– Хотите немного передохнуть? – предложила Стелла.

Моника покачала головой, и они двинулись дальше. Она смотрела на Стеллу: на разворот ее плеч, изгиб ее шеи, на ее руки. Пока она смотрела, в ее воображении Стелла изменилась, вновь стала молодой женщиной из прошлого. Моника снова увидела ее, с криком выбежавшую из винного магазина, уронившую бутылку вина, рванувшую к маленькому окровавленному телу, распростертому на дороге. Слова вырвались сами собой, прежде чем она успела что-либо подумать.

– Стелла, что случилось, когда вы потеряли вашего ребенка? Как вам могло прийти в голову, что вы убили его?

Стелла остановилась и повернулась к ней. Она уставилась на Монику. Ветер зашелестел среди деревьев – настойчивое, шепчущее предупреждение.

– Разве я говорила, что мой ребенок был мальчиком?

У Моники упало сердце.

А она говорила? Проклятье!

– Я подумала… я уверена, вы сказали, что он… любил эту кашу. «Тути-Попс». Вы говорили, что все считали, будто вы убили вашего сына и будто вы плохая мать, потому что вы лечились от психического расстройства.

Стелла недобро прищурилась.

– Я не говорила, что лечилась от психического расстройства.

– Китсилано… – Монику охватила паника. – Разве мы говорим не об этом? Бакалейный магазин «Китс-Корнер» в Китсилано.

Лицо Стеллы потемнело от гнева.

– Это было в новостях, правда? – лихорадочно продолжала Моника. – Я… Мы видели новости. Это было ужасно. Там была фотография рассыпанных «Тути-Попс» на дороге, разбитых яиц… – ее голос пресекся. Слезы застилали ей глаза. – Я… я сложила одно с другим, Стелла. Все это было в новостях, каждый вечер, а мы жили поблизости, поэтому я запомнила. Это врезалось в память.

Черт возьми, Моника, перестань болтать, пока ты ей все не рассказала!

– Ведь это Кэти Колбурн объявила вас плохой матерью, да? Она утверждала, что вы психически неустойчивы и не должны были оставлять маленького Эзикиела на темной улице даже на минуту. А потом его собака убежала… О боже, Стелла, мне так жаль, так жаль…

– Эзикиел. Вы знаете его имя?

Моника сглотнула. Лес придвинулся ближе. Небо нависло прямо над головой. Ей было трудно дышать.

– Я запомнила, – прошептала она. – Из новостей. Я… мне так жаль, Стелла.

– Жаль? Вам жаль?

– За то, что вам пришлось пережить. Я наблюдала за развитием этой истории по телевизору. Тогда вы работали коммерческим пилотом. Вы выглядели по-другому, но теперь я вижу. – Она вытерла слезы, струившиеся по щекам. – Я помню ваши глаза. Помню, как вы просили перед камерой, чтобы появился кто-нибудь из свидетелей.

Стелла выругалась. Она отвернулась и посмотрела в лес, как будто подыскивая нужные слова.

– Но никто так и не появился – верно, Моника? Никто. – Она круто развернулась. – Вместо этого меня распяли. Потому что людям всегда нужно кого-то винить, нужно искать злодеев. Так они чувствуют себя лучше и меньше переживают о случившемся.

– Вы должны были узнать Кэти Колбурн, когда увидели ее на причале, даже когда увидели ее имя в списке пассажиров.

Стелла тихо фыркнула.

– Разумеется, я узнала ее.

– И вы ничего не сказали? Не устроили ей очную ставку?

– А вы бы так поступили, если бы хотели забыть о вашем прошлом? Если бы никто не знал или не узнавал вас, вы бы снова вытащили это на свет?

Тонкая игла страха пронзила Монику. Это было предупреждение; она слышала его в шелесте листвы.

– Почему мы все здесь, Стелла?

Стелла сердито провела ладонью по мокрой шапке и стряхнула капли воды, потом вытерла лоб тыльной стороной руки.

– Не знаю, – ответила она. – Просто не знаю. Я постоянно думаю о том стихотворении. О судье из романа Агаты Кристи. Какое-то извращенное чувство справедливости. Некий маньяк, считающий себя вправе наказывать других за настоящие или мнимые преступления. Выходит, нас заманили сюда для расплаты и искупления грехов, – она отвернулась и глубоко вздохнула. – И еще в романе был один персонаж – женщины, которая убила мальчика, который находился на ее попечении. Маленького мальчика, как мой сын. Та молодая женщина опекала ребенка, но не справилась со своими обязанностями. Взрослые люди, отцы, матери, опекуны, – они обязаны защищать невинных детей. Может быть, какой-то свихнувшийся «судья» считает, что я была недостаточно наказана, Моника.

Глубина чувств, бушевавших в ее взгляде, полоснула Монику, как ножом по горлу.

– Вот и все, – сказала Стелла. – Это мой грех. А ваш? Почему вы здесь, Моника? В чем состоит ваш грех? Какова ваша ложь?

Потрясенная и растерянная, Моника шагнула назад. Ее сердце билось так сильно, что казалось, она вот-вот упадет в обморок.

– Я… изменяла мужу.

Стелла уставилась на нее и сглотнула. Пошел холодный дождь; капли просачивались сквозь плотный лесной полог.

– Я изменяла мужу с доктором Стивеном Боденом.

Стелла открыла рот, потом закрыла его. Казалось, у нее нет слов.

– А Натан? – наконец спросила она. – Почему он здесь? Что он сделал?

Моника провела ладонью по лицу.

– Он любит меня, вот и все. Он простил меня. Хотя… возможно, от него этого не ожидали. Может быть, кто-то предполагал, что он восстанет против меня и Стивена. Заставит нас заплатить за содеянное.

Вместо того чтобы скрыть наше преступление, убийство шестилетнего мальчика и бегство с места происшествия. Он должен был обратиться в полицию.

– Он знает о вашем романе?

Моника кивнула, и слезы снова заструились по ее щекам.

– Вы остались вместе.

Молчание.

– Вы любите его?

– Порой.

– А он… никогда не хотел наказать вас?

Моника неожиданно поняла скрытую суть вопроса Стеллы. Ее замутило.

– Это не он. Он не мог организовать все это и заманить нас сюда. Он… просто… он не такой.

– Вы точно уверены?

Моника внезапно заколебалась. Она больше ни в чем не могла быть уверена.

Мог ли Натан сделать это? Привезти сюда меня и Стивена для очной ставки со Стеллой? И с Бертом? Мог ли он заморочить нам голову? Возможно, это был некий эксцентричный способ искупить собственную вину? Нет, невозможно. Никоим образом. Это безумная идея. Но вся эта ситуация отдает безумием… И в последнее время он ведет себя более странно, чем обычно.

Желчь подступила к горлу Моники. Ее едва не стошнило. Она думала о пассивной агрессии Натана, о его блестящем интеллекте. Он любил читать детективы с запутанным сюжетом, истории о преступлениях гениальных безумцев. Он был одиночкой, любившим совершать долгие прогулки в лесу. Он считал, что может разговаривать с деревьями, и они отвечают ему. Он терпеть не мог Стивена Бодена. Иногда, хотя он вел себя как любящий муж, у нее возникало странное ощущение, что какой-то частью своего существа, захороненной глубоко внутри, он ненавидит ее за то, что она привела Стивена на их брачное ложе и нанесла ему жестокое оскорбление. В его собственном доме. А потом она вынудила его скрыть свое преступление, чтобы он смог защитить себя и свою семью.

Возможно, Натан втайне был зол даже на Берта Кундеру, который помог ему скрыть преступление и избавиться от главной улики?

Мог ли Натан в самом деле хотеть, чтобы четырнадцать лет назад кто-то дал свидетельские показания, чтобы он сам не был вынужден выдать свою жену властям?

Надеялся ли он, что кто-то еще уничтожит ее и Стивена, чтобы собственные дети по-прежнему любили его?

В лесу раздался резкий треск, следом другой. Птицы разлетелись с ветвей.

– Выстрелы! – воскликнула Стелла, широко распахнув глаза.

Кто-то закричал. Крик был мужской, исполненный боли и отчаяния. У Моники кровь застыла в жилах. Крик прозвучал снова.

Ломая ветки, Стелла бросилась бежать через лес в сторону крика.

– Стелла! – взвизгнула Моника. – Стелла!

Но Стелла уже исчезла в лесу.

Моника развернулась и побежала в противоположную сторону. Чистый ужас заставлял ее двигать ногами и беспорядочно размахивать руками. Но даже в таком состоянии она не забывала следить за деревьями, перебегая от одного куска оранжевой маркировочной ленты к следующему, возвращаясь к дому.