Корабль медленно двигался к причалам и открытому океану. Левиафан в узком фарватере, вскоре он превратился в точку на бескрайнем океане впереди. Скользнув за огни пирса, профиль Polaris Venture превратился в расплывчатый силуэт. К тому времени, когда судно миновало причалы и набрало скорость, его ходовые огни и тусклый отблеск белого света с мостика были всем, что выделяло черный океан. Через несколько минут они погасли, что стало приятным символическим завершением всего дела, поскольку в порту, вероятно, еще очень долго не будет движения.

Уродливая петля апартеида была снята более десяти лет назад, но те, кто ожидал быстрого подъема новой и справедливой Южной Африки, были глубоко разочарованы. Подобно рушащейся плотине, трещины пошли медленно. Тлеющие земельные споры и племенные распри просочились наружу. Коррумпированная политика усиливала давление, пока, казалось бы, за одну ночь безумие не прорвалось наружу. Власти мало чем помогли, они уже начали разделяться на разные лагеря. Это была хрестоматийная гражданская война, оставшаяся позади в По следамPolaris Venture, человека, чей путь к концу будет каким угодно, только не предсказуемой прямой линией.

Вернувшись на пустой пирс, портовые рабочие разошлись, многие молча гадали, увидят ли они здесь когда-нибудь снова работу. Вторая группа людей, те, кто доставил груз Polaris Venture в доки, неуверенно собрались вокруг своего лидера. В стране, разрушенной расовой враждой, рушились последние швы порядка, и странным контрапунктом было то, что две дюжины солдат были разделены поровну — двенадцать черных и двенадцать белых. Их униформа была продезинфицирована, на ней были указаны звания, но не было полковых нашивок или других знаков отличия. Это была твердая директива, связанная с ночной работой. Но это также была подходящая конечная остановка для подразделения, чья единственная миссия только что завершилась во время прилива.

Командир отряда, полковник, мало что мог предложить. Сказав несколько слов поздравления с хорошо выполненной работой, он неловко распустил своих солдат — куда именно, никто не был уверен. Мужчины несколько минут слонялись вокруг, чтобы попрощаться, затем разбились на группы по двое или трое, зная, что, скорее всего, больше никогда друг друга не увидят.

Полковник уходил последним. Он задержался на пирсе, все еще думая о своих войсках. Он был благородным человеком, который, хотя и не особенно религиозен, находил утешение в случайных божественных просьбах. Полковник встал у кромки воды, закрыл глаза и вознес молитву за своих людей, простую мольбу о том, чтобы их предательство затерялось в этом хаосе.

Кристин Палмер увидела это точно по расписанию — растущую на три четверти луну на горизонте. Яркая и красивая сама по себе, луна начала подниматься к звездам, создавая то, что, несомненно, станет еще одним небесным шедевром над восточной Атлантикой. Ее всегда поражало количество звезд, которые можно было увидеть здесь, вдали от обычных огней и загрязнений. Мягкие волны издавали ритмичный глухой звук, ударяясь о стеклопластиковый корпус Windsom. Единственными другими звуками были такелажи лодки, которые скрипели и постанывали пропорционально силе ветра.

Кристина подставила подбородок свежему юго-восточному бризу, находя удивительным, что условия в открытом океане могут так сильно меняться. Первая ночь ее путешествия была такой же, как эта, спокойное море и легкий бриз. Вторая ночь выдалась на редкость неудачной. Установилась сильная погодная система, обрушившаяся на Виндсом со свирепыми ветрами и вздымающимися волнами. Кристине оставалось только держать лодку на курсе и убирать паруса, и все это под постоянными струями дождя и ледяными океанскими брызгами. Большую часть той ночи она провела на палубе, промокшая и продрогшая до костей. Когда поздно утром следующего дня, наконец, разразился шторм, она рухнула на свою койку, не имея сил даже снять грязную одежду, которая так мало помогла ей сохранить сухость.

Это было четыре ночи назад. С тех пор погода во многом благоприятствовала, и Кристин убедила себя, возможно, с безграничным оптимизмом, что такие трудные времена необходимы, чтобы по-настоящему ценить более безмятежные моменты жизни. Это была удовлетворяющая концепция, и она подозревала, что она будет быстро отброшена при следующем шквале.

Сидя за штурвалом, она собрала свои волосы до плеч в конский хвост и заправила их сзади под бейсболку. Светящиеся стрелки на ее часах сказали ей, что было половина шестого утра. Солнце взойдет только через час. Кристин любила вставать рано, но плавание каким-то образом усилило эту черту. За четыре дня, прошедшие после шторма, ее распорядок дня обрел форму. Она легла спать через час или два после захода солнца, поставила будильник так, чтобы просыпаться один раз в полночь, чтобы проверить паруса, автопилот и погоду, затем снова проспала до четырех или пяти. Помимо единственного сигнала к пробуждению, это было естественным для циркадного ритма ее организма. И это позволяло ей наслаждаться своим любимым временем суток.

Кристина спустилась на камбуз. Каждое утро, когда она выбиралась из койки, кофе всегда был первым делом. Это должно было назревать до того, как она смогла подняться наверх, чтобы столкнуться с другими проблемами дня, такими как, был ли Виндсом по-прежнему направлен на запад. Она налила свою порцию в большую керамическую кружку, ту самую, которую отец подарил ей на прошлое Рождество. Это был предмет странной формы, похожий на колбы из пирекса, которыми она так часто пользовалась в химической лаборатории, широкий внизу и сужающийся к узкому круглому отверстию наверху. Кружка была украшена рисунками знаменитых шхун по всей окружности и резиновым нескользящим покрытием на основании. Фактически, это была та самая чашка, которую она выбрала для своего отца на то Рождество. Мама сразу поняла юмор — два моряка снова думают одинаково, возможно, даже заказывают по одному каталогу.

Боль вернулась, когда Кристина подумала о своем отце. Прошло три месяца с тех пор, как умер папа, а боль все еще приходила, только не так часто, и она быстрее проходила. Пребывание на Виндсоме казалось лучшим тонизирующим средством. В прошлом году это было место большого счастья для всей их семьи. Прошлым летом они с папой отправились на восток, в Европу. По прибытии в Англию Кристин улетела обратно в Мэн, чтобы закончить третий год медицинской ординатуры. Затем папа каким-то образом уговорил маму поехать в Англию, чтобы провести месяц в круизе по Европе и Средиземному морю. Это был потрясающий ход, поскольку мама обычно держалась на большом расстоянии от всех крупных водоемов. Кристин понятия не имела, какие уговоры мог использовать ее отец, чтобы заполучить маму на борт, пока ответ не появился сам собой — постоянный поток открыток из портов Европы. Это был второй медовый месяц, подумала Кристина, вполне заслуженный после того, как она потратила двадцать восемь лет на воспитание семьи.

Кристина улыбнулась, когда боль утихла. Возвращение на запад было своего рода катарсисом. Это был первый раз, когда она пыталась пересечь границу в одиночку, два предыдущих перехода были с ним. Она пыталась уговорить папу всего за несколько недель до инсульта — одиночного возвращения Виндсома из Франции во время ее зимних каникул. Ему не понравилась эта идея, и поначалу Кристин разозлилась, думая, что его оговорки связаны с ее умением ходить под парусом. Однако это не помогло. Кристина занималась парусным спортом с детства, и они обе провели бесчисленное количество часов на Виндсоме. Она решила, что он всего лишь разочарован тем, что она не пригласила его с собой. Или, возможно, он увидел в этом последний знак того, что все его птенцы действительно покинули гнездо. Кристин была старшей, но две ее младшие сестры недавно отправились в путь самостоятельно: одна поступила в колледж, а другая — к алтарю. Но даже после того, как они ушли, Бен Палмер продолжал души не чаял в своих девочках. Тот факт, что «малышки Кристи» не было дома девять лет, и к ней чаще обращались как к доктору Палмер, не умалял того, что она все еще была его девушкой. И только теперь доктор Палмер понимает, как сильно ей это на самом деле понравилось.