Справедливости ради замечу, что этот перевод все-таки лучше единственной на данный момент альтернативы – полностью машинного перевода. Хотя автор этого тоже наверняка пользовался автопереводчиком или помощью нейросети, он не всегда и не везде тупо копипастил текст. Будем надеяться, что через некоторое время появится перевод романа от более умелого переводчика.

Март, и погода отвратительная.

Круг Трезвости собирается в подвале методистской церкви на Бьюэлл-стрит каждый будний день с четырёх до пяти вечера. Формально это собрание Анонимных Наркоманов, но сюда часто заглядывают и алкоголики; на встречах обычно полно народу. По календарю уже весна – почти неделю как, – но в Бакай-Сити (который иногда называют Второй Ошибкой у Озера, поскольку первая – Кливленд) настоящая весна приходит поздно. Когда встреча заканчивается, в воздухе висит мелкая морось. К ночи она усилится и перейдёт в ледяной дождь.

Две-три дюжины участников собираются у банки для окурков у входа и закуривают: свободный доступ к никотину – одна из двух зависимостей, которые у них ещё остались, и после часа, проведённого в подвале, им необходима доза. Остальные, большинство, поворачивают направо и идут в «Флейм» – кофейню в квартале отсюда. Кофе – вторая зависимость, которую они могут себе позволить.

Одного мужчину останавливает преподобный Майк, который тоже регулярно ходит на эти встречи и на многие другие; пастор – выздоравливающий опиоидный наркоман. На собраниях (он посещает по два-три в день, включая выходные) он представляется так:

– Я люблю Бога, но в остальном я просто ещё один торчок.

Это всегда вызывает одобрительные кивки и бормотание, хотя некоторые старички находят его немного утомительным. Они зовут его Майк «Большая Книга» за привычку дословно цитировать длинные отрывки из руководства Анонимных Алкоголиков.

Сейчас преподобный сердечно пожимает мужчине руку.

– Нечасто тебя тут вижу, Триг. Должно быть, ты живёшь где-то за городом.

Триг на самом деле не живёт за городом, но не говорит об этом. У него есть причины ходить на собрания вне города, где меньше шансов быть узнанным, но сегодня – экстренный случай.

Прийти на собрание или выпить – вот выбор. А после первой рюмки выбора уже не останется. Он знает это на собственном опыте.

Майк кладёт руку мужчине на плечо.

– В своём выступлении, Триг, ты показался расстроенным.

Триг – прозвище с детства. Именно так он представляет себя в начале собраний. Даже на встречах АА или АН за пределами города он почти никогда не говорит ничего, кроме этой начальной фразы. На собраниях в формате «передай микрофон» он чаще всего говорит:

– Сегодня я просто хочу послушать.

Но сегодня днём он поднял руку.

– Я Триг, и я алкоголик.

– Привет, Триг, – откликнулась группа. Они были в подвале, а не в церкви, но перекличка, как на пробуждении духа, сохранялась. Круг Трезвости – это, по сути, Церковь Разбитых и Сгоревших.

– Я просто хочу сказать, что сегодня я сильно потрясён. Не хочу вдаваться в подробности, но должен был этим поделиться. Это всё, что у меня есть.

Послышались тихие слова: «Спасибо, Триг, Держись, Приходи ещё».

Теперь Триг говорит преподобному, что расстроен потому, что узнал – умер кто-то из тех, кого он знал. Пастор просит рассказать больше – на самом деле, начинает допрашивать, – но всё, что Триг соглашается рассказать, это то, что человек, о котором он скорбит, умер в тюрьме.

– Я помолюсь за него, – говорит преподобный.

– Спасибо, Майк.

Триг разворачивается, но идёт не в сторону «Флейма» – он проходит три квартала и поднимается по ступеням в городскую библиотеку. Ему нужно посидеть и подумать о человеке, который умер в субботу. Которого убили в субботу. Которого пырнули ножом в субботу, в тюремном душе. Он находит свободный стул в читальном зале периодики и берёт местную газету – просто чтобы держать что-то в руках. Открывает на четвёртой полосе: заметка о потерянной собаке, которую нашёл Джером Робинсон из агентства «Найдём и сохраним». На фотографии – улыбающийся, симпатичный молодой чернокожий мужчина, придерживающий за шею какую-то крупную собаку, может, лабрадора. Заголовок одной строкой: «НАЙДЕНА!»

Триг смотрит сквозь газету, погружённый в мысли.

Его настоящее имя было в этой же газете три года назад, но никто не связал того человека с тем, кто теперь ходит на собрания за пределами города. С какой стати? Даже если бы тогда опубликовали фотографию (а её не было), в том человеке трудно было бы узнать его. У того была слегка поседевшая борода и он носил контактные линзы.

Эта версия – чисто выбрит, носит очки и выглядит моложе (отказ от алкоголя делает своё дело). Ему нравится мысль о том, что он стал другим. Но это также тяготит его. В этом и заключается парадокс, с которым он живёт. Это – и мысли об отце, которые навещают его всё чаще в последнее время.

«Забудь, – думает он. – Отпусти».

Это происходит 24 марта. Забвение длится всего тринадцать дней.

6 апреля Триг снова сидит на том же стуле в читальном зале периодики, уставившись в главную статью воскресного выпуска. Заголовок не просто говорит – он кричит:

«БАКАЙСКИЙ БРЭНДОН: УБИТЫЙ ЗАКЛЮЧЁННЫЙ МОГ БЫТЬ НЕВИНОВЕН!»

Триг прочитал статью и уже трижды прослушал подкаст Брэндона. Именно этот самопровозглашённый «бандит эфира» раскопал всю историю, и, по его словам, никакого «мог быть» тут нет – заключённый был невиновен. Правда ли это? Триг считает, что правда, учитывая источник.

«То, о чём ты думаешь, – безумие», – говорит он себе. И это правда. «Если ты сделаешь это – пути назад не будет», – говорит он себе. И это тоже правда. «Если начнёшь, придётся идти до конца», – говорит он себе. И это – самая настоящая правда.

Мантра его отца: нужно дожимать до горького конца. Не дрогнуть. Не отвернуться.

А… каково это будет? Каково это – делать такие вещи?

Ему нужно ещё подумать. Не только чтобы прояснить, на что он решается, но и чтобы поставить между тем, что он узнал от Бакайского Брэндона (а также из этой статьи), и поступками – ужасами – которые он, возможно, совершит, временной буфер, чтобы никто не связал одно с другим. Он вспоминает заголовок статьи о молодом человеке, который нашёл украденную собаку. Он был предельно прост: «НАЙДЕНА!»

А Триг может думать только о том, что он потерял, что он сделал и какое возмещение должен принести.

Сейчас апрель. В городе Вторая Ошибка на Озере наконец тает последний снег.

Иззи Джейнс стучит костяшкой пальца по двери кабинета лейтенанта – формально – и заходит, не дожидаясь ответа. Льюис Уорик откинулся на спинку кресла, положив одну ногу на угол стола, а руки – сцепив на животе. Выглядит так, будто он медитирует или мечтает наяву. А может, так оно и есть – кто знает. Завидев Иззи, он выпрямляется и ставит ногу обратно на пол, как положено.

– Изабель Джейнс, лучший детектив. Добро пожаловать в мою берлогу.

– К вашим услугам.

Кабинету она не завидует – прекрасно знает, сколько там бюрократического дерьма, а прибавка к зарплате настолько ничтожна, что её можно считать символической. Её устраивает скромный кабинет внизу, где работают ещё семеро детективов, включая её нынешнего напарника Тома Атту. Вот чему Иззи действительно завидует – так это креслу Уорика: с высокой спинкой, поддерживающей позвоночник, и возможностью откинуться назад – прямо создано для медитации.