— Выручай, Крылов, — повторил он.

Я спросил:

— Как?

— Солистом будешь, — прошептал Сергей. — Завтра. Вместо меня.

Я удивлённо вскинул брови.

Рокотов схватил меня за рукав, будто испугался, что я развернусь и уйду. Снова скривил губы, учуяв перегар. Но мужественно устоял на месте — не отшатнулся.

— Чага хреново поет, — сказал он. — Не потянет. Веник и Бурый…

Сергей махнул рукой и показал в потолок указательным пальцем.

— Всего день остался, — прошептал Сергей. — Надо! Выручи, дружище! Один раз.

Рокотов выпустил мою руку, разгладил ткань на рукаве моей рубашки, улыбнулся.

— Я слышал, как ты поёшь, — сказал он.

Сергей покивал головой, показал мне оттопыренный вверх большой палец.

И заверил:

— Справишься. Я знаю.

Рокот похлопал меня по плечу, будто благословил на подвиг.

И сообщил:

— Сегодня репетиция. Вечером. Приходи.

Желудок постанывал: по дороге от пятиэтажки Волковой до своего дома я дважды сворачивал в лесок, чтобы удобрить сосны — потому в школе, во время первого урока, я опасался, что не удержу в себе завтрак. Ноги и руки сегодня казались будто отлитыми из свинца. А никак не оставлявшая меня в покое головная боль намекала, что петь этим вечером — это не лучшая идея. Вот только я её подсказку не услышал. Во время разговора с Рокотом я думал не о карьере эстрадного артиста — мысленно рассуждал лишь о том, что похмелье, подобное сегодняшнему, я не переживал со студенческих лет. Мечтал вернуться домой, опустошить родительскую аптечку и застыть без движения, пока барабанная установка в моём мозгу не утихнет. Ответил согласием на предложение Сергея Рокотова: утром не имел ни сил, ни желания для спора и поиска аргументов для отказа.

После уроков я всё же добрался до дома. Проглотил две таблетки аспирина и завалился на кровать. Закрыл глаза — кровать подо мной будто бы покачивалась. Меня не стошнило — я уснул. Не увидел никаких сновидений: ни тревожных, ни приятных. Спал почти до маминого прихода: встал за четверть часа до того, как в прихожей щёлкнул замок — к тому времени проветрил свою комнату. Встретил маму уже будучи не больной развалиной, а активным и здоровым человеком. Мой молодой организм поборол симптомы похмелья — и сутки не прошли. Проснулся аппетит! Я разогрел себе и маме ужин. Я снова чувствовал себя энергичным и неутомимым. Даже повеселел. Уже который раз в этой «повторной» жизни отметил, что быть молодым и здоровым школьником лучше, чем старым и больным пенсионером. И вспомнил о своем разговоре с Рокотовым.

Подошёл к дверям рудогорского Дворца культуры на две минуты раньше уговоренного срока. Полный оптимизма и энергии. На танцах во Дворце культуры я бывал нечасто: четыре раза посетил танцплощадку в конце девятого класса — искал там встречи с Наташей Кравцовой. Кравцова была завсегдатаем «субботних танцулек». Я слышал от одноклассников, что Наташа умудрялась проходить на танцы даже в то время, когда в зале собирались «взрослые». Сам я после одиннадцати часов на танцплощадке в ДК раньше не бывал. Но знал, что в это время там уже не выступал ансамбль Рокота — «крутили» записанную на магнитофонную плёнку «иностранную» музыку. Отсюда сделал вывод, что петь мне завтра придётся с восьми часов вечера и до половины одиннадцатого — в «детское время». Сергей утром не уточнил, но я сам сделал вывод, что «взрослые» и завтра будут плясать под музыкальные записи иностранцев.

Во дворце культуры меня встретил Чага, наряженный в модные сейчас джинсовые брюки и синие кроссовки торговой марки «Москва» (с тремя белыми полосками). Боря Корчагин увидел меня — окликнул, подозвал к себе. Пожал мне руку. Мы с Чагой синхронно поправили на лицах очки. Боря сообщил, что «все уже собрались». Осмотрел меня с ног до головы — усмехнулся (джинсов и модной обуви я в своём гардеробе не отыскал — нарядился в папин серый костюм), задержал взгляд на моём комсомольском значке. Повёл меня по плохо освещённому лабиринту коридоров — к комнатушке на цокольном этаже, где проходили репетиции вокально-инструментального ансамбля Рокотова. Я не выудил из памяти название ансамбля — спросил о нём у Бориса. Корчагин пожал плечами. И ответил, что названия у их коллектива пока нет («просто ВИА»). Я отметил, что эта проблема Корчагина не особенно волновала.

Репетиция уже началась — это я понял ещё в коридоре. Едва мы свернули в очередной коридор, как я услышал звуки электрогитары. Мелодию не узнал, хотя и заподозрил, что слышу импровизацию. Чага распахнул дверь (музыка стала громче, а в ноздри ворвался аромат табачного дыма), жестом велел войти. Я послушно перешагнул порог и окинул взглядом помещение. Сразу заметил «лабавшего» на гитаре Рокота и курившего рядом с барабанной установкой Веника. Бурого увидел рядом с фортепиано — парень выглядел не менее массивным, чем его музыкальный инструмент (я тут же удивился, как его пальцы не нажимали на две-три клавиши одновременно). Отметил, что все парни из ВИА в джинсах и кроссовках «Москва» — будто в спецодежде. И тут же обратил внимание на стоявшую ко мне вполоборота светловолосую девицу, одетую в явно «фирменные» джинсы и неподдельные кроссовки «Адидас».

Память послушно подсказала имя застывшей рядом с Рокотовым девчонки: Изабелла (Белла) Корж — дочь директорши рудогорского Дворца культуры. Девчонка училась в девятом классе третьей школы. И «гуляла» (так мне сказал Свечин) с Сергеем Рокотовым. Я придирчиво осмотрел блондинку с ног до головы — заценил в том числе и обтянутые импортной тканью штанов ягодицы. Признал, что главным достоинством девятиклассницы всё же была не её внешность, а её мама. Потому что комнату для репетиций ухажёру Беллы директорша предоставила очень даже просторную: вполне годную для немноголюдных вечеринок и концертов. Да и инструменты парни из ВИА Рокотова наверняка приобрели не на собственные средства. Раньше я не задумывался над этим вопросом; но теперь сообразил, почему ансамбль Рокота не имел конкурентов при выступлениях на субботних танцевальных вечерах и всегда участвовал в проводимых во Дворце культуры концертах.

Сергей меня заметил — тут же прервал выступление. Он поздоровался со мной, представил меня своей подружке. На девятиклассницу мой облик не произвёл положительного впечатления: она взглянула на мой костюм, на мои очки — хмыкнула. Поинтересовалась у «Серёжи», тот ли я «мальчик из хора», что выступит на «завтрашних танцах». Рокотов по-отечески приобнял меня и заявил подружке, что я пою лучше, чем выгляжу. Уточнил только, что с микрофоном я «почти не знаком». Заверил Беллу, что за вечер «всему» меня обучит — «завтра уж как-нибудь отыграем». Рокот не подпустил меня к Бурому и Венику (я помахал тем рукой — парни нехотя кивнули в ответ на моё приветствие). И не повёл меня к помосту, изображавшему сцену. Он схватил со стола папку из коричневого кожзама. Вынул из неё стопку разноформатных бумаг — выудил из неё написанный красивым каллиграфическим почерком список, протянул его мне.

Прошептал:

— Какие из этих песен знаешь?

Я пробежался глазами по строкам — отправил «запрос» в свою память.

— Все, — ответил я.

Отметил, что с весны в репертуар ВИА Рокотова добавились шесть песен. Я не слышал их в мае, когда явился в субботу на танцы в поисках внимания Кравцовой. Но я слышал их в разное время и по радио, и по телевизору.

— Прекрасно, — прошипел Сергей.

Забрал у меня список — помахал им, демонстрируя Корж.

— Я же говорил! — сказал он. — Выкрутимся.

Указал мне на микрофон.

И заявил:

— Тогда начнём.

Первой в списке Рокотова значилась песня «Мы с тобою танцуем» на стихи Владимира Харитонова. Именно с неё (на тех выступлениях, на которых я присутствовал) ВИА Рокота начина свои концерты. Только сегодня я сообразил, что причиной такого выбора были звучавшие в песне слова: «Этим танцем сегодня с тобой мы вечер открываем». Логику в рассуждениях Рокота я уловил. Но всё же не одобрил его выбор. Но спорить не стал. И вполне прилично (для первого раза) спел произведение. Заслужил очередные похлопывания по плечу. И удивил дочурку директорши ДК: девчонка поаплодировала мне и поинтересовалась, в каком хоре я раньше выступал. Рокот налил себе в кружку горячий чай из термоса, пока я рассказывал Белле свою биографию. Он сделал пару глотков, посматривал при этом то на Корж, то на меня. И вдруг нахмурился, решительно поставил кружку на стол и снова взялся за гитару.