Он медленно подходит к другой стороне стола, не сводя с меня глаз. Неторопливо садится. Его голос тихий и скрипучий, и я гадаю, имеет ли шрам на его горле какое-то отношение к травме голосовых связок. Возможно, другим заключенным не понравилось то, что он изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку и забил ее до смерти. Во рту пересыхает, и я тщетно пытаюсь сглотнуть.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — я мысленно проклинаю себя, когда мой голос срывается, выдавая мое волнение.

Тикают секунды. Охранник продолжает стоять в дверном проеме, пока Клэйтон Джей Пелли как будто хочет проглотить меня целиком, пожрать и поглотить меня до последней молекулы. Мне нужно вернуть контроль над происходящим.

— Охранник обязательно должен находиться внутри? — интересуюсь я.

Он изгибает бровь и смотрит на охранника. Тот смотрит на меня.

— Все в порядке, — говорю я.

Охранник выходит, прикрывает дверь и встает с другой стороны, где он может наблюдать за нами через стекло.

— Вы похожи на ваши фотографии в онлайне, Тринити Скотт.

— Значит, у вас есть доступ к интернету?

Медленная, лукавая улыбка.

— Вы удивитесь, какой широкий доступ к разным вещам имеется у заключенных.

Он смотрит на мой блокнот и диктофон на столе.

— Мистер Пелли, Клэйтон… Могу я называть вас Клэйтоном?

— Ради бога. Как прошла ваша поездка?

Я сознаю, что мои двадцать минут неумолимо истекают.

— Отлично. Не возражаете? — я кивком указываю на диктофон. — Мне хотелось бы вывести ваш голос в эфир. Разумеется, когда вы будете готовы.

Он облизывает губы и смотрит на мой рот.

— Можете начинать прямо сейчас.

Я включаю диктофон. Загорается красный глазок — наблюдающий и записывающий циклоп. Я остро сознаю точку зрения моей потенциальной аудитории и формулирую вопросы таким образом, чтобы получить желаемые ответы. Передо мной возникают разные линии разговора и лучшие способы их проведения. Я ощущаю себя автором этого продукта.

— Как было упомянуто в письме, мой подкаст…

— Я знаю о вашем подкасте, — говорит он тихим, скрипучим голосом. — Я слушал. Мне известно о вас.

— Я… да, я была не уверена, что вы можете получить доступ к таким вещам.

— Есть многое, чего вы еще не знаете, Тринити Скотт.

Он внезапно подается вперед и хлопает ладонями по столу. Я вздрагиваю.

Он смеется, потом сипло хохочет.

— Но я приложу все силы для вашего просвещения, юная Тринити Скотт.

Возмущение нарастает изнутри, превращается в гнев, а затем перерождается в нечто гораздо более темное, сложное и глубокое. Я стискиваю зубы.

— Так же, как вы «просветили» Лиину Раи? — спрашиваю я, глядя ему в глаза. — Вы были ее консультантом по профориентации, вы давали ей внешкольные уроки по английской литературе.

Он проводит языком по нижней губе.

— Да, все верно. Многообещающая ученица. Так скажите мне, что вы хотите узнать?

Я немного смещаюсь на стуле, беру блокнот и карандаш и просматриваю свой список вопросов, потому что мои мысли разбежались в стороны. Я уже выбилась из графика, и мне нужно эффектное высказывание. Я сразу перехожу к одному из главных вопросов.

— Почему сейчас, Клэйтон? Вы не говорили ни слова о вашем преступлении, но почему-то решили сделать это сейчас, — я делаю паузу. — За эти годы вы получили множество запросов от ученых, журналистов и авторов документальных детективов. Почему вы выбрали меня?

Он откидывается назад и сцепляет руки за головой, демонстрируя свои мускулы. Доминантная поза.

— Вы имеете в виду, зачем я выбрал хорошенькую начинающую радиожурналистку? Не потому ли, что старый Клэй Пелли хочет посмотреть на свеженькую, живую женщину? Он хочет, чтобы она пришла к нему, потому что ему наскучило столько лет жить за решеткой… потому что у него никого не было после четырнадцатилетней Лиины?

Жар ударяет мне в щеки. Он снова подается вперед.

— Как вы думаете, почему?

Теперь будь осторожна.

— Власть, — отвечаю я. — Ваше молчание было последним остатком некоей власти и контроля над Лииной и ее родителями. Вы лишили их объяснения в суде. Вы не дали прессе никаких ответов. Ваше молчание было чем-то вроде последней заявки на контроль над общиной Твин-Фоллс, над школой и учениками. Над следователями, которые пришли за вами, арестовали вас и посадили сюда, — я ненадолго замолкаю. — Но со временем эта власть истощилась, потому что никто больше не приходит к вам со шляпой в руке и не умоляет об откровенной беседе. О вас забыли. Вы потерялись за монотонностью времени в четырех стенах. Потом вдруг появляется популярный подкаст о настоящих преступлениях, и вы принимаете мое предложение. И… да, это своеобразное развлечение. У вас снова появляется возможность немного поуправлять чужим поведением, — я прищуриваюсь. — Например, поведением молодой женщины.

Он ухмыляется и склоняет голову набок.

— Но вы получаете кое-что взамен, правда? Расскажите, Тринити, в чем состоит ваша цель. Рейтинги?

— Расширение аудитории. Да, больше людей будут слушать мои подкасты. И… ваш случай действительно интересует меня.

— Мой случай нельзя назвать необычным. Мужчина насилует и убивает юную женщину. Это происходит постоянно.

— Но учитель не каждый день становится насильником и убийцей. Муж. Отец. Это поднимает стоимость ваших акций.

— Думаю, вы мне понравитесь, Тринити Скотт, — он широко улыбается. Сексуальный контекст считывается без труда. И мне вдруг становится нехорошо. Слишком много кофе и адреналина, слишком мало сна. И он мне не нравится. Отвращение подкатывает мне к горлу, и, что бывает очень редко, я задаюсь вопросом, что я вообще здесь делаю. Но часы тикают. У меня есть обязательства. У меня есть спонсоры. По многим причинам мне нужно довести дело до конца.

— Давайте начнем с Лиины, — твердо говорю я. — Почему она?

— Вы имеете в виду, зачем выбирать ее среди всех остальных учениц?

— Да. Я получила копии всех материалов вашего дела. Судя по записи вашего признания, Лиина не случайно оказалась в ту ночь на мосту Дьявола. Пьяная и одинокая. В темноте, где никто не мог ничего увидеть. Вы пестовали ее. Вы нацелились на нее. Финал под мостом был результатом этого. Так почему Лиина?

— Она была не такой, как остальные.

— В каком смысле?

На его лице появляется странное выражение. Скрипучий голос звучит еще тише, чем раньше.

— Почему она была не похожа на остальных? Думаю, вы знаете ответ. Наверное, все знают. Лиина не была хорошенькой и сексуальной девушкой. Она была… слово «обыкновенная» было бы явным преуменьшением, да, Тринити?

Кровь бросается мне в лицо.

— Значит, ее внешность делала ее отверженной среди сверстников? Это делало ее более легкой мишенью?

— Давайте, скажите это, — поддразнивает он. — Лиина была безобразной. Во всяком случае, так она сама говорила о себе. Другие девочки и мальчики из школы называли ее уродиной. Они придумывали ей разные клички: «толстуха», «чудо-юдо», «бетономешалка», — он следит за моим взглядом. — Они тиранили ее.

— Значит, ею было легче манипулировать, поскольку она была лишена любви и внимания? Потому что она была изгоем?

— Лиина была неуклюжей в обществе сверстников, и да, она изголодалась по ласке и доброжелательности. Но она также была одаренной девочкой. Поэтому она перешагнула через два класса в уроках английской словесности и поэтому я дополнительно занимался с ней. Думаю, в наши дни ей бы поставили диагноз «расстройство аутистического спектра». Она была талантливой поэтессой. Глубоко внутри нее обитала прекрасная душа. Люди не замечали эту душу за всем остальным.

Я испытываю легкое потрясение.

— И поэтому вы убили ее? Потому что она была одаренным изгоем и обладала прекрасной душой?

Молчание. На его виске пульсирует жилка. Он оценивает меня, возможно, размышляет о том, что собирается сказать мне, изменяет свое мнение.

Я нацеливаюсь на трещину, которую различила в его броне.