По внешней пожарной лестнице я добрался до крепящейся к бетонной стене узкой лесенки, ведущей на крышу, и поднялся на несколько ступенек. На середине лесенки я остановился и огляделся вокруг. На другой стороне улицы, примостившись на карнизе стоящего параллельно Cecil здания, город созерцала каменная горгулья.

Интересно, сколько эта тварь уже сидит тут и сколько людей выбросились из окон у нее на глазах?

Горгулья словно усмехалась мне. А ведь она была здесь в ту ночь, когда Элиза поднялась на крышу. Что ей известно? Что она видела?

Одной рукой держась за перила, я извлек на свет божий бутылку виски и сделал глубокий глоток; поморщился, крякнул, как Джек Николсон, запатентовавший этот звук «Беспечном ездоке»: «Кнттт-кнттт».

Внезапно я осознал, что у горгульи лицо крылатого демона из сна, который я видел год назад. Та же самая ухмылка. Сон был предвосхищением. Я соединил в голове обрывки воспоминаний того видения: я забрался на крышу Cecil — так же, как сейчас, — и увидел, как Элиза встречает высокого зловещего мужчину, которого, как я теперь понял, я видел в коридоре.

А в конце сна… я упал.

Я стоял на лестнице, ветер бил мне в лицо. Мне двигаться дальше? Посмотрел вниз. «Какого хрена ты делаешь? — спросил я себя, уставившись на горгулью, и сам себе ответил: — Пью виски на карнизе во время смешанной маниакальной фазы».

Немного протрезвев, я вернулся на пожарную лестницу, спустился и пролез в окно. Мужчина исчез. Однако я услышал, как хлопнула, закрываясь, дверь, что вела на лестницу на крышу. Он поднялся туда… снова, как и во сне.

Но это уже не имело никакого значения.

В лифте висело зеркало. Глядя на себя, я внезапно все понял. Осознал, что означали все эти годы необъяснимых метаний, скачков из бездны отчаяния к вершинам творческих свершений, превращение в «короля вечеринок» всего на одну ночь, на смену которой приходит череда дней, проведенных в постели в состоянии беспробудной тоски.

Я понял, почему мой душевный недуг никак не получалось вылечить до конца. Понял, почему мое видение будущего, мои карьерные планы и проекты менялись по нескольку раз на неделе, а иногда по нескольку раз в течение часа. Я понял, почему утром не могу предугадать, какое настроение будет у меня сегодня, почему мне — заложнику собственного тела — остается лишь наблюдать со стороны за тем, как вырывается из меня таинственная тьма.

Элиза Лэм страдала от биполярного расстройства 1-го типа — и скорее всего, в тяжелой форме. Первый тип иногда может приводить к угрозе для жизни и требовать госпитализации. Лишь недавно я узнал, что существует и биполярное расстройство 2-го типа, которое характеризуется более мягкими маниакальными эпизодами, но все равно дает потенциально опасные перепады между гипоманией и депрессией.

Биполярное расстройство 2-го типа печально известно тем, что его трудно диагностировать. Генетика — великий прогностический фактор. Для меня это было настолько очевидно, что у меня в голове не укладывалось, как никто даже не предполагал такого раньше. Эта болезнь забрала мою тетю Джилл. У нас это в роду. Биполярное расстройство объясняло мои странные смены настроения и беспорядочные депрессивные паттерны. Каждый симптом приближал мою смерть.

Проистекала ли моя заинтересованность, если не сказать одержимость, гибелью Элизы — хотя бы отчасти — из подсознательной потребности поставить диагноз самому себе и понять, что происходит в моем мозге? Была ли трагическая кончина Элизы для меня своего рода дорожным знаком в глуши, указывающим путь к осознанию? Были ли последние несколько лет одним большим совпадением?

Я вспомнил все мои опасные злоключения, особенно между двадцатью и тридцатью годами, мои импульсивные решения и поступки, мои запредельные эксперименты с запрещенными веществами и злоупотребление ими. Сколько раз я закидывал в себя кучу разных наркотиков, просто чтобы прийти в нормальное самочувствие? Просто чтобы набраться смелости выбраться из дома и дойти до продуктового магазина.

Мне повезло, что я вообще остался жив.

Я вернулся в Cecil, ожидая встретиться лицом к лицу с призраком или обнаружить следы грандиозного заговора. Но нашел лишь свое искаженное отражение в зеркале.

«Поздравляю, — шепнул отель, утроенный оптическим эффектом. — Тебе есть чем гордиться».

Он, она, оно, они — Cecil был разозлен моим откровением, взбешен тем, как одно мгновение просветления обезоружило самых титулованных его демонов.

«Ты можешь уйти… но ты останешься здесь».

«Наешься вдоволь своих таблеток, трус», — подключился Анархист.

Я нажал кнопку на панели лифта и ждал, ничего не отвечая. С биохимией спорить бесполезно.

Однажды, на поздних этапах расследования, я сел за компьютер и вновь просмотрел самое первое видео с YouTube, секунда за секундой, глядя только на тайм-код. Даже несмотря на мутную картинку с едва различимыми цифрами, можно было четко определить, где меняются секунды (а рядом с ними стремительно мелькают микросекунды), где меняются минуты, а где застыли цифры, обозначающие часы.

На временной отметке 02:28 Элиза в последний раз исчезает в левой части экрана. Открытая дверь лифта неподвижна, а отсчет времени продолжается.

А потом происходит нечто любопытное — заметить это можно, только если смотреть на конкретный крохотный участок экрана.

На отметке 02:42 цифра, обозначающая минуты, меняется. Проходит семь секунд, и на отметке 02:49 эта цифра меняется снова. Число минут меняется дважды в течение семи секунд.

Затем секунды немного сбиваются — из-за какой-то помехи в тайм-коде они теряют ритм. И наконец, когда дверь закрывается, она (дверь) дергается так, словно самое начало ее движения удалили из видео.

Тогда я впервые заметил еще кое-что. Когда дверь открывается на отметке 03:41, стена коридора ярко-красная. До этого она была тусклого серовато-коричневого цвета. Этому есть три возможных объяснения (в порядке вероятности, от наименьшей к наибольшей): первое — мы видим лифт уже на следующий день, и стену освещает яркое солнце, второе — мы видим стену несколько минут спустя, и на стену падает яркий свет из двери одного из номеров, и третье — лифт приезжает на другой этаж.

В этом была трагическая ирония. Спустя всего семьдесят одну секунду после того, как Элиза исчезает из кадра, дверь лифта наконец закрывается и лифт едет на другой этаж.

Я снова принялся думать о сбое в тайм-коде. Это была моя путеводная звезда, золотая жила. Приходился ли сбой на момент, когда кто-то вошел в кадр, преследуя Элизу? Мог ли этот человек или его знакомые отредактировать видео, чтобы уничтожить свидетельство нападения? Имея опыт в редактировании видео, могу сказать, что более подходящего момента для монтажа не найти, потому что в кадре нет движения, и, значит, можно вырезать несколько секунд так, чтобы на видео ничего не дергалось.

Однако причиной такой «дырки» в записи могло быть и то, что камера видеонаблюдения реагировала на движение. Да, на записи есть и другие участки, где движение отсутствует или почти отсутствует, и там никаких сбоев нет, но в недавно прочитанной мною статье о неоднозначной и трагической истории гибели Кендрика Джонсона — его тело нашли в школьном спортзале, в скатанном и стоящем вертикально гимнастическом мате, и позже полиция объявила произошедшее несчастным случаем, — так вот, в этой статье объяснялось, насколько заковыристым и коварным процессом может быть анализ тайм-кода. Адвокаты семьи Джонсона заявляли, что на записи со школьной камеры видеонаблюдения есть странности, но полиция не согласилась.

В записи с Элизой действительно наблюдались подозрительные сбои. Чтобы понять, есть ли этому некриминальное объяснение, требовалось привлечь экспертов по цифровой криминалистике. Но это было лишь началом совершенно новой фазы.