О боже…

Коул медленно опустился на диван рядом с девочкой.

– Мне так жаль, Тори. – Коул замялся. – Но ты не можешь винить себя за несчастный случай.

Ее глаза повлажнели, она сцепила руки.

Коул почувствовал, что на него смотрит Майрон, и у него возникло невероятное чувство, будто время раскручивается в обратную сторону. Думал ли отец о Джимми? О Тае, которого он никогда не видел?

– В моей жизни тоже был несчастный случай, – негромко заговорил Коул. – В то время мне было всего шестнадцать. Я въехал на грузовике на речной лед, в кабине вместе со мной сидели моя мать и младший брат. Машина проломила лед. Мне удалось выбраться через окно водительской дверцы, а их я вытащить не смог. Я пытался. Господи, я старался изо всех сил. Но… – Голос прервался, когда на него нахлынули страшные воспоминания. – За этот день я винил себя всю свою жизнь, Тори. – Коул снова покосился на своего отца. – И совсем недавно понял одну вещь. Когда слишком цепляешься за чувство вины, оно просто не дает тебе жить. Это не вернет твою мать.

Коул подался вперед и заглянул в глубокие зеленые глаза девочки.

– Тебе нужно простить себя. Нужно найти способ.

По ее щеке побежала слеза. Коул сунул руку в карман джинсов за носовым платком, но его там не оказалось.

– Держи.

Коул удивленно поднял глаза. Его отец протягивал свежий носовой платок. Коул встал и взял платок у него из руки. Их глаза на мгновение встретились. Между ними встало прошлое, хотя они не произнесли ни слова.

– Прости меня, сын, – очень тихо сказал Майрон, его глаза слезились от выпитого. – За то, что я так и не отпустил.

Коул почувствовал боль и сострадание. В груди стало тепло. Любовь, черт бы ее побрал. Он любил своего отца. По-настоящему любил. Ему нужно было прощение отца так же, как нужен был воздух для дыхания. Коул сглотнул. Ему вспомнились слова Оливии.

«Я думала, что вы достаточно взрослый, чтобы взять на себя инициативу, попросить прощения, помириться до того… как он умрет…»

Отец его опередил.

– И ты меня прости.

«Ты никогда не узнаешь, как я скорблю».

Майрон отвернулся, крепко вцепился в стакан с виски и сделал большой глоток.

Коул передал носовой платок Тори. Она вытерла глаза и высморкалась.

– Лучше?

Она посмотрела на скомканный носовой платок в своих руках, потом ее взгляд вернулся к отцу и Оливии. Взгляд Коула устремился туда же.

Бертон нагнулся к Оливии и что-то говорил ей в ухо. Она слушала, склонив к нему голову. Потом медленно улыбнулась, потом откинула голову назад и засмеялась.

И Коул вдруг застыл, словно зачарованный. Он впервые видел, как Оливия смеется. Даже через комнату в ее глазах отражалось пламя камина, и они сверкали. На щеках цвел здоровый румянец. На короткий миг она расслабилась и засияла, излучая жизненную энергию. Счастливая она выглядела волшебно. Может быть, ей каким-то образом удалось справиться с возвращениями в прошлое, и этим вечером в ней торжествовала выжившая.

В крови Коула запульсировал тестостерон, и Бертон неожиданно превратился в соперника. Коул понимал, что именно волнует дочку Бертона. Она тосковала по матери, и то, что она видела отца в такой ситуации с другой женщиной, убивало ее. Коул почувствовал во рту горечь отвращения.

Он повернулся к Тори.

– Я оставлю тебя на секунду? Мне нужно поговорить с Оливией.

Девочка долго и умоляюще посмотрела ему в глаза, потом кивнула.

Коул встал и постарался приглушить бойцовую энергию, которая зажгла его.

Оливия подняла глаза, увидев, что он подходит к ним.

– Коул! – Она протянула руку, приглашая присоединиться. – Иди сюда, позволь мне познакомить тебя со всеми и рассказать, кто есть кто.

Этим вечером она по-настоящему сияла. Был ли тому причиной Бертон? Его компания оказалась настолько приятной? Что произошло в лодке, чтобы все так быстро изменилось между ними?

Коул почувствовал стеснение в груди.

– Это Ким, – представила Оливия, когда молодая белокурая женщина, до этого расставлявшая бокалы на столах, прошла мимо с подносом. Ким улыбнулась и кивнула.

– А за стойкой бара – жених Ким, его зовут Зак. Оба недавно окончили Северный университет и проработали в Броукен-Бар все лето. День благодарения – это их последний день на ранчо, потом они уедут в Европу. Джейсон Чен, как ты знаешь, наш замечательный шеф-повар. Его дочка Нелла помогает Ким накрывать на столы.

– Мы уже встречались, – сказал Коул. Нелла была той самой девочкой, которая сидела с Тори на диване, пока они смотрели кошмарные новости.

– Родители Неллы разведены. Этот День благодарения она проводит с Джейсоном. Возле бара – Брэнниган, он говорит с Заком. Это наш грум, последний из ковбоев Броукен-Бар, так сказать. Остальные – это гости из кемпинга и из домиков. Ты встречался с парой, которой принадлежит пудель. Они из Келоуна. Пара постарше – из России. Высокий мужчина рядом с ними – это лесник из Дома Тысячи миль.

Коул посмотрел на угрюмого лесника, который, казалось, тоже их рассматривал.

– А это Гейдж Бертон. Ты разговаривал с его дочерью Тори. – Оливия повернулась к Бертону. – А это Коул Макдона, сын Майрона.

Глаза мужчин встретились. У Гейджа оказались железное рукопожатие и прямой взгляд ясных голубых глаз. В нем было нечто такое, что заставило Коула сразу подумать о военных. Бертон мог быть полицейским или наемником. У Коула было чутье на этих парней. Бертон принадлежал к числу альфа-самцов, о которых он часто писал. На руке у Гейджа было обручальное кольцо.

В груди Коула зашевелилась неприязнь, когда он выпустил руку Гейджа. И вместе с ней появилось еле ощутимое чувство неловкости.

Бертон, в свою очередь, как будто оценивал Коула, словно перед ним был противник.

– Принести вам что-нибудь выпить? – спросил Бертон с улыбкой, которая никак не изменила выражение его глаз. Он пытался контролировать территорию, которая принадлежала Коулу. И явно что-то чувствовал к Оливии. Между мужчинами нарастало враждебное напряжение.

Но Коул не стал нагнетать обстановку.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Мне скотч со льдом. И лучше двойной.

Бертон направился к бару, Коул проследил за ним взглядом.

– Я тебе говорила о Гейдже. Это он оставил в офисе газету и приманку, – объяснила Оливия.

Коул повернулся к ней. Глаза у нее были ясные, глубокого зеленого цвета. Его взгляд переместился на ее губы, чуть тронутые блеском. Она стояла достаточно близко, чтобы Коул снова мог почувствовать запах ее шампуня и намек на какой-то еще аромат. Ее бледно-розовый джемпер казался мягким, как сахарная вата, ворот доходил почти до подбородка, закрывая шрам.

Когда Оливия встретилась с Коулом взглядом, ее зрачки расширились, и Коул ощутил прилив желания и почти горячечное удовольствие. Он ее возбуждал. И осознание этого подогрело плотские мысли и сексуальное желание, уже горевшее в нем.

Но тут же прозвучал сигнал предупреждения. «Не торопись. Обдумай все». И правильно ли было двигаться в этом направлении? Коул видел ее интерес, видел, как она реагирует в стрессовой ситуации. Ему уже довелось почувствовать, насколько ей отвратительны чужие прикосновения, он уже видел ужас в ее глазах. И знал, почему это так. Сексуальное насилие, совершенное над ней, было ужасным.

Проклятье. Как же трудно. Коул не ожидал, что приедет домой и найдет такое.

– Странная она, эта приманка Бертона, – негромко заметил он. – Больше похожа на мушку для стальноголового лосося или кижуча.

В глазах Оливии почти незаметно проскользнуло колебание. Ее пальцы крепче сжали бокал с вином. Коулу не хотелось давить на нее, потому что приманка и без того выбила ее из колеи. Но почему? Любопытство перевесило осторожность.

– Судя по всему, это был подарок в честь выхода на пенсию, – сказала Оливия. – Вместе с удилищем и другими искусственными приманками. Бертону передали ее перед самым отъездом. Думаю, именно поэтому она оказалась у него с собой.