Они начали спускаться по лужайке. Океан сверкал под солнцем. Деревья вдоль границ участка стояли в роскошном осеннем убранстве, кроны шелестели на ветру. Погода выдалась на редкость хорошая.
Даг остановился на травянистом пригорке, сунул руки в карманы и кивнул вперед:
– Вон она.
Внизу, у самой кромки воды, стройная гибкая женщина с длинными седыми волосами, собранными в понитейл, забрасывала удочку поистине балетными пируэтами – разлетавшиеся капли блестели на солнце, как бриллианты. Невозможно было поверить, что Рейчел Харт пошел восьмой десяток.
Энджи и Даг некоторое время молча следили за ней. Просто какая-то поэзия в движении, подумала Энджи, эзотерический танец с лентой, только вместо ленты тонкое волокно. После поездки на Наамиш она по опыту знала, как чертовски трудно добиться столь виртуозного владения нахлыстовым удилищем.
– А какую рыбу она ловит? – не удержалась Энджи.
– Никакую, у нее леска без крючка. Это просто тренировка, ее ксанакс. – Даг замолчал, погрузившись в свои мысли и глядя на жену.
– С ней вообще можно говорить о Жасмин и о том, что произошло в той поездке? – тихо спросила Энджи.
Профессор Харт, словно очнувшись, ответил:
– Отчего же, говорите, конечно. Все это уже дела давно минувшие. Ваш звонок и новость о том, что те останки принадлежат Жасмин, расшевелили не самые приятные воспоминания. Рейчел очень тяжело восприняла тогда случившееся. Ведь это она организовала поездку, это был ее проект. Она лично пригласила Жасмин и считала себя ответственной за безопасность участниц этой… экспедиции.
– Значит, Рейчел хорошо знала Жасмин?
Даг взглянул на Энджи:
– Достаточно хорошо. Может, теперь, когда останки найдены, старая рана затянется… Вы идите к ней, представьтесь, а я пока сварю кофе и принесу на стол в патио – погода-то какая чудесная…
* * *
Обняв ладонями чашки с кофе, Энджи и Рейчел сидели за маленьким круглым столом, озаренные мягким светом низкого уже солнца. Золотистый отблеск очень красил пожилую женщину. Энджи нравилось лицо Рейчел Харт – интересное, с волевым подбородком и проницательными серыми глазами. Морщины были словно карта многолетних размышлений, смеха и печали. Выбившиеся серебристые пряди придавали женщине сходство с Джейн Гудолл.
– Можно, я запишу нашу беседу? – Энджи выложила на стол цифровой диктофон.
Рейчел пристально поглядела на гаджет:
– Зачем?
– Для себя. Я потом прослушаю еще раз, и это будет полезнее и полнее, чем сейчас наскоро писать в блокноте, – улыбнулась Паллорино.
Рейчел кивнула и приподняла чашку кофе, но не донесла ее до рта:
– Напомните еще раз, почему судья Монеган вас наняла? Неужели изучение останков Жасмин выявило что-то подозрительное?
– Нет, ее смерть признана трагической случайностью. Я думаю, это у Джилли Монеган такой способ принять новость. Она не может совсем ничего не сделать.
– Вы знаете, что она теряет память? Говорят, у нее деменция.
– Да, я знаю. Видимо, для женщины такого интеллекта, для судьи, имевшей полномочия лишать людей свободы, обратиться к услугам частного детектива – все равно что вернуть себе контроль. Или же ей важно выполнить свой долг перед покойной.
Рейчел глядела Энджи в глаза, держа кружку на весу. Ее лицо неуловимо смягчилось, и Паллорино показалось, будто она нечаянно прошла некую мудреную проверку.
Рейчел отпила кофе.
– Мне было сорок восемь лет, когда я задумала снять тот документальный фильм, – начала она. – У меня начался климакс, который я восприняла как пощечину судьбы. Я с трудом воспринимала изменения организма и характера – раздражительность, вспыльчивость, сухость кожи, боли в суставах, бессонницу, ночные кошмары, приливы эти чертовы, постоянную усталость – список можно продолжать. И началось все грубо и внезапно. Хуже всего были перемены настроения: временами я готова была кого-нибудь прихлопнуть. – Рейчел снова поглядела Энджи в глаза. – Удочка и река стали моим единственным спасением. Удить рыбу на природе, в тишине, давало ощущение покоя. Неожиданно я поняла, что рыбная ловля делала меня счастливой в самые разные периоды жизни – начиная от того, как я малышкой сидела на коленях у деда, глядя на его большие руки и хрупких мушек, которые выманивали загадочных рыбин из водной глубины. Дед научил меня чувствовать природу и подражать ей, научил тишине. Научил быть сильной, но при этом работать мягкими прикосновениями, улавливая малейшее движение лески. Научил не бояться природной стихии, а полюбить ее изъяны и капризы, находить утешение и ответ в объятиях матери-природы. – Рейчел отпила кофе, и в ее задумчивых глазах отразилось осеннее солнце.
– Весь переходный возраст я спасалась поездками на рыбалку – в школе меня травили. Потом были первые серьезные отношения и… разные события. Страсть к рыбной ловле вытащила меня из депрессии после гибели сына, сблизила с дочерью. Подтолкнула к выбору профессии – все началось с желания снять документальный фильм о природе с точки зрения женщины. Поэтому, когда у меня начался климакс, я снова обратилась к своим излюбленным занятиям и решила создать документальную историю женщин разного возраста, на разных этапах своей судьбы, а река у меня стала бы метафорой потока жизни. Я хотела показать, как каждая из участниц через свое увлечение рыбной ловлей определяет свою роль в этом мире и свое понимание того, что означает быть женщиной в мире мужчин.
Энджи все больше проникалась симпатией к Рейчел.
– Отсюда и название «Женщины в потоке»?
Рейчел кивнула.
– Я пригласила страстных рыбачек семидесяти с лишком и шестидесяти с хвостиком, разведенную многодетную, замужнюю бездетную, лесбийскую пару, пытавшуюся взять приемного ребенка, и так далее до моей дочери Иден, у которой как раз начался вредный переходный возраст. – Рейчел отвела глаза, будто припоминая. – Каждая из нас по-разному относилась к своему полу и сексуальности. Жасмин, например, была взбалмошная ветреная соблазнительница. Мир, типа, лежал у ее ног, и она еще не обрела какого-то якоря вроде брачного союза или материнства. Безграничный выбор ее так и манил, так и завораживал… – Рейчел кашлянула. – Я разработала сценарий, нашла спонсоров и занялась организацией. Мы отправились на Наамиш в сентябре девяносто четвертого года.
Энджи поглядела на свой диктофон, убедившись, что красный огонек по-прежнему горит.
– Должно быть, вы очень переживали из-за гибели Жасмин.
В серых глазах Рейчел отразилось волнение. Она кивнула и снова отвернулась к океану.
– Я была просто раздавлена, – призналась она. – Я видела в Жасмин совершенный образец женственности в полном и роскошном расцвете. Она могла заполучить любого мужчину, стоило ей только захотеть, однако остепеняться не спешила. У нее было то, что каждая из нас в какой-то момент имела, но утратила: у нее был выбор. – Рейчел поглядела Энджи в глаза. – Сейчас ей шел бы пятидесятый год.
В Энджи что-то дрогнуло. Сознание, что Жасмин была бы сейчас старше ее самой, проняло до глубины души. Энджи вдруг подумала, что в год злосчастной экспедиции была ровесницей четырнадцатилетней Иден Харт. В то время она пребывала в блаженном неведении относительно своей подлинной личности и трагедии собственного изуродованного детства.
Она повернулась к сумке, висевшей на стуле, и вынула папку. Достав фотографии, которые отдала ей судья Монеган, Энджи выложила на стол групповой снимок участниц поездки, смеявшихся под вывеской паба.
– Можете указать на фотографии, кто есть кто, и рассказать о каждой?
Рейчел кивнула.
– Этот снимок сделан в первый вечер у порт-феррисского мотеля и паба. «Крюк и промах» был назначен местом общего сбора, проводники туда тоже подтянулись. Мы оставили машины на стоянке мотеля, а утром проводники отвезли нас в лодж «Хищник» на своих здоровенных пикапах. Вот это я, – указала она пальцем, – это моя Иден, это Уиллоу Макдоннел, тридцать один год, лесбиянка, адвокат по уголовным делам. Это ее партнерша Триш Шаттак, сорок два года, ландшафтный архитектор. Они пытались взять приемного ребенка из Кореи, но процесс затягивался, несколько раз дело у них срывалось. Уиллоу и Триш до сих пор страстно увлекаются рыбалкой. Эти отношения у каждой из них вторые, до этого обе испытали серьезное разочарование на любовном фронте, одна с мужчиной, другая с женщиной. Очень, помнится, старались не загубить свой второй шанс.
