Далее Аврит отметил три критических момента, проливающие свет на ситуацию с крышей: во-первых, к цистернам вела деревянная лестница, которая в день инцидента была на месте; во-вторых, в местах прохода на крышу отсутствовали камеры видеонаблюдения; и в-третьих, вполне возможно, что сигнализация на внутренней лестнице не была исправна.

Одной из самых серьезных проблем для Джона Лордана — и для меня — был тот факт, что полицейские собаки ничего не учуяли на крыше. Достаточно одного контакта ДНК с поверхностью, чтобы запах закрепился на несколько недель. Однако полиция Лос-Анджелеса ничего не нашла. Ни отпечатков пальцев, ни запаховых следов.

Джон назвал это «огромной зияющей дырой». Как можно исключить версию преступления, если невозможно проследить путь Элизы на крышу? А если невозможно найти свидетельства того, что она поднялась сюда, касалась чего-то руками, как вообще можно быть уверенным, что она выбралась на крышу самостоятельно?

Нельзя исключать версию преступления только потому, что на теле отсутствуют очевидные повреждения, заявлял Джон. Элизу могли заставить выйти на крышу под дулом пистолета, ничего не касаясь. Или ее могли убить где-то и принести туда.

Еще труднее понять то, как детективы, поднявшись на крышу, могли не осмотреть цистерны. Чтобы оценить всю абсурдность ситуации, достаточно взглянуть на крышу и увидеть, что кроме цистерн там практически ничего нет. Подсобка, цистерны — и все. Спустя четыре или пять дней после исчезновения Элизы следователям не могло не прийти в голову, что они, скорее всего, ищут труп.

«И это заставляет задуматься, — без смущения заявил Джон в своем видео, — обыскивали ли вообще полицейские крышу».

Вместо нормального расследования, утверждал он, получается логическая закольцовка — практически тавтология — в исполнении следователей и коронеров: следователи утверждают, что смерть наступила в результате несчастного случая, основываясь на том, что обнаружили коронеры, а коронеры утверждают, что смерть наступила в результате несчастного случая, в изрядной степени основываясь на том, что говорят следователи.

Внутренний конспиролог Джона не мог не считать странным то, что три главных свидетеля во время дачи показаний последовательно утверждали, что полицейские не осматривали цистерны. Это выглядело так, словно все они были заодно и выгораживали друг друга.

По крайней мере в одном Джон был определенно прав. Если и был какой-то шанс, что всплывет новая информация, то произойти это должно было во время гражданского процесса.

Я дал себе обет добраться до зала суда.

Я гадал, будут ли присутствовать на процессе родители Элизы. Мне было больно думать о них, представлять, в каком аду они оказались. Мне хотелось поговорить с ними, услышать их мнение о том, что произошло с Элизой, однако я не хотел их беспокоить. Хотя посвященные истории Элизы статьи и видео исчислялись тысячами, в прессе не было ни одного интервью с ее отцом, матерью или сестрой.

Но я не мог не задаваться вопросом: считает ли семья смерть Элизы несчастным случаем? Когда в таких делах родные жертвы не высказываются по поводу произошедшего — это большая редкость. Так к молчанию руководства отеля и полиции добавилась еще одна загадка.

И как по заказу в комментариях на YouTube мне попалась запись юзера по имени Марк: «Я говорил с семьей. Я знаю, что случилось с Элизой. Это был не несчастный случай. Нас просто пытаются заставить в это поверить. Я хотел, чтобы семья узнала то, что знаю я, они этого заслуживают. Это дело должно быть снова открыто».

Я тряхнул головой. Что ни день, то новые диковинные заявления. Однако я написал тому юзеру сообщение и предложил побеседовать.

Я покинул гараж, где, подсвеченная зелеными светодиодами, мерцала моя доска с мыслями касательно дела Элизы, и вышел в коридор. Моя мать — я думал, она уже легла — стояла в своей белой ночной рубашке и смотрела на фотографию в рамке В темноте я не мог различить ее лица, рук и ног, однако рубашка в лунном свете поблескивала, словно некий призрачный силуэт, а под определенным углом почти превращалась в переливающийся кокон. Как-то я сказал маме, что в ночнушке она похожа на привидение.

— А вот и привидение, — произнес я.

На мгновение она испугалась, потом хихикнула.

— Я думала, ты спишь…

— Я думал то же самое про тебя.

Я подошел к маме и обнял ее.

— Ты занимаешься тем делом? — спросила она.

Я представил, в какое отчаяние она придет, если со мной что-то случится — что-то ужасное, что-то наподобие произошедшего с Элизой. Она этого не вынесет. Ее сердце разобьется на части, ничто не сможет ее утешить. Такую потерю человеку не под силу вынести. Потом я представил, как эта потеря превращается в международное шоу, когда миллионы людей пишут обо мне, вставляют мое лицо в свои видеоролики, превращают меня в зловещий интернет-мем.

Я не хотел сыпать соль ни на чьи раны. Захотелось бросить все это, прекратить подкармливать индустрию хищнической криминальной документалистики, которая все больше напоминала игру с нулевой суммой, где трагедии равнялись новостям, подписчикам и долларам. Но я не мог пойти на попятную сейчас. Всеми фибрами души я чувствовал: есть в этой истории что-то неразгаданное.

— Да, — ответил я.

В ту зиму с неба нападало снега на несколько футов, и почти две недели мы сидели дома. Иногда я выходил прогуляться, выкурить электронную сигарету и подышать свежим воздухом. Но большую часть времени я проводил у себя в комнате, за чтением. Решил было, что бросаю заниматься делом Элизы, но ничего не мог с собой поделать и продолжал отслеживать статьи, записи на форумах и комментарии, которые выскакивали на просторах интернета.

Я засиживался за компьютером до неприлично позднего времени, изучал новейшие конспирологические теории по делу Элизы, шел по следам из самых что ни на есть диковинных хлебных крошек в совершенно невероятные кроличьи норы. Моя депрессия между тем становилась все сильнее и многообразнее, и конспирология превратилась в некое извращенное средство терапии.

Я понимал, что конспирологи поступают неправильно, что они опошляют трагедию, и, хотя я не верил никому из них, я был заворожен глубиной и подробностью выстраиваемых ими миров. Многие из них представляли собой адаптированные под современность вариации популярных конспирологических сюжетов, затрагивающих древние страхи, архетипы и патологии.

На самом экстремальном конце шкалы конспирологических теорий по делу Элизы находятся ошеломительно устрашающие измышления — и еще более устрашающими их делает подробнейшая аргументация. Существует теория об Агентстве невидимого излучения (АНИ), таинственной, возможно, несуществующей организации, которая, согласно картам Google, находится то ли внутри отеля Cecil, то ли рядом с ним. Конспирологи обычно увязывают эту организацию с твитом Элизы о новой технологии, позволяющей создавать плащи-невидимки, и заявляют, что Элиза была объектом какого-то зловещего эксперимента, предполагавшего нападение невидимого противника.

Большинство конспирологических теорий являются вариациями двух тем, а точнее: первая — тайное общество использовало отель для нечестивых целей, вторая — в отеле происходил некий эксперимент, ритуал или обряд жертвоприношения, и Элиза нечаянно оказалась в него вовлечена.

Среди вариантов тайного общества чаще всего представлены иллюминаты (последнее время их называют новым мировым порядком, глобалистами и глубинным государством), сатанистские культы, тайные масонские ложи, секретные вооруженные формирования, кинематографисты-снафферы[492] и различные комбинации вышеперечисленного. Версии эксперимента варьируются от оккультных жертвоприношений и сатанистских ритуалов до военных операций по установлению контроля над сознанием, испытании секретных технологий и инсценировки военной биоатаки.