Она смотрела на меня вытаращенными глазами, потому что я орала уже во весь голос.

– Солнышко, я не брала твоей игрушки, я даже не прикасалась…

– Не прикасались?!

– Ну, иногда я заглядываю в этот твой домик, он такой красивый, но я не знала, что тебя это так расстроит.

– Меня не расстраивает, когда люди на мой домик смотрят, если только они туда своими ручищами не лезут! – Я уперла руки в боки. Разговор был серьезный, и я хотела, чтобы она это понимала.

– Я просто немножко там поиграла на днях, когда присматривала за Дзынь.

– Мы платим вам за то, чтобы вы присматривали за Дзынь, а не за то, чтобы вы играли в моих Сильванианов. Ладно, дам вам еще один шанс: где Хрю Грант?

Она сглотнула и открыла дверь пошире, чтобы я могла заглянуть в ее квартиру. Я протиснулась рядом с ней и бросилась внутрь. На первый взгляд – ничего особенного: все та же мебель бежевых и коричневых оттенков, тот же мягкий аромат старушечьих духов и запах аммиака. Все та же обувная полка в коридоре с аккуратным рядом старушечьих мягких туфель.

И тут я увидела его, или лучше так: ЕГО! – Хрю Гранта. Он сидел на полке над камином рядом с часами и несколькими открытками «С днем рождения». Я решительно подошла и схватила его.

– А, нашла, вот и хорошо, – сказала она и снова разулыбалась. – Просто не представляю, как он сюда попал.

– Он «сюда попал», потому что вы его сюда поставили, вы воровка, и не надо прикрываться старостью! Вы были клептоманкой задолго до того, как к вам подкрался маразм! Не. Берите. Моих. Вещей.

На этом я уже почти ушла, но тут кто-то дернул ее за старушечий язык:

– Завтра нужно опять забрать Дзынь?

Я развернулась и остановилась на пороге – прямо перед носом старухи. Вытянула вперед ладонь и сказала:

– Ключ.

– Что, прости? – Она опять улыбалась, и мне хотелось к чертовой матери сорвать усатые губы с этого старушечьего лица.

– Верните мне мой ключ.

Она потянулась к крючку рядом с вешалкой, где висели ее пальто, и сняла оттуда ключ от нашей двери.

– Я больше не позволю вам брать к себе Дзынь. Это слишком рискованно.

– Рианнон, ну зачем такие глупости, я больше не прикоснусь к твоему домику.

Я подошла вплотную к ее старому, морщинистому и утыканному пучками волос лицу.

– Конечно, ты больше к нему не прикоснешься, старая гадина. Потому что, если прикоснешься, я выпотрошу тебя как гребаную свинью и обвяжусь твоими кишками вместо пояса.

Сказав это, я ушла. И только уже вернувшись к себе в квартиру, осознала, что сказала не то. Лучше бы я вместо слова «кишки» употребила слово «внутренности». Получилось бы острее. Но главное, что Хрю Грант вернулся. Я усадила его обратно в его кресло и сунула в копытца его любимую газету «Телеграф».

В доме у Сильванианов снова воцарились мир и покой.

1. Дерек Скадд.

2. Уэсли Парсонс.

3. Оконная компания, которая постоянно звонит мне на мобильный и спрашивает, «когда нам будет удобно оценить стоимость работ по установке нового стекла в балконную дверь». Это они про дом мамы и папы.

4. Люди, от которых воняет (конкретно – Пол Спердог из офиса), а они и не догадываются. Мало того, что вы не моетесь, так у вас, получается, еще и обонятельная функция нарушена?

5. Люди, которые, разговаривая с тобой, смотрят куда угодно, но только не на тебя (конкретно – Майк Хит). И отвали от меня со своими самодельными пирожными, Майк. Ты стопроцентно не моешь руки после туалета – я засекала время.

Крейг взял Дзынь с собой на работу, так как на старую Уиттэкершу мы больше полагаться не можем (я сказала ему, что, оказывается, это она все время воровала у него траву, так что, ясное дело, веры ей больше нет).

В редакции все ведут себя так, будто им провели коллективный сеанс электрошоковой терапии: я никогда еще не видела их такими оживленными и воодушевленными. Начать с того, что Насильников на Синем Фургоне наконец заставили сойти с пути насилия (причем заставили самым жестоким образом), да к тому же на территории распространения нашей газеты, похоже, объявился серийный убийца. Все ТАК рады. Эй Джей расфлиртовался не на шутку: подмигивания, улыбочки, комплименты, непристойные жесты с использованием тубусов из-под плакатов и так далее, и тому подобное. Просто чудесно. Да и все остальные ужасно милы и преисполнены энтузиазма – и поручают мне не такие уж и дерьмовые вещи: например, взять интервью у жертв несправедливого ареста и у местных олимпийцев. Тут даже опять почти не противно работать.

И все это благодаря мне.

Впрочем, сегодня долго наслаждаться новой атмосферой в редакции мне не довелось, потому что меня отправили делать репортаж с художественного фестиваля в местном доме культуры (в дурдоме культуры, как я его называю).

– Отличный будет трофей для твоей колонки, правда, дорогуша? – сказала Клавдия, шагая мимо меня на редакционное собрание.

Ну, хотя бы улыбнулась, и на том спасибо. Вот бы однажды увидеть, как она улыбается со дна сковородки!

Залы в нашем доме культуры до сих пор пахнут все тем же печеньем и пердежом, что и в моем детстве, когда в шестом классе я готовилась к балетному экзамену, а народ, который посещает местные культурные мероприятия вроде сегодняшнего, настолько дряхлый, что им бы впору таскать за собой кислородные баллоны. Ощущение, будто участвуешь в массовке видео к песне «Триллер». В первом зале были арт-инсталляции: тут местные «художники» расставили свои… ну как бы произведения искусства. Похоже, «искусство» в наши дни представляет собой клочья металлической сетки, обмотанные бинтами, и груду медных труб, затейливо разложенных по полу.

В следующем зале проходило занятие ритмикой: группа детей в гимнастических купальниках занималась какой-то дичью. Увидев меня, близняшки Мел стали мне махать. Я состроила несколько рож, чтобы их отпугнуть, чем заработала хихикающий восторг танцующей труппы и смертоносный взор их большезадой учительницы с пучком на макушке.

В следующем зале проходил открытый урок рисования акварелью, так что можно было стоять и буквально воочию наблюдать за тем, как сохнет краска. На втором этаже дела шли пободрее: там шел шоколадный мастер-класс. Мужчина, стоящий у двери, протягивал всем поднос с готовыми образцами.

– Это бесплатно, угощайтесь, – сказал он мне таким тоном, как будто на самом деле говорил «не стесняйтесь». – Берите сколько хотите. Мы их сделали своими собственными честными руками.

Я заметила среди участников мастер-класса нескольких участников Лиги Любителей Белых Высоких Носков и решила не рисковать.

– У меня, к сожалению, аллергия, – сказала я ему.

На козявки и какашки, ага.

Теперь мне нужно сочинить «живенький и воодушевленный отчет», чтобы описать то, что я тут увидела. О боже, неужели все эти радости земные никогда не кончатся?

Я ТОЛЬКО ЧТО ЕГО ВИДЕЛА! СКАДДА! ОН КАК РАЗ ЗАХОДИЛ В ДОМ КУЛЬТУРЫ, КОГДА Я ВЫХОДИЛА! Это ТОЧНО был он! Напишу чуть позже.

АПДЕЙТ: Я его потеряла. В толпе. Это просто какой-то гребаный призрак. Но, по крайней мере, теперь я знаю, что этот призрак все еще жив. И я как никогда твердо намерена его убить.

1. Шутки для своих. Может, тогда и рассказывайте их только друг другу?

2. Люди, которые говорят «миллион процентов» и пользуются словом «ошеломительно» где надо и где не надо. Были времена, когда это слово употребляли только по поводу высадки на Луну или лекарства от рака. А теперь его произносят, когда в «Лучшем пекаре Британии» хорошо поднялось суфле.