все наши одноклассники: замолчали, повернули в нашу сторону лица.

Я улыбнулся.

— То было давно и неправда. С тех пор много воды утекло. И многое изменилось: в том числе и мы с тобой.

Покачал головой и добавил:

— Я уже не тот, каким был в девятом классе.

Развёл руками — показал Кравцовой ладони.

— Да, я вижу, — сказала Наташа.

Она скрестила на груди руки. Больше не улыбалась. Закусила губу. Смотрела на меня исподлобья. Мне почудилось, что из её глаз дохнуло холодом.

Кравцова покачала головой.

— А знаешь, Крылов!.. — сказала она.

Наташа не договорила.

Потому что прозвучал звонок, и в класс вошла Снежка.

— …Владимира Маяковского считают ярчайшим представителем поэтического и художественного авангарда. Творчество Маяковского относят к футуризму: к его кубофутуристической разновидности…

Галина Николаевна Снежная говорила негромко, будто устала год от года рассказывать ученикам о «художественном авангарде», «футуризме» и его представителях в дореволюционной и советской литературе. Она то и дело посматривала за окно, где ветер раскачивал ветви деревьев: стряхивал примёрзшие к ним шапки снега.

— …Исходным пунктом эстетической платформы кубофутуристов была идея исчерпанности культурных традиций прежних веков. Программным для них стал манифест, носивший намеренно скандальное название…

Я тоже смотрел за окно. Представлял, как автобус с ВИА «Солнечные котята» сейчас мчится по «Автодороге Ленинград — Мурманск» (которая только в следующем году получит такое название). Прикидывал, что Алина и музыканты доберутся до Петрозаводска не раньше, чем через два часа — сейчас они ехали где-то между Сегежей и Медвежьегорском.

— …Открываем учебник на сто сороковой странице… — вещала Снежка.

«Может, стоило поехать вместе с ними?» — в очередной раз промелькнула в голове мысль. Я смотрел, как ветер и вес превратившегося в льдины снега гнули ветви берёз. Представлял, как я смотрел бы сейчас вот так же из окна микроавтобуса на обочину дороги. Хмыкнул. И снова ответил на собственный вопрос уже набившей оскомину фразой: «Книга сама себя не напишет».

— …Крылов! — снова произнесла Снежная.

Я оторвал взгляд от блестевших за окном второго этажа шапок снега, взглянул на учительницу.

Сказал:

— Я весь внимание, Галина Николаевна.

Снежка усмехнулась.

— Не вижу я твоего внимания, Иван, — сказала она. — Во всяком случае: к творчеству Владимира Владимировича Маяковского. Чувствую, что у тебя уже предновогоднее настроение. Хотя до праздника ещё четыре недели.

Учительница литературы взглянула на столешницу передо мной.

— Я сказала открыть учебник на сто сороковой странице, — напомнила она. — Где твой учебник, Крылов?

Я улыбнулся и ответил:

— Дома. Стоит на полке книжного шкафа, Галина Николаевна. Зачем учебник, если сегодня мы изучаем творчество Маяковского? Как советский человек, я знаю многие его стихи наизусть. Особенно те, которые напечатаны в нашем учебнике.

Снежная приподняла брови.

— Да неужели? — сказала она. — Похвально. Тебе повезло, Иван. Потому что я как раз озвучила классу домашнее задание: выучить к следующему уроку стихотворение Владимира Владимировича о советском паспорте.

Я выпрямил спину; как прилежный ученик поднял руку.

— Что ты хочешь нам сказать, Крылов? — спросила учительница.

— Готов прочесть стихотворение, Галина Николаевна, — сказал я.

Снежная хмыкнула, взглянула на часы.

— До конца урока осталось три минуты, — сказала она. — Успеешь.

Указала на пол около доски.

— Прошу, Иван. Выходи. Становись перед классом.

Она отошла к своему столу и заверила:

— Мы с удовольствием тебя послушаем.

Я выбрался из-за парт. Под аккомпанемент из язвительных шепотков добрался до указанного Снежкой места у доски. Повернулся лицом к одноклассникам, сделал глубокий вдох.

— Я волком бы выгрыз бюрократизм, — торжественно произнёс я. — К мандатам почтения нету…

Слева от меня с тоскливым скрипом распахнулась дверь. Я повернул голову и увидел, как в класс, топая тяжёлой обувью, шагнули два одетых в тяжёлые бушлаты солдата. Оба: в зимних шапках с кокардами и… с автоматами.

Снежная вытянула шею, взглянула на военных.

— Подождите, товарищи! — сказала Галина Николаевна. — У нас ещё идёт урок!

Солдаты попятились, но не вышли за дверь.

Снежка указала на меня рукой и велела:

— Продолжай, Иван!

Я посмотрел на серьёзные лица молодых солдат. Перевёл взгляд на одноклассников. Подумал: «Свечин здесь. Ерохина тоже. Странно. Неужели это случится сегодня? Сейчас?»

— … Читайте, завидуйте — я гражданин Советского Союза, — продекламировал я.

Встретился взглядом с глазами учительницы.

— Молодец, Иван, — сказала Снежка. — Не обманул. Маяковского ты действительно учил. И прочёл хорошо: с выражением. Пятёрку ты заработал. Возвращайся на своё место.

Она склонилась над столом, чиркнула в классном журнале. Выпрямилась, убрала со лба золотистый локон. Посмотрела на топтавшихся у порога солдат.

— Слушаю вас товарищи, — произнесла Галина Николаевна. — Что вы хотели?

Я поправил очки и снова окинул взглядом явившихся в школьный класс военнослужащих. Отметил, что оба солдата не выглядели грозными или опасными — обычные советские парни, разве что на вид слегка взволнованные и будто не выспавшиеся. Чёрный и Белый мысленно окрестил я их (по цвету волос). Оба невысокие, гладко выбритые, в потёртых бушлатах и в шапках с блестящими звёздами на кокардах. И при оружии. Я порылся в памяти, но не отыскал в своих воспоминаниях ни одного случая, когда видел в рудогорской средней школе военного с автоматом. Заметил, что мои одноклассники с любопытством и едва ли не с восторгом рассматривали автоматы Калашникова. Увидел в их глазах интерес, удивление, но не тревогу.

— Ваня, иди на своё место, — повторила учительница.

Она махнула рукой, будто подтолкнула меня в направлении парты, и снова обратилась к военнослужащим:

— Товарищи, вы кого-то ищете? Вам помочь?

Она закрыла классный журнал, придвинула его на край стола.

Я промедлил ещё пару секунд. Но всё же прошёл на своё место. Уселся на стул Волковой — не передвинулся к окну. Отсюда я лучше видел явившихся в класс военных. Отметил, что темноволосый солдат (Чёрный) стоял чуть впереди своего напарника. Увидел, что у его ног скопилась небольшая лужа — растаял прилипший к обуви снег. Солдат придерживал рукой оружейный ремень на плече. Цепким взглядом изучал Снежку и тех моих одноклассников, что сидели за партами у окна (в том числе и меня). Уголки его губ недовольно смотрели вниз, что придавало парню вид капризного юнца. Его напарник замер у самого порога. Ни на учительницу, ни на меня он не смотрел. Но шарил взглядом по головам школьников второго и третьего ряда, словно выискивал знакомые лица.

— Это десятый «А» класс? — поинтересовался Чёрный.

Он говорил словно с трудом: его голос прозвучал глухо и хрипло.

Прозвенел звонок — громко, неожиданно. Солдаты вздрогнули. А вот школьники радостно выдохнули, зашуршали книгами и тетрадями, достали из-под парт портфели и дипломаты.