– Мне будет тебя не хватать, – признался Уильям.

– Знаю, – повторила она и, подняв руки, положила ладони ему на грудь.

Анна прижалась к Уильяму, одновременно упираясь бедром в стену. Приготовившись, она изо всех сил толкнула старика вниз.

Торопиться ни к чему. Джейсон приедет только завтра. На то, чтобы избавиться от следов пребывания в доме, у Анны целый день, а если потребуется, даже ночь. Но оставаться на ночь здесь, где у подножия лестницы бесформенной массой лежит тело Уильяма, ей не хотелось.

«Переживать не надо, время еще есть. – Анна прибежала обратно в спальню. – Не торопись, проверь все внимательно, не оставляй зацепок, по которым тебя можно выследить».

Первым делом она опустилась на колени рядом с черной сумкой и, расстегнув молнию, почуяла манящий дух денег. Запах свободы и успеха. Он перебил затхлую атмосферу дома Уильяма и душок старости, источаемый его хозяином. Анна вдохнула аромат новой жизни.

Она подняла сумку, примеряясь к немалому весу. Девушка привыкла таскать тяжести, ведь много месяцев подряд едва ли не носила Уильяма на себе.

Застегнув сумку, она прошла к себе в спальню. Аккуратно достала из шкафа одежду и разложила ее на кровати. Когда Анна впервые оказалась в этом доме, все ее вещи умещались в дорожной сумке. Теперь нужно будет купить чемоданы. Но действовать надо осторожно. Такси на этот адрес вызывать нельзя: завтра приедет Джейсон, обнаружит тело отца и пойдет к соседям. А те точно расскажут ему об Анне.

Она вспомнила о старом развратнике мистере Хендерсоне. По крайней мере, он тоже знал ее как Джемму. Никто не станет разыскивать Анну Маси. Девушка с таким именем давно перестала существовать.

Но вымышленное имя не спасет Анну от преследования. Если она вызовет к дому такси, не исключено, что водитель потом даст показания против нее, покажет полиции записи с камеры видеонаблюдения. Нет уж. Вариант с такси точно отпадает. Значит, нужно оставить лишь вещи, которые можно самостоятельно донести до автостанции или железнодорожного вокзала.

Но есть идея и получше…

Анна примчалась в спальню Уильяма и открыла старомодное бюро. В коробке из-под обуви он хранил старые, но пустые поздравительные открытки – привет из тех далеких времен, когда хватало сил и энергии, чтобы их купить, и были живы люди, которым можно было их послать. Анна достала одну из открыток, купленную в каком-то лондонском музее. На лицевой стороне был изображен заяц. Анна с легкой улыбкой перевернула открытку и написала:

Она сделала шаг назад и внимательно изучила послание, а затем наклонилась и добавила вчерашнюю дату. Довольная результатом, Анна поставила открытку на каминную полку в спальне Уильяма, а затем взяла все оставшиеся открытки и сунула в карман, чтобы позже от них избавиться.

И-де-аль-но. Ловко придумала!

Но теперь надо поторапливаться. Не хотелось бы столкнуться с этим пронырой, мистером Хендерсоном. Ведь все планы будут разрушены, если Джейсон по приезде найдет прощальную открытку со вчерашней датой, а после сосед услужливо сообщит ему, что видел сиделку отца на следующий день.

Вернувшись к себе в комнату, Анна в спешке перебрала одежду. Не важно, что какие-то вещи придется оставить. На счету каждая минута. Девушка рассматривала красивую одежду, которую прятала все эти месяцы, и пыталась не дать волю нахлынувшим эмоциям. Взглянув на сумку, набитую деньгами, она с улыбкой кинула платья в кучу одежды на выброс. Теперь можно будет купить все, что захочется, включая вещи, которые сейчас не удастся унести с собой.

Вдруг комната закружилась, и перед глазами поплыли блестящие точки. Сначала Анна решила, что виной тому радостное волнение из-за долгожданных перемен, но, когда желудок громко заурчал, она поняла, что просто голодна. Девушка со вздохом закрыла чемодан. На еду времени нет, но можно выпить чашку теплой воды с лимоном. Этого пока должно хватить.

Она перешагнула через сумку с деньгами и летящей походкой спустилась по лестнице. Почти не глядя, прошла мимо бездыханного тела старика и вновь почувствовала приступ головокружения.

В поисках опоры Анна оперлась о стену. Внезапно что-то коснулось ее ноги. Она в замешательстве застыла, а затем истошно завопила.

Уильям мертвой хваткой вцепился в ее голую лодыжку.

День, когда ко мне впервые прикоснулись с добротой и заботой, я помню до мелочей: начальная школа, детская площадка, середина зимы. Моя жизнь тогда была безрадостной, одинокой, и выпавший снег казался настоящим чудом. Я резвилась во дворе и, подражая другим детям, лепила снежки. Руки быстро онемели – в отличие от остальных ребят, я даже и не подозревала о существовании такой роскоши, как перчатки. Когда пальцы свело от холода, я решила пробежаться по детской площадке, чтобы согреться.

Навыки выживания были известны мне с малолетства.

На краю площадки на переполненной канализационной канаве образовался лед. Поскользнувшись, я упала и сильно ушиблась.

Вдруг кто-то уверенно подхватил меня сзади, отнес подальше от опасного места и вновь поставил на ноги.

– Не больно? Ты упала на льду.

Я подняла взгляд и увидела перед собой румяную, улыбающуюся буфетчицу. Я завороженно изучала ее выражение лица: она выглядела такой… счастливой. В моем крохотном мирке никто так не улыбался.

Буфетчица же, приняв мое изумление за шок от падения, тут же притянула меня к себе и крепко прижала к груди. Сначала я стояла как истукан, руки плетьми висели вдоль тела. Но потом во мне проснулись природные инстинкты, и я, подражая спасительнице, обхватила ее в ответ.

Так меня обняли в первый раз. Раньше я знала об объятиях лишь понаслышке или наблюдала за ними со стороны, но, как внимание и любовь, никогда не испытывала на себе.

Теперь же, почувствовав, что такое забота, я жаждала ее каждой клеточкой тела.

Я стала вести себя неуклюже. Теперь я знала, как добиться желаемого. Если мне было больно или грустно, взрослые торопились меня утешить. Я стала поскальзываться, спотыкаться или падать при любом удобном случае.

Позже я обнаружила, что, если раниться до крови, тебя окружат еще большей заботой.

И тогда я стала наносить себе порезы.

Все началось в день, когда я нечаянно провела лезвием ножниц по подушечке указательного пальца. Я зашипела от острой боли и завороженно уставилась на ярко-красные капли на парте. В месте пореза слабо пульсировало. Я подняла руку. По ней потекла тонкая струйка крови.

– Мисс? – позвала я.

Учительница среагировала очень быстро. Схватив несколько бумажных полотенец, она стремительно подошла к моей парте, обернула мне палец и крепко его сжала.

– Чтобы кровь свернулась и перестала течь, – объяснила она успокаивающим голосом.

Я же хотела, чтобы это длилось вечно. На глаза тут же навернулись слезы. Учительница крепко обняла меня свободной рукой. Я мертвой хваткой вцепилась в ее плечи, и мы застыли в этой позе. Но одноклассникам наши нежности быстро наскучили, и пришлось разорвать объятия.

Уже в пять лет я ходила в школу сама. Мы с мамой жили вдвоем, и по утрам она была не в состоянии меня провожать. А когда заканчивались уроки, мама была занята, поэтому домой я тоже возвращалась одна.

Наша улица была застроена плоскими неказистыми домиками, плотно прижатыми друг к другу. Между ними зияли узкие темные проходы с тропками, ведущими в крохотные дворики. Придя домой из школы, я вставляла ключ в замок и с усилием распахивала дверь (она почти всегда разбухала от влажности и плохо открывалась). После этого нужно было разведать обстановку, и я застывала в прихожей, глядя на второй этаж.