«Ты не сделал этого ради этого. Ты сделал это, потому что хотел, чтобы тебя поймали. Возможно, именно поэтому ты и написал те письма изначально».

Это его отец говорит, и Триг отказывается это принимать. Он писал письма, чтобы виновные почувствовали вину. Им нужно было это почувствовать.

Пэтмор и Ганцингер открывают пресс-конференцию для вопросов. Первый вопрос:

– Есть ли у вас описание этого Билла Уилсона, также известного как Триг?

Рука Трига тянется к шраму на челюсти и обводит его по длине. Чтобы зашить, понадобилось всего семь швов, но шрам заметен и спустя столько лет.

– Пока нет, – говорит лейтенант Ганцингер.

Это успокаивает, но только если правда. Что если они знают про шрам? Триг смотрел немало криминальных фильмов и знает, что полиция умеет держать информацию при себе. Возможно, они не раскрывают данные свидетелей, которые видели, как он стоял на ступеньке трактора и притворялся, что разговаривает с фермером, которого только что убил.

Начальник Пэтмор добавляет:

– Мы точно знаем лишь то, что этот человек расчетлив, но психически неуравновешен.

Триг думает: «Это справедливо».

Кто-то спрашивает:

– Можете назвать имя присяжного по делу Даффри, которое было найдено в руке мистера Дилла?

Пэтмор:

– Не вижу смысла называть это имя или имена других присяжных. Они не являются целями.

Тот же репортер:

– Но в каком-то смысле они являются, не так ли?

Ганцингер, сдержанно:

– По нашим данным, эти убийства совершенно случайны. Это затрудняет поимку преступника.

Тот же надоедливый репортёр:

– А как присяжные справляются с этим? Кажется, цель убийств – заставить их чувствовать себя виновными в смерти Алана Даффри…

Начальник Пэтмор:

– Позвольте прервать вас. Смерть Алана Даффри – убийство Алана Даффри – это дело заключённого государственной тюрьмы, которого ещё не выявили... но выявят и накажут. Присяжные по делу Даффри ни в чём не виноваты. Повторяю – ни в чём.

Триг, сидя за столом и смотря на недоеденный бутерброд, бормочет: «Ты такой кусок дерьма, что скрипишь.» Он берёт ещё один кусок, жуёт медленно.

– Присяжные по делу Даффри выполнили свой долг как американские граждане и граждане этого города, основываясь на имеющихся фактах.

Надоедливый репортёр:

– Но мистер Уэнтворт и мистер Финкель…

На этот раз его прерывает Ганцингер:

– Те самоубийства никак не связаны с делом Даффри, уверяю вас.

Триг этому не верит. Ни на секунду. Он довёл их до самоубийства, как загоняют упрямую корову в убойный загон, и если сможет довести остальных – будет считать это успешной работой.

Триг узнаёт голос следующего вопросителя. Это подкастер, борец за правду и разоблачитель, Народный Герой, Бакайский Брэндон.

– В свете этих убийств, начальник Пэтмор, как вы оправдываете проведение благотворительной игры «Пистолеты и Шланги» в Дингли-парке?

Триг делает паузу, собираясь откусить ещё один кусок. Он не хочет, чтобы игру отменили. Эта игра – часть его плана.

Ответ Элис Пэтмор звучит гладко, без всяких «эээ» и «ну». Как человек, побывавший на многих напряжённых совещаниях и имевший дело с подобным эго, Триг понимает, что слышит заранее подготовленный ответ.

– Этот трусливый убийца не отнимет у двух достойных благотворительных организаций – педиатрии больницы Кинера и общества борьбы с мышечной дистрофией – деньги, которые принесёт эта игра в пятницу. Значительные деньги. Городская полиция, окружной шериф и полиция штата задействуют на улицах офицеров в пятницу днём и вечером…

– Многие в штатском, – вставляет Ганцингер.

– Многие в штатском, – соглашается Пэтмор. – И я призываю всех, кто интересуется игрой – или хочет услышать вживую национальный гимн в исполнении Сестры Бесси – прийти, потому что это будет весело, а в пятницу вечером собравшаяся толпа болельщиков Бакай-Сити будет самым безопасным местом.

«Будет безопасно», – думает Триг, выключая радио. Но не будет безопасно на другой стороне парка.

Если, конечно, у него будет ещё четыре дня. Они знают имя, которое он использует на собраниях, но знают ли они его настоящее имя? Он думает, что нет. Надеется, что нет. И та версия Трига имела бороду (которая скрывала шрам) и носила контактные линзы. После того как его фото попало в газету в связи с делом Даффри, он сбрил бороду и вернулся к очкам.

Ему нужно ещё четыре дня. До тех пор он прекратит – никаких убийств.

Потом – ещё два.

По крайней мере два.

Холли догоняет пикап Кейт у ресторана «Барбекю Шарко» на трассе 59 в округе ДюПейдж. Они едят, а потом продолжают путь вместе.

Данные для официальной регистрации Кейт и её двоих спутников указаны в отеле «Уолдорф Астория» в Чикаго, на Ист-Уолтон-стрит. На самом деле же Холли забронировала сьют и два смежных номера на своё имя в Пенинсула, на Ист-Супериор. Ранее такой план уже срабатывал, но сейчас – нет. И не только потому, что за Кейт из Мэдисона тянется всё более длинный хвост еБэйщиков. Некоторые из этих фанатов, жаждущих автографов, связались с чикагскими еБэйщиками, а те, в свою очередь, контактировали с противниками Кейт – так называемой анти-Кейт бригадой. Они тоже ждут и готовы устроить, как сказал один из протестующих, «чикагскую гадость». Полиция держит их на другой стороне улицы, но когда Кейт и Корри выходят из её Форда F-150, на них сыплется дождь из детских кукол, облитых фальшивой кровью. Большинство промахивается, но одна кукла попадает Корри Андерсон в плечо, оставляя красное пятно на её белой блузке. Корри удивлённо смотрит на это, потом, словно на автопилоте, наклоняется, чтобы поднять куклу.

– Не надо, – говорит Холли. Она припарковала свой Крайслер так близко за пикапом Кейт на зоне загрузки, что бамперы почти касаются друг друга. Холли хватает Корри за руку и торопливо ведёт её под навес. Кейт уже зашла внутрь, не оборачиваясь.

– Новый Холокост! – кричит женщина. Звучит так, будто она плачет. ЕБэйщики расходятся, поняв, что их цель уже ушла, но остальные протестующие подхватывают слова плачущей женщины и превращают их в скандирование: «Холокост! Холокост! Холокост!»

Это их встреча в Чикаго, в этом городе путешественников.

В своём сьюте Кейт говорит Корри, что прессу стоило бы собрать здесь, а не проводить послеполуденную сессию вопросов и ответов в отеле Уолдорф. Обратившись к Холли, она добавляет:

– На моих предыдущих турах такого не было.

Холли не говорит, что тогда никто не пытался её убить.

– Да к черту всё, я устала прятаться от этих пропагандистов из «Рассказа служанки».

Холли хотелось сказать: «Это твои похороны», но она молчит и вместо этого отвечает:

– Ты наняла меня для защиты, Кейт. Я делаю всё возможное. Я не понимаю, как эти... эти охотники за автографами постоянно нас опережают.

– Не переживай из-за охотников, просто кидайся передо мной, если увидишь, что кто-то направил на меня оружие, – говорит Кейт. Видя выражение на лице Холли, она добавляет: – Шучу, женщина! Шучу!

Холли чувствует, как у неё краснеют щеки.

– Это не шутка. Тебе знакомо имя Лори Карлтон?

Прошло почти два года с тех пор, как женщина по имени Карлтон была застрелена человеком, которому не понравился её флаг гордости ЛГБТ, но Кейт знает это имя. Конечно, знает.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала, Холли? Сдала позиции? Проявила трусость? Именно этого они и хотят!

Холли вздыхает.

– Я понимаю, что ты не можешь так поступить, и что проводить пресс-конференцию в Уолдорф сейчас не имеет смысла, но...

– Но что? – Кейт ставит ноги шире, руки на талии. – Но что?

– Ты могла бы подумать о том, чтобы отменить её.

– Ни за что, – говорит Кейт и добавляет: – Никогда.