Провал «дела всей жизни» надолго отбил у меня желание сочинять художественные произведения. Мысли о том, что авторы в журналах печатаются лишь «по знакомству» (так мне объяснили «умудрённые жизнью» товарищи) остужали моё рвение всякий раз, когда воображение рождало очередные «гениальные» сюжеты. Обиду на редакторов я хранил в душе и взращивал почти два десятка лет. Пока однажды ни взял в руки эти самые пронумерованные тетради. Я тогда заглянул в них, прочел пару десятков рукописных страниц (проявил упорство). И злость на работников издательств поостыла. Зато я возгордился своим отцом, который стойко прочёл «всё это». Я в тот же день позвонил папе и сказал ему «спасибо». А о писательстве больше не думал. До тех пор, пока авария не усадила меня в инвалидное кресло. «Всё же, и от аварии была польза, — подумал я. — Хоть какая-то…»

Покачал головой — стул подо мной скрипнул.

— М-да, — пробормотал я. — Кто-то гением рождается. А кто-то гением становится — на закате лет.

Сложил тетради обратно в папку.

И сказал:

— В Первомайск я это добро точно не повезу.

До маминого прихода я всё же навёл порядок в своей комнате. Там теперь пахло стиральным порошком «Лотос» — не Барсиком. Распахнул окно. За ужином рассказал маме, что нашёл для котёнка новый дом — как и обещал. Выслушал краткое содержание сегодняшнего телефонного разговора моих родителей — той его части, что предназначалась для моих ушей.

И поинтересовался у мамы, слышала ли она что-то об Алине Солнечной.

— Напомни, кто это? — попросила мама.

— Девочка-вундеркинд, — сказал я. — Шестьдесят третьего года рождения. Юная поэтесса. Сочиняла стихи уже в четырёхлетнем возрасте. «Маленькое чудо из СССР».

Мама задумалась.

И уже через десяток секунд вскинула брови.

— Вспомнила! — сказала она. — Алина Солнечная! Конечно!

Улыбнулась.

— Я видела её по телевизору — в «Новогоднем голубом огоньке», кажется. А потом, лет пять назад, читала об этой девице статью в «Комсомолке». Мы эту статью потом с девчонками на работе обсуждали.

Мама кивнула.

— Точно, — сказала она. — Помню такую. Вот только она никакая не поэтесса. Алина Солнечная — мошенница.

— Погоди, погоди, — сказал я. — Мы об одном и том же человеке говорим? Я тебя спросил о девочке из Москвы, которая с четырёхлетнего возраста писала стихи. Она потом опубликовала как минимум три сборника. Алина Солнечная — девочка-вундеркинд, получившая статуэтку льва на Венецианском фестивале в тысяча девятьсот семьдесят первом году, когда ей было лет семь или восемь. В «Комсомольской правде» её называли самой читаемой поэтессой СССР того времени.

Мама постучала ложкой по чашке — размешала сахар. С одной стороны её лицо подсвечивала висевшая в большом плафоне под потолком лампа накаливания — с другой стороны прогонял с лица тени лившийся из окна уже потускневший к вечеру солнечный свет. После работы мама переоделась в домашний халат (новый, яркий). Но не смыла косметику. Она выглядела за ужином нарядной, будто сидела на торжественном приёме. Моя потёртая футболка (старая, папина) и растянутые трико портили атмосферу застолья. А оставшиеся в моей тарелке разваренные макароны (язык не поворачивался обозвать их звучным словом «паста») годились в качестве «главного блюда» лишь для самого «бедного» праздничного стола.

— Говорю же: я поняла, о ком ты спросил, — ответила мама. — Стихи, что присвоила эта девчонка, я читала. Хотя теперь уже их и не вспомню. А вот о чём было в той статье — не забыла. Очень уж она меня тогда потрясла. И не только меня. Все мои подружки возмутились тогда до глубины души. Мы даже собирались написать коллективное письмо в редакцию газеты и потребовать, чтобы они разобрались в причинах бездействия милиции. Мы считали: виновные в мошенничестве должны быть наказаны по закону!

Мама вынула из чашки ложку — положила её на край блюдца.

— По какому закону? — сказал я.

— По нашему, по советскому! — услышал ответ. — Иначе получается, что дети мошенников могут выступать в концертных залах, по радио и на телевидении. А наших детей туда никто не приглашает! Это несправедливо, не по-советски! Мы же не в Америке живём — у нас в стране должна быть хоть какая-то справедливость. Вот мы и хотели, чтобы милиция в этом деле разобралась. Несколько дней обсуждали, как лучше оформить наше требование. А там случился годовой отчёт — стало не до писем в газеты, как ты понимаешь.

Я покачал головой.

Спросил:

— И в чём именно заключалось преступление Алины Солнечной?

Мама махнула рукой.

— В том, что вовсе не Алина Солнечная сочинила те стихи. В газете писали, что после похорон матери девочка отменила все выступления и не соглашалась на новые. Не посылала новые сочинения в журналы и газеты. Пряталась от журналистов. И поначалу ей и её бабке все сочувствовали. Пока один известный литературный критик ни провёл исследования текстов, чьё авторство приписывали Алине Солнечной. Он заявил, что те стихотворения сочинил не ребёнок, а не очень талантливая женщина средних лет.

Мама сделала глоток из чашки, снова нахмурила брови.

— Но главная преступница, конечно, не Алина, — ответила она. — Её-то как раз многие жалели. А вот её мать и бабка неплохо нажились на своей афере. В газете писали, что ребёнку за одно только выступление на сцене платили по сто пятьдесят рублей. Это моя месячная зарплата, между прочим. А сколько тех выступлений случалось за месяц? Да во скольких городах? На радио и по телевизору ребёнок читал стихи тоже не забесплатно. И за книжки этим мошенникам, я не сомневаюсь, отвалили огромные деньжищи.

Я отодвинул в сторону тарелку с остывшими макаронами.

— Главные преступники, конечно — её мать и бабка, — продолжила мама. — Они устроили всё эту аферу со стихами. Много лет водили за нос всю страну. И даже у иностранцев, как ты сказал, премию выманили. И ведь поначалу никто даже и не подозревал! Мы были горды тем, какой в нашей стране есть талантливый ребёнок. Стихи её читали и слушали. Ведь они, и правда, когда-то часто звучали по радио. И всем нравились. Ты, конечно, этого не помнишь. А когда мать Алины умерла — вот тогда всё и вскрылось.

— Что, вскрылось? — спросил я.

Мама указала на меня пальцем, будто выносила обвинительный приговор.

— Выяснили, что покойная мать Алины тоже писала стихи — об этом вспомнили её подруги, — сказала она. — Но творчество взрослой тётки никого не интересовало. Поэтому Алинина мать вместе с бабкой и выдумали всю эту историю со стихами четырёхлетней девочки. Понимаешь? Они воспользовалась тем, что в нашей стране очень любят детей. И сделали из Алины юную поэтессу. Заставляли ребёнка заучивать тексты и выдавать мамины стихи за свои. А мы все развесили уши и восхищались талантливой малышкой.

Мама покачала головой.

Сказала:

— Ведь сразу ясно было: маленький ребёнок не написал бы взрослые стихи. А стихотворения Солнечной были именно взрослые — даже те, которые она сочинила, будучи совсем крохой. Девчонка, наверное, вообще не умела ничего сочинять. Раз бросила это дело после смерти матери, не попыталась продолжить дурить нам головы. Её рано обучили читать и писать. Но думать по-взрослому ребёнка не научишь — не получится, как ни старайся. Вот и закончилась история девочки поэтессы.

Последнюю фразу мама произнесла с грустью, будто посочувствовала Алине.

— А как же все эти знаменитые поэты, что прилюдно нахваливали творчество Солнечной? — спросил я. — Они-то куда смотрели? Ничего не замечали? Не почувствовали подвох, когда выступали вместе с ней? За столько лет нашёлся только один знаток поэзии, который распознал обман?

Мама хмыкнула.

— В газете намекали, что отец Алины был ей вовсе и не родным отцом, — сказала она. — Прямо, конечно, не утверждали. Но в «Комсомолке» предположили: у матери Алины в молодости был роман с одним небезызвестным поэтом. Не назвали, конечно, его имени. Девчонки у меня на работе высказали пару предположений. Мы сравнивали фотографию Солнцевой с портретами её возможных папаш — взяли их книги в библиотеке. Был в одной похожий на неё гражданин — этот…