Эрика фон Брокдорф, семнадцатилетняя дочь барона Клауса фон Брокдорфа, активистка Союза немецких девушек, уходила от зверств красных варваров. Даже не потому, что ее папа — один из известных австрийских нацистов, которому в свое время сам Адольф Гитлер руку пожимал и приглашал стать бургомистром Линца, дорогого сердцу фюрера города. К стыду, Эрика поддалась панике, и когда ее сердобольные родственники, дядя со своим многочисленным семейством, приличия ради позвали с собой, она, ни минуты не думая, побросала в свой рюкзак самые важные для молодой девушки вещи и прыгнула во второй автомобиль, которым управлял шурин старшего Брокдорфа. Рванула вместе с обывателями спасать собственную шкуру, вместо того чтобы защищать свою страну, свою Вену. Путь для бегства, по их сведениям, был открыт только на юг. С севера, из Словакии, наступали Советы, поэтому и курс взяли на Грац. Но огромные пробки на дорогах, забитых беженцами, не позволили быстро проскочить по не перехваченному врагом коридору, а к вечеру второго дня машины были конфискованы военной администрацией. Да и не жалко, все равно их пришлось бы бросить из-за отсутствия бензина на заправках. И Брокдорфы побрели уже пешком, надеясь, как многие сотни окружающих их людей, на удачу. На дороге между Винер-Нейштадтом и Нойекирхеном им стало известно, что русские уже в Граце, и в создавшейся панике Эрика «потерялась» и направилась в местную военную комендатуру. Там ее приняли, конечно, не с распростертыми объятиями, и зачислили на должность подносчицы боеприпасов в батальон Фольксштурма.

Батальон, а это несомненно для него очень лестное название, состоял из сотни ополченцев, вооруженных чем попало. Тут были и винтовки, и карабины, даже несколько полицейских пистолетов-пулеметов МП-39, совершенно непригодных для настоящего боя. В качестве средства усиления выступал трофейный чешский станковый пулемет и неизвестно как здесь оказавшиеся две 37-мм противотанковые пушечки на деревянном ходу. Командовал батальоном пожилой майор ветеринарной службы, а помогал ему хромой фельдфебель, ветеран Французской кампании, демобилизованный было по ранению, но обладавший несомненным опытом современной войны.

Фольксштурм занял оборону по обеим обочинам шоссе перед въездом в пригород Нойекирхена, на развилке дорог. Пушки поставили за насыпью, обложили мешками с песком, выкопали с помощью небольшого экскаватора траншею, протянули телефонные провода к наблюдательному пункту, расположившемуся чуть сзади. В тревожном ожидании прошли вечер и ночь, а под утро послышался нарастающий металлический лязг. По шоссе, в сопровождении небольшой группы конников, двигались три танка. Эрика ничего не поняла в происходящем. Часто забахала пушка, стоявшая на правой обочине. Левая почему-то молчала. Протяжно затарахтел пулемет. Нестройно присоединились к ним винтовки и карабины. Эрика схватила пулеметную ленту и понесла ее под свист пуль к траншее. Ее сбил с ног неизвестно откуда взявшийся фельдфебель:

— Ты что, дура, сдохнуть хочешь!

Она из густой травы, подняв голову, попыталась рассмотреть подробности боя, но опять ничего не увидела и вынуждена была ползти назад, к НП. И там ее хорошенько отматерил майор, отчего желания воевать заметно поубавилось.

Советские танки сползли в кювет и оттуда стреляли из пулеметов, а конники вообще куда-то исчезли. В небе над позициями пролетел небольшой самолет — биплан. А сразу же после этого на траншеи обрушился град снарядов. Описать артналет невозможно. Нет слов в обычном языке, чтобы рассказать, как вибрирует воздух, заставляя зубы мелкой дрожью стучать друг о друга. Как ходит под ногами бывшая еще минуту назад такой надежной земля. Как неподъемные предметы летают словно пушинки. Как фонтанами взлетают бревна перекрытий...

А потом со стороны тыла прилетели три штурмовика русских. Издалека дали залп ракетами, которые довольно кучно легли на центральную и правую позиции Фольксштурма, а затем, встав в круг, поочередно стали поливать траншеи пушечным и пулеметным огнем и засыпать их россыпями мелких осколочных бомб. Под прикрытием этого огненного ада к окопам ополченцев приблизились танки и спешенные конники РККА, и как только авианалет прекратился, коротким броском ворвались в них.

Фольксштурмисты, не ожидавшие такого развития событий, побежали, бросая оружие и прикрываясь насыпью шоссе. И Эрика тоже, только не вдоль дороги, по которой, набирая ход, понеслись танки русских, а забирая вправо, под прикрытие забора и лесополосы.

Из сотни ополченцев вряд ли двум-трем десяткам удалось избежать гибели или плена, а русские скорее всего и не понесли потерь вовсе. И Эрика, пробравшись в город, вновь присоединилась к грязным и закопченным ополченцам, которые решили дать бой на улицах, используя свое преимущество в знании города. Решили, поскольку русских немного, перебить их огнем с чердаков, из окон верхних этажей и подворотен.

Эрике на этот раз досталась винтовка с двумя обоймами и три гранаты. Ополченцы уже воспринимали ее как своего боевого товарища, прошедшего вместе с ними крещение огнем. Эрике досталось окно третьего этажа.

Солдаты противника приближались по улице к дому, в котором Эрика заняла позицию. Танки шли по краям мостовой, развернув пушки к противоположной стороне улицы, а за ними, прикрываясь броней, пригнувшись, крались спешившиеся кавалеристы. Все стволы нацелены на окна верхних этажей. Эрика, как учили в стрелковом кружке, приложила тяжелый приклад винтовки к плечу, приподнялась в проеме окна и, быстро выцелив фигурку в желто-зеленой форме, выстрелила. Солдаты врага присели, а в ответ по окнам, разнося вдребезги стекла и рамы, брызнула длинная пулеметная очередь. «Пора менять позицию», — подумала она, но снова, перезарядив оружие, выстрелила в окно. Во время выстрела Эрика увидела, что один из танков наводит свое орудие на ее убежище, и бросилась к выходу. Когда она уже проскочила коридор и схватилась за ручку входной двери, за ее спиной рванул тяжелый снаряд. Просвистевший осколок срезал у локтя ее руку, державшую винтовку, а взрывная волна сгребла ее, будто котенка, и швырнула на стеклянный книжный шкаф. Эрика повалилась назад, увлекая за собой книги с тяжелыми кожаными, с золотым тиснением, переплетами. Последнее, что она видела в своей жизни, это пролетающее мимо окна сбитое взрывом нацистское знамя.

Старшина Пилипенко, зам. командира группы Осназа, медведеподобный гигант, осторожно перевернул тело немецкой снайперши, погибшей от разрыва снаряда. Красивая светловолосая девчонка в маскировочном комбезе и в десантной каске. Стараясь не прикасаться к ее груди, он вьггащил документы из нагрудного кармана полувоенной куртки.

— Та-щь капитан, посмотрите!

— Что там у тебя?

— Снайперша-то как на Полину из радиороты разведбата похожа!

— На какую еще Полину?

— Радистка из разведбата и эта немка — одно лицо, да и фигура — один к одному.

— И что?

— А если ее подменить. По документам — эта аж баронесса. Внедрить Полину куда надо.

— Пилипенко, от тебя я такой ахинеи не ожидал!

Старший майор Госбезопасности Павел Судостроев выслушал Чернышкова, помолчал, зачем-то коснулся «Гвардии» на груди осназовца. Улыбка чуть тронула его губы:

— Бред какой-то. Капитан, вам, конечно, спасибо за помощь в поимке Даллеса, но такие инициативы вы предлагайте своей бабушке, а не нам. И вообще, забудьте об этой фашистской сучке. У вас что, других дел нет?

Берия выслушал Судостроева внимательно, как всегда. Предложил, как и всегда, вина и фруктов, от которых Судостроев, как всегда, отказался. Походил по кабинету, подражая манере Сталина.

— А товарищ Голиков не перехватит девочку?

— Армейцам она неинтересна.

— Языки знает?

— Да, немецкий, частью английский и французский. Мама ее — учительница, из бывших...

— Чудо просто. Родителей проверили?

— Пока не успели, работаем.